Жених, который вел себя так отвратительно, так мерзко, что не находилось слов.
Оправдания Киры Кирилловны ничуть меня не убедили.
Он не собирался меня защищать! С чего бы ему проявлять такое великодушие и благородство к ненавистной невесте?
Он хотел меня унизить.
И даже близкое соседство на диване с милашкой Долли я могла еще как-то попытаться обосновать. Но не его шутку про младенца, глаголящего истину.
Как сказала Кира Кирилловна? «Георгий третьей степени, апостол Первозванный в неполные тридцать лет». Верно, речь шла о государственных наградах. Иначе к чему бы ей это упоминать?
Что ж. Никакие заслуги перед Империей не оправдывали его поведения!
Пожалуй, если дойдет до того, что он поведет меня под венец, я скажу «нет» прямо в церкви. И будь, что будет.
Утром, еще до завтрака, вся прислуга выстроилась перед парадными дверьми в особняк, готовясь встречать хозяина дома. Я, Кира Кирилловна и Серж также ждали отца, но внутри, ведь снаружи накрапывал дождь. Брат, очевидно, маялся похмельем, и я не смогла сдержать злорадной улыбки, смотря на его бледно-зеленое лицо и фиолетовые тени под глазами. Тетушка лишь раздраженно цокала.
Уверена, в глубине души она радовалась, что возвращался старший князь Разумовский, и ей не придется больше единолично опекать его детей.
Московский генерал-губернатор прибыл в сопровождении целого кортежа. Его охраняли и полицмейстеры, и жандармы. Перед его каретой расчистили улицу, и мужчины в форме перекрыли ближайшие проезды и проходные: сцена показалась до боли знакомой. Что в двадцать первом веке, что в девятнадцатом, а некоторые вещи не менялись.
Наконец, когда все замерли на своих местах, а военные и полицейские вытянулись по струнке, из роскошного экипажа вышел статный, высокий мужчина в белоснежном, сияющем даже в пасмурный день мундире. Его широкие, крепкие плечи украшали золотые эполеты; грудь сияла от орденов и наград. Он кивал, когда его приветствовали, и несколько раз даже остановился переговорить с полицмейстерами, что стояли в карауле.
Следом за старшим князем Разумовским спешили несколько мужчин: двое в мундирах попроще, двое в штатском. Я не помнила никого из них.
Когда отец подошел поближе, я смогла рассмотреть его лицо. Он был чисто выбрит: иначе не полагалось, ведь он был на службе. На свой возраст князь Разумовский не выглядел: то ли сказывалась военная выправка, то ли бодрый, широкий шаг и крепкое рукопожатие. Он был подтянут и высок, поджар и собран.
Я смотрела на него и никак не могла взять в толк: как так вышло, что его дети — Серж и Варвара — не взяли от отца ничего?.. Насколько я могла судить, княжна росла избалованным ребенком, и это не такая беда, но Варвара была еще и злой, очень злой. А Серж?..
Да, для старшего князя Разумовского предательство и заговор сына станут настоящим ударом. Его разжалуют, лишат всех должностей, может, даже вышлют из Москвы…
Если у меня получится хоть что-нибудь найти и доказать.
— Кира, дорогая… — отец расцеловался с тетушкой, холодно кивнул в ответ на поклон сына и повернулся ко мне.
На висках у него серебрились темные волосы, и только. Больше седина ничего не тронула.
— Варвара… — мое имя он сопроводил тяжелым вздохом.
Я присела в книксене почти машинально: все же тело хорошо помнило привычные действия. Даже не пошатнулась и не потеряла равновесие. Когда выпрямилась и посмотрела на князя, он, помедлив, склонился и поцеловал меня в лоб.
— Нам о многом нужно поговорить, Варвара, — сказал строго, покосившись на сестру.
Ну, понятно. Я хмыкнула про себя. Разумеется, Кира Кирилловна рассказала ему обо всех моих прегрешениях.
— Но — позже, — сурово отсек отец и махнул рукой. — У меня много дел. Кира, дорогая, вели подать нам чай в мой кабинете. Я буду занят до вечера, — и он повернулся к мужчинам, которые его сопровождали: слуги как раз закончили помогать им снимать верхнюю одежду.
— Господа, прошу, — князь Разумовский учтиво посторонился и указал рукой в сторону гостиной, которая вела к лестнице.
Шумно переговариваясь, они все ушли, и мы вновь остались втроём.
Серж дернул щекой, словно ему было больно, и скривил губы, изо всех сил стараясь казаться безучастным. Но равнодушие отца его, конечно, задело.
Сколько он не видел семью? Месяц, два? Больше? И все, что мы получили — сухие кивки и посулы серьезно поговорить.
Девятнадцатый век во всей своей красе. Отношения отцов и детей.
Я прикусила губу, за что мгновенно удостоилась выговора от Киры Кирилловны.
Я все больше задумывалась, а найду ли я в лице старшего князя Разумовского союзника?.. Выслушает ли он меня?..
Глава 12.
— Входи, — глухой мужской голос донесся из-за дверей, и, толкнув створки, я вошла в кабинет старшего князя Разумовского.
Снаружи давно стоял глубокий вечер, и свет множества свечей рассеивал мрак в комнате. Вдоль трех стен стояли высокие, от пола до потолка, книжные шкафы. На четвертой же, ровно над массивным, письменным столом из лакированного дерева, висел портер Государя. Я безошибочно узнала Александра II: видела его изображения множество раз еще в той, прошлой жизни.
Тяжелые шторы темно-зеленого, малахитового цвета спадали на паркет из темного дуба. Чуть дальше возле раскрытой балконной двери располагался кофейный набор: два глубоких, изящных кресла и низкий, овальный стол. Рядом с одним из кресел, опираясь на спинку, стоял князь Разумовский. Несмотря на глубокий вечер, он по-прежнему носил тот парадный белый мундир с золотыми эполетами и орденами.
Князь Разумовский курил, и клубы сизого дыма поднимались наверх, и ветер подхватывал их с улице, унося прочь.
Мужчина, что стоял ко мне спиной, не был мне настоящим отцом. И родственных чувств я к нему не испытывала, ведь сознание прежней Варвары мне не досталось.
Но я все равно ощутила необъяснимый трепет, когда смотрела на него, застыв возле двери.
— Боишься замерзнуть? — он истолковал мое поведение по-своему. — Сейчас закрою, — он затушил сигарету и потянул на себя балконную створку.
В кабинете вновь повисла тишина. Я старательно рассматривала роскошное убранство, игнорируя отца. Он же, напротив, не отводил от меня взгляда.
— Что же ты, даже не подойдешь к своему папа́? — спросил он с укоризной, и я вздрогнула.
Я толком не знала, как себя вести. Совсем, совсем ничего не помнила.
На деревянных ногах я подошла к креслу, возле которого он стоял, и замялась. Должна ли я вновь сделать книксен? Я знала, что нежности были не в ходу у аристократов. Детей воспитывали няньки и гувернантки; родители видели их, в лучшем случае, пару часов в день.
— Кира мне о тебе писала. Много писала, — князь нахмурился, и я подавила тоскливый вздох.
Стало понятно, в каком духе будет вестись разговор.
— Хочу поговорить о твоей выходке в салоне… — он покачал головой.
— А я думала, вы захотите обсудить поведение моего жениха.
— Какое поведение? — переспросил отец, еще сильнее сведя брови на переносице.
— Когда князь Хованский высмеял меня на глазах у всего общества.
— Варвара, если не хочешь просидеть взаперти до самой свадьбы, больше не смей затрагивать подобные темы на людях.
— Отец, вы не слышали? — я решила его перебить: так сильно была возмущена. — Князь Хованский высмеял меня в салоне.
— Это я слышал. Но, похоже, меня не слышала ты. Больше никаких фортелей, это ясно? И упаси тебя Бог выкинуть что-то такое во время визита Государя-Императора.
— Визита Государя-Императора?.. — машинально повторила я, чем заслужила еще один недовольный взгляд отца.
— Да-да, визита. Георгий обласкан и щедро одарен Императором. И думать не смей, чтобы хоть как-то бросить тень на князя!
— О каком визите вы говорите? — переспросила я, не волнуясь о том, как это будет выглядеть со стороны.
Были вещи, которые теперь волновали меня гораздо сильнее.
