Вопреки всему - Сухинин Владимир Александрович "Владимир Черный-Седой"

– Что, вражеская агентура? – нахмурился подполковник.

– Нет, кто-то из контролеров. В общем, поживем – увидим, я вызвал его к себе на разговор, хочу понять, что он за человек.

– Ладно, иди, – проронил подполковник и прикурил новую сигарету, глубоко затянулся и показал на папку перед собой: – Отчет нужно подписать в областное УИТУ. Скоро проверка… Выполнение плана и подготовка к зимнему сезону… Не до Глухова мне.

Майор встал, поправил китель и вышел.

Меня привели в уже знакомый кабинет. Я вновь доложил по форме и вытянулся, уставился в окно и замер.

Майор был без кителя, в форменной рубашке без погон. И правильно, погоны на рубашке давят на плечи, и они, если долго находиться в форме, начинают болеть. Знакомая история. Майор разглядывал меня и решетку на окнах. Игра называлась «кто первый сдастся». Он не выдержал и негромко предложил:

– Садитесь, Глухов, в ногах правды нет.

Я вспомнил, как меня спрашивал один человек в мире Сивиллы, а где она есть? Но отвечать так не стал, не нужны мне эти философские разговоры.

Я сел, сложил руки на коленях и опустил взгляд.

– Курить будешь? – спросил меня майор без погон. Я ответил, не поднимая глаз:

– Спасибо, гражданин начальник, не курю.

– Сам не куришь, друзьям возьми, – он подтолкнул мне пачку сигарет «Прима».

Я пожал плечами.

– У меня тут нет друзей, гражданин начальник. – И пачку не взял.

– Тут нет, а где-то есть? За границей?

– И там нет, – спокойно ответил я, но глаза не поднял.

– Как же нет, в твоем деле значится, что тебя завербовали… Разве это не друзья?

– Не друзья, гражданин начальник, вымогатели, пугали и все такое прочее.

– А ты, значит, испугался?

– Значит, испугался.

– Испугался разоблачения, что спал с иностранкой? – спросил майор.

Он голос не повышал, но в нем чувствовался сарказм. Он вел свою психологическую игру, а местный Кум делать это умел. Я это сразу понял. Эта кличка зама по режиму перекочевала и на красную зону.

– Ну тогда расскажи, кто из знакомых.

– Какие знакомые? – спросил я и понял, что попался.

– Кто передал тебе колбасу, чай и спрятал в наволочку? – спросил майор.

– Никто, гражданин начальник. Нет у меня тут знакомых.

– Как же нет. А Боцман что, с тобой прибыл по этапу, он твой бригадир.

– Его знаю поверхностно, мало общались, – ответил я.

– Так, может, это он тебе ништяки подкинул?

– Нет, я их сам нашел.

– Сам? А может, ты чужое забрал? Скрысятничал. А ты знаешь, что делают с крысами?

– Не знаю, я не крыса. И никто не возмущался, что я забрал еду.

– А если я найду хозяина этих припасов, что будешь делать?

– Пусть докажет, что это его, – ответил я, не поднимая глаз.

– Вот как, тебе нужны доказательства? – усмехнулся майор. – Мне не нужны. Или говори, как ты сумел спрятать и пронести в барак припасы, или я обвиню Боцмана в том, что он ворует припасы на складе, там есть и колбаса, и сгущенка… У кровати вас было двое, он выделил тебе кровать, где были спрятаны припасы. Если их принес не ты, значит, он.

Я пожал плечами, показывая, что мне все равно.

– Не боишься, что тебя свои замордуют? – усмехаясь, спросил майор.

Я снова пожал плечами, понимая, что заварил нехилую кашу. Кум может нас стравить. Где же выход? Но додумать зам по безопасности и оперативной работе мне не дал, он спокойно произнес:

– Свободен, Глухов.

Я встал, он позвал контролера, и тот увел меня в цех. Там Ингуш поманил меня в курилку.

– Что хотел Кум? – спросил он.

– Хотел знать, как я достаю продукты, и хочет обвинить бригадира в том, что он своровал припасы на складе и отдал мне.

– Боцмана? – спросил Ингуш и нахмурился. – Плохо дело, Фокусник, если Кум начнет ребят гнобить, на тебя озлобятся, темную сделают и перестанут общаться. Ну и жизнь ты себе устроил. – Ингуш покачал головой. – Иди, работай, я поговорю с Боцманом, вечером после ужина обсудим детали.

Но обсудить не получилось – за Боцманом пришли и увели. Как оказалось, он попал в карцер за то, что якобы украл припасы, а я, типа, его сдал. Никого не интересовало, что Боцман сам не мог украсть припасы, потому что его не было в колонии. Но его бригада работала на выгрузке продуктов, а он, типа, за нее в ответе. Короче, здравый смысл был отключен и включен режим морального и физического прессинга тех, кто со мной был близок. Кум взялся за меня серьезно и без раскачки.

В тот вечер в бараке меня все сторонились, словно я был прокаженный. Я не пытался завести разговор, не подходил к Ингушу, который сидел в задумчивости, не приглашая меня к себе. Я чувствовал, что оказался в сложной ситуации, и казалось, что проблемы возникли на пустом месте. Но у меня не было иного выбора. Нужно было войти в этот «коллектив», и я понимал, что без подарка уважения не добьюсь. Я ожидал, что жизнь в колонии будет полна испытаний и трудностей, и был готов к этому. Но не ждал, что все начнется так внезапно. Думал, мне дадут время осмотреться, понять, кто есть кто. Я хотел сначала наладить нормальные отношения с другими заключенными. Заиметь авторитет и показать свои умения. Поэтому я как фокусник передал старшему отряда хорошую пайку. Не надеясь на многое, но желая сделать заявку на авторитет. Теперь я понимаю, что лучше было бы без лишних глаз передать припасы Боцману. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Никогда не знаешь, что тебя ждет.

На следующий день я вновь работал уборщиком и делал свою работу, стараясь сделать ее быстро и качественно. Когда выносил мусор, то увидел троих зеков из службы правопорядка. За мусорными контейнерами во дворе цеха, в углу, скрытом от глаз, меня поджидали трое. Крепкие ребята лет тридцати. Они подождали, когда я подойду, выкину мусор в контейнер, и один из них, высокий, с худощавым лицом и глазами наркомана, поманил меня пальцем.

– Ты кошку так подзывай, – ответил я, но остановился, полуобернулся и посмотрел с насмешкой на эту троицу.

– Фокусник, ты не ерепенься, тебя позвали, так подойди, не кочевряжься, – произнес стоящий слева от верзилы парень с фигурой борца.

Он сжал кулаки.

– А ты кто, шнырь у своего босса? – спросил я. – Чего хотели, говорите, и я пойду. – Они все трое направились ко мне. Верзила негромко, но злобно проговорил:

– Что ты из себя строишь, дядя? С тобой по-хорошему поговорить хотели, теперь будет по-плохому.

Я быстро прокачал всю эту ситуацию в голове. Запомнил номера этих троих на куртках, посмотрел на повязки на рукаве «Служба внутреннего порядка» и не двинулся с места.

Верзила сразу же нанес мне удар в лицо, в скулу. Я не защищался и не отклонился, удар сбил меня с ног. Надо мной наклонился парень с фигурой борца.

– Ты что, не понял, куда попал, предатель? Тебе говорили: расскажи все по-хорошему, а ты в несознанку пошел. Теперь каждый день так будет, запомнил?

– Запомнил, – ответил я и сплюнул кровавую юшку ему на сапог. Меня ударили сапогом в живот. Я, не вставая, согнулся и захрипел.

– На сегодня с него хватит, – приказал верзила, – пошли отсюда.

Они ушли и были уверены, что я никому ничего не скажу. А если начну жаловаться, то потеряю последние остатки уважения, и меня будут бить без конца, пока я не прибью кого-нибудь из них и не увеличу себе срок.

На такой случай у нас с Шизой был план. Он был чертовски болезненный, но Шиза просчитала, что это самый действенный вариант обезопасить себя от подобных случаев. Я достал из пространственного кармана узбекский нож и, пару раз вздохнув, нанес удар в живот, потом протянул лезвие по животу и, спрятав клинок, зажал рану рукой.

Сколько я так пролежал, не знаю. Я потерял много крови и сознание. Очнулся на кровати в лазарете, надо мной склонилась женщина лет сорока, и она озабоченно на меня смотрела. Я слабо улыбнулся и тихим голосом спросил:

– Я уже в раю?

– Нет, пока только в лагерном лазарете, – улыбнулась одними губами женщина, ее взгляд остался озабоченным.