Фаберже-2. Новый горизонт
Глава 1
Я пробежался глазами по строчкам, и первая же фраза заставила меня замереть:
«Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых…».
Почерк был мелкий, торопливый, руки писавшего точно дрожали. А подпись внизу страницы не оставляла сомнений:
«Николай Пилин».
Тот самый Пилин, который несколько дней назад сидел в камере. И который, согласно данным Ушакова, отбыл к праотцам с сердечным приступом.
Письма от покойников — это определённо новый уровень в нашей семейной переписке. До этого нам хватало счетов от кредиторов и скрытых угроз от конкурентов.
Я сложил листы и направился обратно в гостиную. За столом всё ещё сидели Василий Фридрихович и Ушаков, неспешно потягивая напитки из пузатых бокалов и обсуждая последние новости рынка. Лена и Лидия Павловна рассматривали новый каталог Картье, который я привёз из Швейцарии.
Едва я переступил порог, как оба собеседника замолчали. Василий Фридрихович первым заметил выражение на моём лице — годы семейной жизни научили его мгновенно считывать перемены в настроении.
— Саша, что это? — он кивнул на письмо в моей руке.
Я остановился у стола, не садясь. Такие новости лучше сообщать стоя — на случай, если кому-то понадобится срочно присесть или опереться о стену.
— Послание от призрака, — сказал я и протянул письмо отцу.
Денис поставил бокал и вопросительно посмотрел на меня. В его глазах я увидел знакомую готовность к очередному удару судьбы. Привычка человека, который работает в государственных структурах — там сюрпризы случаются ежедневно, и редко приятные.
Василий Фридрихович взял письмо, развернул и прищурился, разглядывая мелкий почерк. Я присел на край стула, приготовившись к традиционному семейному чтению вслух.
В нашем доме любые важные документы — от банковских уведомлений до деловых предложений — зачитывались перед всей семьёй. Демократия в действии.
Письмо от мёртвого человека, пожалуй, станет новым словом в этой традиции.
— Если вы читаете это письмо, значит меня уже нет в живых. Знаю, что после всего содеянного не имею права просить прощения, но должен рассказать правду…
Женщины замолчали и с недоумением уставились на отца. Он сделал паузу, поправил очки и продолжил:
— Это я подбросил мёртвый камень в вашу мастерскую. Камень предназначался для Василия Фридриховича, но Лидия Павловна случайно взяла его первой. Я не рассчитывал на это и никогда не хотел причинить вред женщине, которая ни в чём не виновата…
Денис резко выпрямился в кресле и сжал кулаки.
— Все эти месяцы меня мучила совесть, — продолжил читать отец. — Особенно когда я узнал, что Лидия Павловна при смерти. Я совершил два злодеяния против вашей семьи — подменил камни в императорских артефактах и подбросил мёртвый камень в кабинет. Оба раза — по заказу. Но не по своей воле…
Василий остановился и посмотрел на меня поверх очков. В его глазах читалось изумление вперемешку с яростью.
— Продолжай, отец, — тихо сказал я. Мне уже было известно содержание. Теперь его должны были услышать все.
— Меня запугали, но предложили большие деньги, если я соглашусь. У меня двое детей, жена не работает… Я был ужасно напуган и боялся за семью. Заказчик знал всё о моей жизни — где живу, где учатся дети, какие у нас долги и кредиты и чем больны родители…
Ушаков налил себе ещё «Наполеона» и залпом выпил. Понимаю его реакцию — услышать подробности заговора против друзей не самое приятное развлечение.
— На суде я взял всю вину на себя, потому что надеялся, что моих близких оставят в покое. Но сейчас понимаю — от меня избавятся. За мной придут — не одни, так другие. Тюремщики не смогут меня защитить, никто не сможет. Я смирился со своей судьбой, но… Умоляю вас, позаботьтесь о моей семье! Они ничего не знали о моих делах и ни в чём не виноваты!
Василий снова оторвался от чтения — ему было очень тяжело переваривать информацию. Но, взяв себя в руки, глава семейства продолжил:
— Заказчиком был мужчина по имени Фома. Больше я ничего о нём не знаю — ни фамилии, ни откуда он. Всегда появлялся внезапно. Говорил мало, но знал о моей семье всё до мелочей. Платил исправно и заранее. Оплата за мои действия поступала мне на счёт…
Василий Фридрихович перевернул страницу. Почерк становился всё более нервным и торопливым.
— Понимаю, что вашего прощения не заслуживаю. Но если со мной что-то случится, знайте — Фома опасен. Он не просто враг вашей семьи. Я не думаю, что он питает к вам личную неприязнь, мне показалось, что ему всё равно. У него или тех, на кого он работает, есть план, и ваше разорение было только началом. Берегитесь и, молю, не забудьте о моей семье. Старший, Андрей, пошёл по моим стопам и учится в академии. Если бы вы помогли ему устроиться, чтобы он смог содержать моих родных… Прощайте. Николай Пилин.
Отец закончил чтение и медленно сложил листы. В столовой повисла гробовая тишина.
Фома. Киняев, очевидно. На которого вышел Денис в своём расследовании. Якобы, фермер из Вологодской губернии.
— Что ж, — наконец произнёс я. — Теперь хотя бы понятно, кто стоит за заказом всего этого кошмара. Остаётся выяснить, кто такой этот Фома, на кого он сам работает.
Денис покачал головой.
— Саш, если это то, о чём я думаю…
Я кивнул:
— То искать мы будем долго и не факт, что успешно.
Я откинулся на спинку кресла и мысленно разложил информацию по полочкам. Отчасти даже приятно осознавать, что у тебя есть персональный враг с долгосрочной стратегией. Они, как правило, достойные противники.
Денис взял письмо из рук отца и внимательно изучил почерк, бумагу, чернила — привычка проверять подлинность документов.
— Это точно рука Пилина, — заключил он. — Узнаю почерк. Письмо непременно нужно передать капитану Морозову. Он вёл дело, знает все детали.
Ушаков сложил листы и посмотрел на меня:
— Но вот что странно, Саш. При жизни Пилин так никого и не сдал. А тут вдруг решил исповедаться…
— Боялся, — ответил я. — Это и по тексту письма видно. Человек писал в панике, торопился. Видимо, понял, что дни его сочтены.
Василий Фридрихович резко встал из-за стола. Лицо у него было мрачнее грозовой тучи.
— Значит, моя жена стала случайной жертвой! — проговорил он сквозь зубы. — Этот мерзавец целился в меня, а попал в Лиду…
Отец сжал кулаки так, что костяшки побелели. Я редко видел его в такой ярости. Обычно Василий Фридрихович был человеком спокойным, рассудительным и порой даже меланхоличным — творческая натура. Но когда дело касалось любимой женщины…
— Отец, успокойся, — сказал я. — Злиться сейчас бесполезно. Лучше подумаем, что делать дальше.
— А что тут думать? — отец резко обернулся ко мне. — Найти этого Фому и…
— И что? Мы же понятия не имеем, кто он такой.
Василий осёкся и тяжело опустился обратно в кресло.
— Но ведь кто-то должен знать этого человека! Фома… — он задумчиво повторил имя. — Нет, никого такого не припомню. За всю жизнь в ювелирном деле не встречал.
Я переглянулся с Денисом. Ушаков понимающе кивнул — он тоже помнил наш разговор о загадочных переводах.
— Завтра же поеду к следователю, — сказал я. — Передам письмо, а заодно спрошу, как дела с тем водителем грузовика, которого мы им сдали.
Ушаков тяжело вздохнул.
— Сдаётся мне это, тупик, Саш. Нет, всё нужно сделать правильно и по закону. Но и машина правосудия не всегда работает эффективно.
— Если не сможет Морозов, тогда будем искать сами, — ответил я. — И найдём. Это уже дело чести.
* * *
Следственное управление располагалось в мрачном сером здании на Литейном проспекте. Всем своим видом оно недвусмысленно намекало: сюда лучше не попадать.
Я припарковался у входа и прошёл через металлоискатель и детекторы артефактов под внимательными взглядами охранников. Дежурный, изучив мои документы с подозрительностью собаки-поисковика, наконец соизволил выдать пропуск.
