Крик потревоженной тишины. Книга 1 - Дубравин Матвей

В следующую секунду дверь с хрустом вылетела из петель.

Глава 2. Одиннадцать в квадрате

– И ты тут? – послышался гневный голос сельчанина, выломавшего дверь. Затем он заметил ружьё в руках Ахеля, и его гнев невольно поутих. – Да ладно тебе, ладно, – уже спокойнее проговорил сельчанин и на всякий случай приподнял руки кверху, показывая, что они пусты. – Ружьё-то убери. Сумасшедший, честное слово! – сказал он несколько тише.

– Они пришли, да? – поинтересовался Ахель, в шоке от нежданного визита человека, которого он знал лишь очень отдалённо, замечая его на скучных общих собраниях.

– Кто «они»? – удивился пришедший. – Я пришёл один. Зачем же посылать много людей? Да опусти ты ружьё, я же свой.

Ахель успокоился. Всё-таки перед ним стоял человек, а не тайное порождение природы. Череп в кармане словно налился тяжестью.

– Свой-то ты, может, и свой, а дверь выломал, – отметил он. Держать ружьё поднятым смысла особенно не было. Поставив двустволку на предохранитель, Ахель прислонил её к стене. – Что тебе от меня нужно? Зачем дверь выломал?

– Ты меня очень разозлил, – гораздо смелее сказал незваный гость и без разрешения приблизился к Ахелю на несколько шагов. – Староста возмущён. Ты несколько дней не приходишь ловить рыбу. Твои килограммы приходится добирать другим рыболовам и, соответственно, меньше оставлять себе в качестве прибыли. Это всех раздражает. Я стучу, а ты не отзываешься. Вот я и выломал дверь.

От таких грубых мыслей и порядков Ахеля вновь передёрнуло. «Навязывают заниматься ненавистным делом!» – с горечью подумал он. Как всегда в таких случаях, внутри вскипела бессильная злоба. Предпочитая кулачным боям словесные дуэли, потому что они гуманнее, ведь если и оставляют травмы, то только в виде прикушенного языка, Ахель решил поспорить с чужаком. К тому же драться без слов могут и животные.

– А дверь кто чинить будет?! – возмущённо спросил он.

– Сам и починишь. Не будешь же ты просить об одолжении комитет селения. Они тебя отправят назад за твои долги.

– То есть можно делать со мной всё что угодно, по-твоему, а?

– Выходит, что так. Так и Гарп говорил.

– Я очень рад, – процедил Ахель, придавая слову «рад» столько сарказма, сколько вообще было возможно вставить в оптимистичное слово «рад», – что эталоном нравственности и культуры является мнение Гарпа, но всё же: оглянись вокруг!

– Да чего я тут не видел, – ухмыльнулся сельчанин.

– Как тебя хоть звать? – решил спросить Ахель, потому что ему было легче говорить с человеком, зная его по имени.

Возможно, древние мудрецы считали знание имени способом власти над человеком, потому что это здорово облегчало бы жизнь. Запомнить имя – что может быть проще. Сколько же радости можно получить, если поверить в то, что человек будет подчиняться тебе, если ты будешь всего лишь знать его истинное имя! Это такой соблазн, что трудно в это не поверить. А ведь имя – это не так важно. Все люди – это то, кто они есть, а не живые имена во плоти.

– Зови меня Талл, – снисходительно ответил обладатель имени.

– Так вот, Талл, взгляни: мы живём в селении, окружённом полями тумана, обеззараживающего тонны и тонны мусора, выделяемого в городах. Города же чисты. Всюду двигатели на пару, всюду крутятся шестерёнки и этим поддерживают жизнь в городе. Пар там очень красив. На руках у людей дорогие перчатки из искусно выделанной кожи. Они летают на дирижаблях и смотрят на красоты города и на омерзительные туманные поля. Вот как всё прекрасно. И если здесь, в этом полузабытом селении, ничего этого нет, а жизнь течёт так, как она текла три века назад, – это не значит, что дураки вроде Гарпа должны быть авторитетами. Авторитеты не живут в таких гнилостных ямах, как наше селение.

– Против Гарпа идёшь! – присвистнул Талл. – Ну он тебе задаст!

– Пусть. Я уеду отсюда совсем скоро.

– Ах, скоро, – улыбнулся Талл. – Да-да, скоро… Гарп рассказал нам про твоё «скоро»!

– Он и про это рассказал, – саркастически усмехнулся Ахель. – Тогда, конечно, можете гнить тут, в вашем селении без достижений цивилизации. Ведь у вас есть Гарп – это величайшее порождение человека. С ним вам не нужен ни телефон, ни телеграф – ведь он сам разносит вести так же быстро. Конечно, вряд ли он будет, как несчастный электрон, скакать по селению с мелкими поручениями, но ведь это же Гарп: мы ему всё простим.

– Замолчи! – рявкнул Талл. – Я тебя ударю.

– За мной всё ещё есть двустволка, – как бы между делом напомнил Ахель. – И каждый ствол с радостью плюнет в тебя своим содержимым.

– Тебя тогда посадят. Зачем тебе это? – не очень уверенно спросил Талл.

– Я аккуратно, – с таким же сарказмом, как и прежде, пообещал Ахель. – Максимум тебе будет труднее выполнять норму. Да и высаживать ногой двери не сможешь. – Он на всякий случай взял ружьё и снял с предохранителя. – Взял и сломал дверь! А если я сплю, или болею, или на прогулке?

– Гулять и спать в твоём положении глупо, как и болеть, – заметил Талл. – Тебя жители селения готовы растерзать. Не в прямом, так в переносном смысле. Иди лови рыбу. Вот слушай. – Он достал из кармана смятый листок жёлтой, как несвежее грязное масло, бумаги и, сверяясь по нему, сказал: – За эти пять дней с тебя причитается пятьдесят килограммов рыбы. Плюс за прошлые месяцы ты так и не отработал сорок килограммов. Сегодняшнюю норму тоже никто не отменял. Итого с тебя сто килограммов. Староста был так возмущён, когда вычислил это, что издал новый закон: теперь должники платят с процентами. Точной цифры пока он не придумал, но для тебя он назначил её индивидуально. Это двадцать килограммов. Староста раньше знал по имени только лучших рыболовов и охотников, а теперь ещё и тебя. Позор!

– Многие и такой славой бы гордились. Иди, не мешай мне. Я всё равно уеду и не буду вам мозолить глаза. Тем более что ваш «староста», как вы его называете, на самом деле никакой не староста вовсе. Я изучил ваши документы, и знаешь, что я там нашёл? А? Как думаешь???

– Мне не интересно копаться в бумагах, – скривился Талл. – Пошли копаться в рыбе. Я не дочитал, кстати. Каждый день, пока ты не отдашь долги, к ним сверху будет прибавляться ещё по килограмму. Считая сегодняшний день, пишет староста, ты должен отдать сто двадцать один килограмм рыбы.

– Чего? – протянул Ахель. – Да ваш староста совсем из ума выжил? Я ловлю обычно в день по восемь килограммов. Мало того что вы меня обсчитали, так ваши счета ещё и идут вразрез с вашей системой. Разве община и понятие нормы были созданы не для помощи и не для облегчения жизни? Я старался, а ваша система как раз и направлена на то, чтобы тот, кто не справляется на нужном уровне, мог хоть сводить концы с концами. Я не справляюсь. Кто-то справляется лучше и ловит, скажем для простоты, по двенадцать килограммов. Ясно, к чему я клоню? Община нас частично уравновешивает, и он сдаёт десять килограммов в общий фонд. И получается, что в среднем мы поймали уже по девять килограммов. Это нужно, чтобы бедняки не становились нищими. Но во что всё выродилось? В долги и косые взгляды! У вас была община для помощи, а теперь получается, что я – тот, кто как раз и нуждается в ней, – должен предоставить вместо десяти килограммов в день целых сто двадцать один как можно быстрее. Да плюс каждый день к этой цифре будет прибавляться ещё десять килограммов ежедневной нормы. Однако ваш добрейшей души староста был настолько добр и настолько справедлив, что щедрой рукой добавил мне сверх долга и десяти ежедневных килограммов ещё один дополнительный килограмм ежедневного долга. Красота! А он понимает, что мой долг будет лишь расти?

Талл с равнодушным видом стоял у двери и слушал речь Ахеля. На самом деле он просто ждал, пока Ахель уберёт ружьё. Тогда Талл смог бы схватить напыщенного болтуна, каким ему представлялся Ахель, и волоком утащить его на озёра. Сейчас он в напряжении ждал подходящего момента. К тому же из-за разглагольствований Ахеля он не мог пойти ловить рыбу. Самому же ему попадать в долги не хотелось.