Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон! (СИ) - Солейн Анна

Он бросил на меня многозначительный взгляд, который говорил о том, что он в курсе моей… особенности.

“Вряд ли вы могли догадаться. Прошу”.

Мы направились к дому.

“Но я должен был, — он аккуратно ступил на крыльцо и огляделся, а потом смущенно сказал: —  Я не вижу подставки для зонтов”.

“У нас ее нет. — Как и зонтов, кстати. — Но вы можете просто… раскрыть зонт и высушить его прямо так”.

Альберт удивленно уставился на меня. Осмотрел голые обшарпанные стены, старую лестницу.

“Что ж… хорошо! Здесь… уютно! Ала… Хм, его светлость сказал, что теперь в этом доме весьма комфортно, и я вижу, что он прав. Не покажете нам комнаты? Я бы хотел принять ванну”.

А вот с ванной у нас как раз напряженка: снова что-то сломалось.

“Понимаете…”

В глазах Альберта появился ужас, и я постаралась сдержать смех.

Позже я узнала, что Альберт — настоящий гений наблюдения, анализа и придворных интриг. За то короткое время, что он пробыл в Брайтмуре, Альберт умудрился в два счета, не вмешивая в это нюх Юджина, вычислить воришку, который таскал у мясника запасы. Просто между делом, исследуя город.

Альберт также был одним из тех, кому Алан доверял полностью, — потому и отправил его к нам во главе небольшого отряда надежных людей.

Именно Альберт позже подсказывал мне, как найти подход к его величеству, к парламентариям, аристократии и даже обычным людям, от настроений которых тоже многое зависело.

Во многом именно благодаря ему Билль о правах неблагих все-таки будет подписан.

Я бы умоляла его помочь и с наблюдением за приютами тоже (никто лучше него не чуял ложь, а иногда мне это было необходимо), если бы Альберт ни впадал в панику при одном только слове “провинция”. Видимо, та неделя без горячей воды, с купанием в лоханке или в реке, его доконала.

А вот, кстати, и он (наверняка вымытый до скрипа). И, как всегда, в идеально сидящем камзоле, на этот раз — темно-синем. А рядом… ну конечно. Все чаще Альберт появлялся в обществе одного молчаливого дракона — лорда Хэндлифа. Тот вместо того, чтобы делать карьеру в парламенте, где ему с рождения было уготовано место, или в армии, как полагается родовитому дракону, или, на крайний случай, стать степенным землевладельцем и снять этот груз с плеч младшего брата, внезапно решил пойти в полицию и стать простым детективом. Это был скандал. Но раскрываемость у него была такой высокой, что он даже получил Орден чести от его величества.

Судя по всему, они с Альбертом были одного поля ягодами и упоенно соревновались между собой в том, кто кого перещеголяет в наблюдательности и логике.

— Ты плохо себя чувствуешь? — обеспокоенно прошептал Алан.

Его рука на моем локте напряглась, как будто он был готов прямо сейчас послать подальше парламентариев, короля, дипломатические делегации и всех остальных, взять меня в охапку и увести отсюда.

Впрочем, почему — как будто?

Я обернулась к нему — и не смогла удержаться от улыбки. Может быть, когда-нибудь мое сердце при виде него перестанет влюбленно трепыхаться, но пока еще нет.

Алан был… удивительным. О лучшем муже и мечтать нельзя было. На секунду сжав его руку, я отстранилась. Для нежности еще будет время, а сейчас стоило наконец-то вспомнить о деле.

— Не желаете ли произнести речь? — церемонно спросил герольд.

Я кивнула и снова посмотрела на Алана, ища поддержки.

Вот уже пятнадцать лет он занимал пост канцлера — ровно с того момента, как выяснил правду о том, кто пытался его убить чужими руками. На кого работал его дворецкий Ги, кто стоял за тем, что Ивари подсунули яд и, наконец… наконец, кто убил истинного сестры Алана, Кэтрин, оставив ее одну с ребенком на руках.

Истинный Кэтрин, как и Ивари, стал случайной жертвой королевского канцлера, которому мешал Алан и который всеми силами старался убрать его с дороги.

Когда все выяснилось, выплыла правда о еще сотне интриг, убийств, взяток и прочих неприглядных вещах, которые творил на своем посту канцлер. Прижатые к стенке сообщники канцлера болтали весьма охотно — и топили его все больше с каждым словом.

Его величество рассвирепел — и, так уж вышло, но должность занял Алан.

“Зачем?” — выпалила я, услышав об этом.

Отлично! Будучи генералом — мой мужчина был в опасности, а уж сейчас, когда власти у него еще больше… мне придется волноваться о его благополучии еще сильнее!

“Иви, дорогая. Думаешь, кто-то просто так признает то, что неблагие — такие же люди, как и остальные? Или стоит им помочь, например, находясь на посту канцлера? Кроме того, есть кое-что, чего не может генерал, но что может канцлер”.

“Например?”

“Издавать указы в обход парламента. Такие, которые позволят нам усыновить и удочерить наших детей официально в то время, когда по всем правилам неблагие должны расти в приютах”.

О.

Мне все равно не нравилась эта идея — но Алан был непреклонен.

И вот сейчас, спустя пятнадцать лет, наши труды наконец увенчались успехом. Билль о правах неблагих. Отчаянно хотелось сжать руку Алана, но сейчас было не время для сантиментов. Нужно было думать о деле.

Речь помогал мне писать Альберт, так что вышла она короткой и емкой — сама я бы не справилась. Так, главное, — слова не забыть.

— Я бы хотела обратиться к каждому, кто причастен к этому биллю, — заговорила я. “Иви, тебе нужно сгладить углы, не стоит лишний раз показывать, сколько у тебя власти, — ворчал Альберт. — Будь тоньше. И почеши этим занудным парламентариям самолюбие”. — Спасибо. Это общее дело. Любые реформы начинаются с безумств, но только у самых дальновидных хватает прозорливости их поддержать.

Алан закашлялся, Альберт тоже спрятал смех в кулаке. Вот подлецы, мы же вместе эту речь писали! Хотя, конечно, “дальновидность” и “прозорливость” — это я парламентариям-консерваторам здорово польстила. Даже его величество явно пытался не засмеяться. Душевный все-таки человек! Дракон.

Вдохновенно произнося заученную речь, я пробежала глазами по залу и наконец посмотрела на первый ряд, где стояли наши с Аланом дети.

Мелисса — вся в черном, статная и гордая леди.

Бетти и Берт, как всегда рядом, такие разные, но такие одинаковые.

Дерек. Ему вот-вот исполнится двадцать — он был завсегдатаем балов и салонов, а его голубые глаза, мягкая улыбка и светлые волосы сводили с ума всех девушек, кто оказывался у него на пути. Уверена, многие из них изрядно промыли отцам и матерям мозги по поводу симпатии к неблагим.

К одному конкретному неблагому, который пока не хотел ничего серьезного.

“Мам, ну не всем же быть как Юджин, который с семнадцати женат!”

“Ты главное предохраняйся, — вздыхал Алан. — Мне еще бастардов в роду не хватало”.

“Пап!”

А я все никак не могла привыкнуть, что этот красавчик-сердцеед — это тот же крикливый мальчуган, который не умел обращаться в виверну правильно и никак не мог принять необходимость одежды.

Дереку нравилась поэзия — и не только потому, что она позволяла пудрить девушкам головы (как и обещание полетов под звездным небом — в буквальном смысле, те даже не возражали против формы виверны).

Кажется, стихи Дерека были неплохи — по крайней мере, я не раз и не два натыкалась на то, что их переписывают, передают из рук в руки, цитируют и даже вышивают на одежде.

Кроме того, Дерек помогал Мелиссе с текстами пьес для театра. Я частенько натыкалась на этих двоих в библиотеке, пока они ругались до хрипоты, а Мелисса использовала аргумент: “Как ты можешь со мной спорить, я помню, как ты с голой задницей по дому бегал!”

В общем, семейная идиллия.

Рядом с Дереком стояли Лили и Софи, уже взрослые совсем, поверить не могу! Им пришлось сложнее всех: все-таки у одной были рожки, у второй — крылья. Им, в отличие от остальных детей, сложно было затеряться в столичной толпе.

Лили единственная из детей, кто решил связать свою жизнь с собственным даром. Она хотела стать спасательницей. Тушить пожары, разбирать завалы — помогать тем, кому это нужно. Конечно, это повергало меня в ужас. Вдруг…