Наследник огня и пепла. Том IХ (СИ) - Добрый Владислав

Я чуть изменил взгляд — сделал его слегка недовольным. Фанго немного подумал, и на лице его появилось понимание.

— А ведь вы, несомненно, правы, мой сеньор. Кто, если не эти разбойники? Они и так не жалеют ни женщин, ни детей… А теперь, эти злодеи решили погубить весь Караэн! Им мало вражды с Итвис… Постойте! Это и было у них в мыслях с самого начала! Лишь Итвис отвёли беду от города — да и то временно. А теперь гадкие колдуны показали своё лицо, наслали на нас тьму…

Я поднял ладонь с подлокотника своего стула, показывая, что меня не интересуют подробности. Бросил:

— Полагаю, чем раньше об этом начнут говорить на улицах, тем лучше.

С чем бы он ни пришёл, Фанго решил, что сможет вернуться с этим попозже. А сейчас лучше проявить усердие. Он быстренько выскользнул за дверь, аккуратно прикрыв её за собой.

Я несколько секунд смотрел ему вслед. В любой беде важнее всего — найти виноватых. И понять, что делать. С виноватыми мы определились. Это хорошо. Со вторым пока сложнее.

— Сперат, — перевёл я взгляд на оруженосца. Он вежливо тёрся у входной двери. — Подойди.

Непривычно тихая Гвена открыла ставни окна и уставилась в небо. Сама на себя не похожа.

— Гвена, — позвал я. — Ты что-то знаешь об этой штуке?

Она обернулась, серьёзная.

— Не могу ответить, — мягко сказала она. И тут же улыбнулась, сглаживая эффект: — У каждой женщины должна быть тайна. Лучше — десяток. И чтобы каждая дарила ей подарки!

Адель неодобрительно фыркнула. Гвена хихикнула.

— Не может говорить, — пробасил Сперат. — Это из-за её… природы.

Он уже подошёл ближе. Я посмотрел на него. Зачем говорить очевидное? Ах да, они с Гвеной близки. Защищает. Вот только защищать ему нужно себя.

— Где твоя фея, Сперат? — мягко спросил я.

— А… Эм… Не знаю, мой сеньор… Я не видел её после того, как мы преломили копья с Фредериком и его людьми…

— Значит, это правда? Фредерик мёртв? — вмешалась Адель. — Твоя тётя Роза будет…

Она замолчала, поймав мой недовольный взгляд. Женщины очень чутки. Всегда чувствуют даже крохотный оттенок эмоций. Но не тогда, когда нужно молчать. Вот тут никакой чувствительности нет. К счастью, Адель всё поняла — хоть и не сразу.

Я снова повернулся к Сперату.

— Значит, она появилась, показала мне чудовище, развеяла морок — и исчезла. И ты не заметил, как?

— Я… говорил, что чувствую её. Но… — Сперат поморщился. — Их. Они каждый раз разные. И я чую… Связь не исчезла. Стала слабее, да. Хоть тот рогатый и заявил, что лишил меня силы, данной самим Императором, я в это не верю. Внутри я чувствую: я всё ещё могу ударить по струнам, и в ответ задрожат души людей. Просто… как будто передо мной ледяная стена. Преграда.

Пока я слушал его печальные откровения, я думал.

Пан явно следит за нами. Он «лишил» Сперата даров, которые сам же и дал. Наверное, по капризу. Но забрать дар не так просто, как дать. Скорее он их заблокировал. Но оставил лазейку для себя.

— Мне нужно с тобой поговорить, Пан, — сказал я вслух. Нелепая попытка. Но я был близок к отчаянию.

Если это существо долетит до Караэна — будет беда. Оно как-то превратило Фредерика и его людей в пусть и молоденьких, но почти полноценных вампиров — в их сердцах нашли лишь крохотные, с ржаное зерно, вкрапления чёрных кристаллов. Вендиката, жующие мертвецы, не появляются в таких количествах сами. Так что же оно сотворит с жителями Караэна, когда долетит?

И не зря оно ждёт ночи. Боится спугнуть раньше времени? Тянуть Вуаль ей явно тяжело, или бы уже накрыла половину долины.

— Я хочу сыграть, — прервал мои мысли Сперат. — Мне кажется… Я… Сейчас!

Сперат закрыл глаза, глубоко вдохнул, достал лютню и провёл пальцами по струнам. Ту, старую. Побывавшую в сточных водах Караэна. Конечно, все последствия уже давно устранены, и выглядит она целой и новой. Изменился Сперат. Теперь лютня кажется игрушкой в его огромных руках. И всё же его пальцы двигаются изящно и невесомо, как крылья бабочки. Негромко, не спеша, осторожно — словно прощупывая дорогу в темноте. Я услышал первые аккорды. В них было что-то знакомое — не мелодия, скорее чувство. Тоска. Надежда. Вина. И желание быть прощённым.

И в тот же миг… я провалился в сон. Как бывает, когда очень хочешь спать, и последнее, что помнишь — как щека коснулась подушки. И тут же, как будто из розетки выдернули. Вот у меня случилось похоже. Но не совсем так. Я отчётливо почувствовал, как провалился в сон, будто подо мной сработала ловушка с прокручивающейся плитой. И тут же начался сон.

Ветер. Высокая трава. Липкий, сладковатый воздух, в котором витает шёпот. Я стою на поляне. Но не в нашем мире. Здесь нет солнца. Всё освещено мягким светом изнутри — будто бы само небо сделано из янтаря. Впереди — холм. Над ним сверкает огромный, зелёный, почти прозрачный камень, величиной с мельницу. Внутри — женская фигура, будто бы спящая. Или мёртвая. Или живая, но вечно отдалённая.

У подножия камня сидит Пан.

Он выглядит… иначе. Не таким, как в прошлых снах. То ли старик с козлиными ногами, то ли ребёнок с лицом куклы, покрытой мхом. Его глаза — если это глаза — светятся изнутри, как лампы за мутным стеклом. Он играет на своей свирели грустную мелодию, поднимает голову, глядит на меня. Опускает свирель — но та продолжает играть.

— А, Охотник, — говорит он. — Сегодня будешь молить и требовать. Как обычный человек.

Я понимаю, что он знает, зачем я здесь. И, возможно, всегда знал.

Я молчу, не двигаясь.

— Это она. Великая Мать. — Пан указывает на камень. — Спряталась от меня, представляешь? От меня.

Я чувствую, как внутри вспыхивает подозрение. Пан говорит это без злобы. Без обиды. Только с изумлением. Как будто дитя, оставшееся без любимой игрушки.

— Она тебя разбудила? — спрашивает он, прежде чем я успел открыть рот. И продолжает странно изменившимся тоном: — Оно голодно. Как ты был в детстве. Но ты — человек. А оно — нет. Оно помнит, как было до начала. Я это уже говорил?

Я напрягаюсь. Только собираюсь спросить, что он имеет в виду — он снова опережает:

— Научишь меня стрельбе из лука?

Я некоторое время пытаюсь придумать, как повернуть разговор в нужное мне русло. Не выдерживаю и спрашиваю прямо:

— Что это за существо, что приближается к Караэну? Таких же она разбудила далеко на севере? Оно создаёт вампиров, как те, что правят в Золотой Империи. Это одно и то же, да?

Пан усмехается своим мыслям. Мои слова не привлекают его внимания. Словно услышал что-то на другом языке. Или, скорее, как пение сверчка.

— Оно голодно, — повторяет он. — Как ты был в детстве. Но ты — человек. А оно — нет. Оно помнит, как было до начала.

Я сжимаю кулаки.

— Как его остановить?

— А разве ты хочешь? — спрашивает он.

— Я не позволю ему пожрать мой город.

— Город? — Пан наклоняет голову. — Город не твой. И не их. Он её.

Я смотрю на камень. На женщину внутри. Она не шевелится, но я чувствую взгляд. Я знаю, что она слышит. Ведь это она разбудила меня. Призвала из счастливого неведения, где я просто проживал свои жизни. Значит, у неё есть для меня план. Ей что-то от меня нужно. А в Караэне это означает, что можно заключить сделку.

— Скажи мне, как остановить его, — рычу я на камень. — Как… спугнуть. Ты знаешь. Ты знаешь, кто оно. Ты знаешь, что сейчас правит в Золотой Империи. Это же оно, да?

— Частично, — мечтательно отвечает Пан. — Оно вошло и не вышло. Оно не любит двери. Только трещины.

Камень молчит. Пан хотя бы говорит. Поэтому я снова обращаюсь к нему:

— А она может им управлять? Или хотя бы отпугнуть?

Пан не отвечает.

— Так⁈ — кричу я. — Так или нет⁈

Он смотрит на меня. Медленно кивает. Потом указывает на камень:

— Помоги мне её вынуть. Она мне не даёт… быть.

Я делаю шаг вперёд. И тут вдруг замираю. Что-то не так. Это ловушка? Он не может её вынуть? В своём собственном мире? Или не хочет?

— А ты можешь хотя бы раз… говорить внятно⁈ — срываюсь я. — Есть владыки, способные отвечать на вопросы⁈