Обманутая жена дракона (СИ) - Богатова Властелина

Она не дала времени на неловкость. Как будто я не гостья, а родная племянница. Меня сразу посадили в одно из плетёных кресел с мягкими расшитыми подушками, поставили блюдце с горячим золотистым чаем, загрузили на расписную тарелку сочного пирога и окружили заботой — тёплой, ненавязчивой, почти невидимой, но такой, от которой сразу внутри что-то размягчается.

— Ешьте, не стесняйтесь, — Эвелен садится рядом со своим пирогом. — У нас тут всё своё: груши с дерева, корицу сам Мериен готовил, уж больно любит возиться на кухне. А пироги — это моё всё. Обожаю их печь.

Я кивнула, и хотя ничего не лезло в горло, пирог я откусила из вежливости. Некрасиво ведь отказываться.

И прикрыла глаза от удовольствия.

Он был горячий, сладко-пряный, с тающей мякотью во рту. Господи, какая вкуснотища! Я не заметила, как за первым кусочком последовал второй, и, кажется, никто не отставал от меня.

— Бесподобно, дорогая, — хвалит Мериен, смакуя каждый кусочек, приобняв жену.

А у меня горло защемило. Нет, я не готовила никогда Ройнхарду сама — в доме были повара, но я всегда следила за меню, выясняла, что нравится мужу, добавляла новые блюда, экспериментировала. Ройнхарду нравилось, но он воспринимал мои старания как должное. Будто ничего особенного в этом не было. Я задумалась, а ценил ли он когда-то меня вообще?

Не заметила, как разговор за столом стих. Но никто не задавал мне лишних вопросов, а я не хотела делиться тем, что творилось внутри.

— Спасибо, Эвелен. Очень вкусный пирог, давно не ела чего-то подобного, — говорю я, ставя чашку с недопитым чаем на кружевную салфетку, наверняка смастерённую этой доброй мудрой женщиной.

— Шерелин, так вы решили? Останетесь? — спрашивает лекарь осторожно и без нажима.

Эвелен смотрит на меня. Конечно, муж ей обо всём рассказал, ведь в записке я передала всю суть своего положения, пусть и без излишних подробностей.

— Мы будем рады принять вас столько, сколько нужно. Понимаю, как это тяжело, возможно, невыносимо, — заговаривает Эвелен, — но, поверьте, время всё лечит. Я ведь, знаете, тоже пережила развод, а потом встретила своего горячо любимого мужа. А тогда мне казалось, что это крах. Уверена, вы также встретите достойного мужчину.

Я замираю, сердце болезненно сжимается. Всё внутри меня протестует, отвергает. Я не хочу встречать кого-то! Не нужно мне это. Это последнее, о чём бы я хотела думать. Не хочу и не буду! Не эти слова я хочу слышать. Мне не нужен никто!

Я горю от собственного осознания — не готова я отпустить Ройнхарда. Эта мысль бьёт ещё больнее, желание сохранить отношения с изменником во мне вызывает ярость.

— Спасибо за поддержку, — улыбаюсь, сдерживая горячий вулкан внутри, а в самой всё переворачивается. — И за приём тёплый спасибо, — моргаю я, сбрасывая наваждение. — Я уеду завтра утром, мне нельзя задерживаться. Не хочу подставлять вас. Мой муж… — господи, почему я до сих пор называю его своим мужем? — Он влиятельный человек и… не потерпит, если его попытаются остановить, сам факт того, что я нарушила его запрет, разозлит его, не хочу подводить вас, — наконец выдаю я.

Чем быстрее окажусь подальше от него, тем лучше.

— Извините, а сейчас мне хотелось бы отдохнуть, — поднимаюсь из-за стола.

— Конечно, — поднимается следом Эвелен, — я провожу. Комната уже приготовлена, свежая, чистая, окна выходят в сад, там тишина, только листья шепчутся, и слышно вечернее пение птиц. Вашу служанку я размещу в комнате прислуги.

Киваю.

Уже через минуту мы поднимаемся по лестнице на второй этаж.

Эвелен идёт медленно, хочет сказать многое, но мудро молчит. Я иду за ней, уставшая до ломоты в плечах, и всё же ощущаю рядом со мной человека, который, как фонарик в тумане, выводит меня из тени собственных терзаний.

— Если что, вы никого не подставляете, — говорит она вдруг. — Уйти — это не слабость. Поверьте. Это огромная сила, вы умница. Остаться и сломаться — вот что страшно.

Я молчу. Проглатываю комок.

— Иногда лучшее, что мы можем сделать, это просто выйти за порог и посмотреть на мир, — продолжает она, останавливаясь у двери. — А что будет потом… потом будет видно.

Я киваю, не в силах что-то ответить. Она открывает дверь и, не спрашивая ничего, просто говорит:

— Если не уснёте — там в комоде сборник с философскими выжимками. И лаванда под подушкой. Мне помогает.

Я улыбнулась.

— Доброй ночи, — тихо закрывает за собой дверь.

А я остаюсь в тишине.

Разворачиваюсь, осматривая уютную теплую комнату.

На полу тёмный потёртый ковёр с нежным орнаментом. У стены простая, но добротная кровать, застеленная пышным одеялом цвета сливок и с вышитыми вручную подушками. Рядом — резной шкаф, невысокий комод с плетёной корзиной и кувшином воды. Подсвечник на комоде. У окна — кресло с пледом, сложенным в аккуратный прямоугольник.

Всё здесь дышало заботой. И всё было чужим — настолько чужим, что захотелось заплакать.

К окну иду, раскрываю рамы. Солнце село уже, но за плотными тучами не видно этого, зато слышно пение птиц в тишине и тихий, как шум волн, дождь по листьям. Влажный, напоенный травами воздух дохнул на меня, разливаясь по комнате свежестью и прохладой.

Вдыхаю полной грудью, смотрю в сторону сада. Ройнхард наверняка уже узнал о моём побеге. Лишь бы не нашёл меня, прежде чем доберусь до отца.

Закрываю раму и прохожу к шкафу. Красивый такой, хотела бы такой же в свою комнату. Вот только своего дома у меня теперь нет.

Глажу пальцами резное, покрытое лаком дерево, раскрываю стеклянную дверцу и нахожу тот самый томик, который Эвелен предлагала. Беру его и возвращаюсь в кресло.

Спать сейчас не хотелось, хотя устала очень. Хорошо, что за весь день не тошнило. Ладно, надо как-нибудь занять себя, чтобы о плохом не думать.

Но сборник я так и не открываю, смотрю сквозь комнату.

И вижу свою жизнь в резиденции Дер Крэйна.

Вспоминаю, как мы с Ройнхардом познакомились. Это была любовь с первого взгляда. Сильный, статный, безумно красивый. Тогда я почувствовала, что словно за горой. Серьёзный, сдержанный, настоящий аристократ. А я… Я просто очаровалась им. Думала, вот он — мой дракон.

Ройнхард таким и оставался, если я думала, что смогу смягчить его сердце, то напрасно — он был непреклонным, местами требовательным, властным, часто отстранённым. За каждым моим шагом следили, каждый мой поступок держался в рамках. Но я закрывала глаза на это, потому что… любила.

Но были и хорошие моменты, конечно. Помню, как мы гуляли в саду, держась за руки. Он рассказывал о своей службе. В такие моменты я слушала его, затаив дыхание, ведь он не часто открывался.

Как-то раз зимой, когда выпало много снега, мы дурачились. Бегали друг за другом, смеялись как дети. А потом сидели у камина, пили горячий шоколад и смотрели на огонь. Мне запомнилось это хорошо.

Но все эти светлые моменты были лишь редкими вспышками среди серых будней. А после моей первой беременности всё чаще мы ссорились, всё больше он отдалялся.

И причина была в том, что он считал меня лгуньей.

И вот теперь я здесь, в этой комнате, вдали от резиденции Дер Крэйна. Я сбежала от неверного мужа, чтобы спастись и не потерять второго ребёнка от бессердечного изменщика.

И как теперь понять, делаю ли я правильно. Не загоняю ли себя в ловушку. Так страшно, не хочу потерять своего малыша, который дал мне второй шанс. Спасу от отца-предателя.

Раскрываю книгу, и первое, что мне попадается, это выведенные красивым контуром строки:

«Иногда, чтобы остаться собой, приходится отпустить всё — и дом, и любовь, и даже то, во что верил. Потому что по-настоящему свободным становишься только тогда, когда перестаёшь жить в чужой лжи».

Я задерживаю дыхание, и меня словно молнией пронзает. А любил ли меня Ройнхард? Кем я была для него? Если бы родила детей, он бы считал меня любимой женщиной? Или просто вещью, средством достижения своих целей, исходным материалом?