Здесь, сейчас и тогда - Чен Майк

– Наверное, пуля повредила передатчик до отправки экстренного импульса. Выстрел из разряда «один на миллион». Кто вынул маячок? Нелегальный врач?

– Нет. Я сам его вырезал.

По немигающему взгляду Маркуса нельзя было понять, в ужасе он или под впечатлением. Пожалуй, и то и другое.

– Я вломился в ветеринарный центр. Украл анестетик, болеутоляющее, морфий, антибиотики, хирургическую нить и так далее. Медицина этой эпохи все еще требует поддержки извне. А затем просто сел и вырезал маячок. Он был слева, в полудюйме от кожи, в жировой ткани под грудной клеткой. Пришлось это сделать, когда стало ясно, что за мной не придут. По этой же причине я разобрал оборудование и устроился на работу.

Кин снова откинулся на спинку кресла, стараясь не выдать, насколько он изумлен яркостью воспоминаний.

– Маячок не работает, – сказал он. – Как вы определили его местонахождение? Как ты меня нашел?

– В нашем времени с момента твоего отбытия прошло две недели. Стандартный период для задания. Это значит, сотрудника пора эвакуировать. Я пришел на работу, включил маячковый сенсор и получил сигнал из этой геотемпоральной локации. Засек его вчера, в шестнадцать часов сорок одну минуту. География верная, год – нет, но мы обязаны проверить точку обнаружения. Твоему маячку изрядно досталось. Думаю, он испустил последний сигнал под воздействием каких-то внешних факторов.

Шестнадцать сорок одна. Вторая половина дня, без девятнадцати пять. Гараж. Машина Хезер. Вспышка и пронзительный звук.

Кин списал их на головную боль.

По всей видимости, когда маячок оказался под колесом, на долю секунды цепь замкнулась, и этого хватило, чтобы подать сигнал, а затем выключиться снова.

– Но если бы маячок не включился? Если бы ты его не нашел?

– С тех пор как в две тысячи сто двадцать втором появились подкожные маячки, ни один оперативник не пропал без вести. Поверь на слово, вчера вечером я все проверил. Коэффициент возврата – сто процентов. Резервный источник питания, защита от сбоев и так далее, даже если сотрудник убит. До этого, когда пользовались внешним устройством и теряли сигнал, правила предписывали, чтобы эвакуатор и прикрывающий его напарник отправились в дату конца задания, проверили ее на аномальность и вернули агента домой.

– То есть если бы не вчерашний сигнал…

– Я объявился бы в конце рабочего периода, в тысяча девятьсот девяносто шестом, через две недели после твоего прибытия. Но благодаря ожившему маячку я здесь и сейчас, ну и так далее. У нас есть правила, и мы их соблюдаем.

– Но… теперь ты знаешь, что я застрял на восемнадцать лет. Почему бы не забрать меня из девяносто шестого?

– Тогда получится дед, а ты помнишь, что в бюро дедов терпеть не могут. Кроме того, в отделе предотвращения парадоксов служат не самые простые ребята.

Дед. Чтобы понять, о чем речь, у Кина ушло несколько секунд. Дедов парадокс. Если бюро, зная то, о чем знает сейчас, заберет Кина до Миранды, до Хезер, восемнадцать лет назад, то маячок в гараже не подаст сигнала. Теоретически это могло спровоцировать цепную реакцию: Маркус не появился бы здесь и, следовательно, не узнал бы, что сотрудника надо эвакуировать из тысяча девятьсот девяносто шестого года. Таким образом, возникнет дедов парадокс, способный уничтожить пространственно-временной континуум и отправить всех в небытие. Или что-то вроде того. Кин подозревал, что все это лишь бюрократические каверзы, призванные держать в узде оперативников и планировщиков задания.

– Говоришь, устроился на работу в этой эпохе? – продолжил Маркус. – За это придется ответить. Бюро просканирует шкалу времени в поисках темпоральной дельты. Будем надеяться, твое присутствие не послужило причиной государственного переворота или убийства президентов. В таком случае после прыжка рассчитывай на жесткий нагоняй, многочасовой допрос и полное медобследование.

Многочасовой допрос? Даже с учетом воспоминаний, воскрешенных метаболизатором, изложить подробности задания будет…

«Стоп. После прыжка?!»

Должно быть, Маркус заметил, что Кин побледнел.

– После вчерашней встречи я отчитался о ситуации, – не торопясь произнес он, – а затем ждал, пока подействует метаболизатор. Тем временем замдиректора и командный центр думали, как быть. Зам дает тебе время до сегодняшнего вечера. Закрой все дела, сотри темпоральный отпечаток. Уволься с работы, уведоми арендодателя. Расскажи всем, что переезжаешь. Необъяснимые исчезновения создают множество дополнительных проблем. Кроме того, логистическая команда подчистит кое-какие записи в здешних реестрах.

– Уведомить арендодателя?

– Владельца дома, где ты снимаешь комнату. Кому он принадлежит – той женщине с дочерью? Только не говори, что приобрел здесь недвижимость. Сам понимаешь, это был бы вопиющий случай темпоральной деформации.

Кин скрежетнул зубами. В бюро ничего не знают.

«Скажи правду. Солги. Уклонись от вопроса».

Какой из вариантов причинит наименьший ущерб?

Важность правды не переоценить.

– Дом принадлежит мне, – размеренно выговорил Кин, – а также моей жене Хезер…

Легкая ухмылка, что не прекращала играть на губах Маркуса, сменилась отвисшей челюстью и широко раскрытыми глазами.

– Мы живем с дочерью. Ее зовут Миранда.

В ответ ни слова. Только звяканье кофейных чашек и гул кофемашин. Несколько секунд – если не минут – Маркус сидел не шелохнувшись.

Наконец он нарушил молчание:

– Это… Мм…

Он потер виски, но его головная боль отличалась от привычной боли Кина.

– …это проблема.

– Вы бросили меня здесь на восемнадцать лет. Восемнадцать! Что мне было делать? Сторониться всех и каждого?

– Да.

– Это никому не под силу.

– Но таковы правила, под которыми мы подписывались. Протокол «одиннадцать – двадцать три». Кроме того, а как же…

Маркус осекся. На его лоб легли глубокие морщины. Несмотря на моложавый вид, обеспеченный регулярными инъекциями метаболизаторов, серьезность взгляда выдала его реальный возраст.

– Я должен уведомить командный центр, – объявил он после долгой паузы.

Маркус достал планшет – тот же, что вчера, подумал Кин, – и, застучав пальцами по яркому экрану, пояснил:

– Отправляю электронное письмо.

– В две тысячи сто сорок второй? – хмыкнул Кин. – Там уже забыли, что такое электронная почта.

– Верно. Прости. Фигура речи. Сам понимаешь, терминология эпохи.

Губы Маркуса разомкнулись в тонкой зигзагообразной улыбке. Глаза смотрели не на собеседника, а вниз, на деревянную столешницу.

– Ситуация требует новых вводных.

Каждое его слово впивалось Кину в сердце. Казалось, для дыхания требуется огромное усилие воли. Он смотрел прямо перед собой, думая только о том, на что способны люди из бюро.

– Устранение, – наконец процедил он сквозь стиснутые зубы. – Ты говоришь о физическом устранении.

– Еще не факт.

К лицу Кина прилила кровь – с такой силой, что ладоням стало тепло, когда он потер щеки.

– Но разве это не общеизвестное правило?

Кин смотрел на Маркуса, пролистывая в уме новый список вариантов, и все они были весьма радикальны.

– Мы не убийцы, а служба безопасности со своим протоколом действий.

– Можешь гарантировать, что их не тронут?

– Я… – начал Маркус и, замолчав, уставился в окно. – Сделаю все, что в моих силах.

Кин впервые слышал, чтобы эту фразу говорили таким беспомощным тоном. Он забарабанил пальцами по бедру и снова обвел кофейню внимательным взглядом, примечая, что изменилось здесь с тех пор, как он сел за столик.

– Обсуждение займет какое-то время, – сказал Маркус. – Хочешь совет? Держись подальше от семьи. Так безопаснее. Ничего обещать не могу. Зная ребят из командного центра, предположу, что они будут настаивать на невмешательстве.

Он шумно выдохнул и снова застучал по планшету – самому обычному айпаду. Наверное, планшет доставили в две тысячи сто сорок второй год, где отдел технического снабжения подготовил его для использования на заданиях соответствующей эпохи.