Новый горизонт (СИ) - Хай Алекс

Я ожидал такого ответа, но всё равно не был готов сдаваться.

— И всё же мы бы хотели вернуть фамильную собственность. Как мы можем это сделать, Евгений Иванович?

Чиновник лишь пожал плечами.

— Вариант лишь один. Участие в открытом аукционе наравне с другими покупателями. — Соколинский достал ещё один документ. — Дача будет выставлена на торги, которые состоятся двадцатого декабря.

— Уже довольно скоро, — подсчитал я.

— Именно. Стартовая цена определена в размере восьмидесяти тысяч рублей, что соответствует оценочной стоимости имущества. Хотя реальная, конечно, выше. Лот вкусный, желающих будет много.

— Какие условия участия в аукционе?

— Стандартные. Залог в размере десяти процентов от стартовой цены — восемь тысяч рублей. Вносится за неделю до торгов. Шаг аукциона — пять тысяч рублей. Право участия имеют все лица, внёсшие залог.

Чиновник снял очки и протёр их платком:

— Должен предупредить, что бывшие владельцы не имеют никаких преимуществ на аукционе. Условия равны для всех участников. И цены на торгах нередко превышают стартовую на тридцать-пятьдесят процентов.

Значит, реальная стоимость может достигнуть ста двадцати тысяч рублей. Астрономическая сумма для нашего нынешнего положения.

Чиновник вернул очки на нос:

— Могу ли я ещё чем-то помочь, Александр Васильевич?

— Благодарю, это всё. Спасибо за информацию.

— Обращайтесь, если возникнут вопросы. И… удачи на торгах.

В его тоне слышалась едва заметная ирония. Видимо, Соколинский не очень верил в наши шансы.

Покидая здание комитета, я размышлял о полученной информации. Юридически всё было чисто — государство действовало строго по закону. Но где взять такие деньги за месяц?

Модульные браслеты приносили хорошую прибыль, но недостаточную. Нужно было вкладываться в производство, закупку камней. Максимум что мы могли накопить к декабрю — тысяч тридцать-сорок.

Да, были эксклюзивные заказы — здесь можно было развернуться. Но эксклюзивные артефакты делались долго, и мы не успели бы получить с них нужную сумму.

И, главное — все эти деньги нужны были на изумруд для Лидии Павловны.

Ирония ситуации била в глаза: чтобы спасти мать, нужен изумруд стоимостью почти как родовая дача. А чтобы вернуть дачу с изумрудом, нужно в два раза больше денег.

Я не хотел отдавать дачу. С ней было связано много добрых воспоминаний у нескольких поколений. Но я был готов отпустить её лишь в одном случае — если мои надежды на тайник не оправдаются.

А для этого следовало наведаться в Левашово и провести разведку.

Глава 5

Из центра Петербурга до Левашово было около сорока минут езды.

Пригород заметно преобразился. Часть земель нарезали на мелкие участки и распродали — теперь вдоль шоссе выросли коттеджи из красного кирпича и стекла. Нувориши строились со всей присущей им тягой к показному комфорту. Впрочем, вкус у некоторых оставался сомнительным — особенно впечатлял розовый особняк с золотыми львами у ворот.

Наша дача находилась в старой части. Аллея вековых лип, каменные постройки за высокими заборами, озеро в низине…

Я остановился, немного не доехав до ворот.

Знакомая чугунная ограда с изящными, но острыми пиками. Сверху была натянута колючая проволока — явно недавнее приобретение. По углам виднелись камеры наблюдения. Государство не шутило с охраной конфискованного имущества семьи Фаберже или хотя бы пыталось создать видимость бурной деятельности.

Железные ворота были заперты на массивный замок. Рядом висела табличка: «Государственная собственность. Посторонним вход воспрещён». Ниже мелким шрифтом располагались реквизиты ведомства, ответственного за охрану объекта.

Камеры были установлены через каждые пятьдесят метров. Современная техника, но не последнего поколения. Я насчитал восемнадцать штук только с видимой стороны длинного забора.

Впрочем, в таких случаях всегда была одна проблема — экономия бюджета. Далеко не все камеры могли быть подключены к центральному пульту. Часть из них выполняла чисто декоративную функцию.

Дальние участки территории охранялись хуже. Особенно та сторона, что выходила к озеру. Там забор делал изгиб, скрываясь за зарослями ивняка, и камер почти не было.

Обходя периметр, я невольно погружался в воспоминания потомка.

Сюда, к восточной стене, Саша с Леной бегали кормить уток. Озеро принадлежало усадьбе Вяземских и подступало почти к самому забору, и водоплавающие часто устраивали гнездовья в прибрежных камышах. Лена всегда брала с кухни чёрствый хлеб, а Саша — рогатку на случай встречи с ондатрами. Сестра почему-то очень их боялась.

Закончив обход территории, я остановился в тени старого дуба и подвёл итоги разведки.

Главная проблема — не столько проникнуть на территорию, сколько сделать это незаметно. Одиночные нарушители могли рассчитывать на успех, особенно если знали слабые места периметра.

Впрочем, лучше всего было бы заручиться поддержкой изнутри. Кто-то из охраны или обслуживающего персонала мог значительно упростить задачу. Осталось только выйти на подходящего человека.

Я уже собирался уходить, когда заметил движение возле одной из хозяйственных построек.

Пожилой мужчина в рабочей куртке и резиновых сапогах возился с каким-то инструментом возле сарая. Седые волосы, сутулая спина, неторопливые движения человека, который никуда не спешит.

Присмотревшись внимательнее, я узнал его.

Порфирий Михайлович Кузнецов. Садовник, проработавший у нас больше двадцати лет. Добрейшей души человек, который научил Сашу различать сорта яблонь и правильно обрезать кусты смородины.

Значит, его не уволили после конфискации. А ведь я читал в документах, что всю прислугу разогнали… Чёрт! Если бы я знал об этом раньше…

Осторожно подойдя к забору в том месте, где росла густая сирень, я тихо окликнул:

— Порфирий Михалыч!

Старик вздрогнул и оглянулся по сторонам, не сразу поняв, откуда шёл звук. Затем медленно повернул голову в мою сторону, всматриваясь в заросли. Я повторил чуть громче:

— Порфирий Михалыч, это я! Саша! Барчук!

Лишь бы узнал. Они не виделись с тех пор, как Александр улетел учиться в Швейцарию.

Старик осторожно подошёл к забору, щурясь от солнца. Возраст взял своё — в движениях появилась осторожность, а спина согнулась сильнее, чем я помнил. Седые волосы почти полностью заменили некогда густую русую шевелюру.

— Это кто тут ходит…

Я вышел из-за куста, давая ему рассмотреть своё лицо:

— Александр Васильевич. Помните меня?

Порфирий Михайлович уставился на меня, моргая, словно не верил собственным глазам. Прошло несколько секунд молчания, прежде чем на его лице появилась растерянность:

— Александр Васильевич? Ой, и правда вы!

Лицо старика просияло. Он всматривался в мои черты, сопоставляя с воспоминаниями о подростке, которого знал много лет назад.

— Барчук! — наконец воскликнул он, и глаза его увлажнились. — Живой! Господи, как же я рад вас видеть! Вернулись из Женевы? Насовсем, да?

Он с опаской оглянулся на камеру и, убедившись, что не попадал в поле её зрения, бросился к забору, протягивая руки сквозь прутья ограды. Я пожал его натруженные ладони — крепкие, несмотря на возраст.

— Да, насовсем, — улыбнулся я. — И я рад, Порфирий Михалыч. Очень рад. Знай я раньше, что вы здесь работаете, сразу бы приехал навестить. Как вы тут? Как семья?

Лицо старика помрачнело:

— Да что говорить… Времена тяжёлые. Сын старший, Николай, работу потерял — завод закрыли. Теперь в такси подрабатывает. Младший, Петька, в армию пошёл. Снохи жалуются, что денег не хватает, ну а кому сейчас легко-то, Александр Васильевич? Даже вот вас, самих Фаберже, горести настигли…

— Да, печально вышло, — согласился я.

— Хорошо ещё, что меня здесь оставили, — вздохнул Порфирий Михайлович. — Когда дачу конфисковали, думал — всё, выгонят. А куда старику деваться? Пенсия-то копеечная. А тут голова сельский приехал, говорит: «Оставайся, дядь Порфирий. Я с комитетом договорился, пристроил тебя. Оформим сторожем, а ты за садом приглядывай, красоту храни…»