Изгои. Часть вторая (СИ) - Калиничев Иван

Рассказчик из него получался так себе. Говорил сбивчиво, часто запинался, путался в словах. Суть же изложенного состояла в следующем. Один мужик влюбился в одну барышню, признался ей в любви, а она ему отказала, и мужик стал грустненьким.

Выслушав «сказочку», Остап осторожно спросил:

— Терять мне больше нечего, поэтому спрошу напрямую: это ты рассказывал про вас с Николь?

Тритон молча кивнул.

— Но ты ведь говорил, что вы встречались…

— Я? Ничего я такого не говорил!

— Да ладно. Мы здесь вдвоем. Я — считай уж покойник, так что можно сказать, что ты здесь один. А зачем врать себе?

— И вправду, незачем… Только я такого не говорил. Ты, наверное, что-то припутал.

— Нет. Я своими ушами слышал, как ты сказал, что Николь — твоя девушка. Бедолага Черныш подтвердил бы, но ты выключил его из игры.

— И все-таки ты что-то путаешь…

— Да не путаю я ничего.

— Может быть, я так образно сказал…

— Слушай, а может быть, ты болен?

— Че-его? Ты кого это больным назвал, гнида?

— Погоди, не ершись. Есть такое психическое расстройство. Мифомания. Это когда человек врет и не может остановиться. Причем врет даже не ради своей выгоды, просто у него это так спонтанно получается.

— Ты меня сейчас что, психом назвал?

— Нет. Просто… Короче, нет ничего плохого в том, что у людей есть психические расстройства. В мире, из которого я прибыл, они у каждого второго, и люди ходят к психологу. Это такой врач, который помогает им бороться с этим недугом.

— Что ты со мной как с ребенком, знаю я, кто такие психологи.

«Тянуть время, нужно тянуть время», — повторял про себя Остап, напряженно ища выход из сложившейся ситуации.

— Я вообще из Саратова, — продолжал Тритон. — Семь лет как сюда попал.

— Я тоже из России! Из Москвы. А в Саратове был полгода назад. Хочешь расскажу, как там сейчас?

— Не надо. Не хочу ничего слышать про этот дерьмовый городишко. Если бы меня не похитили, я бы там точно спился или скурился. А Карфаген меня спас. Здесь я получил вторую жизнь…

— А про Россию, хочешь, расскажу? Про Родину? А может, споем? — и Остап затянул. — «Я в весеннем лесу пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал. Что имел — не сберег, что любил — потерял, был я смел и удачлив, но счастья не знал»…

— Завязывай, Расторгуев! Моя родина теперь Алькатрас. Ты мне лучше скажи, как мне к Николь подкатить, а?

Режиссер посмотрел на этого дефективного мужика с мордой Федула из кинофильма «Афоня», и у него появилось горячее желание, несмотря на оружие, двинуть собеседнику в рожу.

— Никак, — честно ответил Остап.

Лицо Тритона вытянулось, а глаза полезли на лоб.

— Чего⁈

— Ничего. Не пара ты ей.

— Это мы еще посмотрим!

— Пожалуйста…

— Ты ведь в курсе, что я тебя убью?

— Ну, да. Иначе зачем ты целишься в меня из автомата?

Все происходящее стало напоминать Остапу какую-то комедию абсурда. И эта комедия была не смешной.

— Слушай, Тритон, а что ты со мной нянчишься? Убил бы и дело с концом! — решил пойти ва-банк Остап.

— Я думаю… — небрежно, через губу ответил Тритон.

— А что тут думать? Нажал на спусковой крючок и все!

— Я думаю… — процедил сквозь зубы двойник Брондукова.

— Как ваша фамилия мыслитель? Спиноза? Жан-Жак Руссо? Марк Аврелий? — пришла на ум Остапу цитата из «Золотого теленка».

На лице Тритона блеснула улыбка.

— Моя любимая книга…

— «Теленок»?

— Угу.

— А мне больше «Двенадцать стульев» нравится.

— Тоже хорошая.

— Ты ведь в курсе, что меня Остапом кличут?

— Угу.

— Прикинь, как Остапа Бендера.

— Прикинул. И что?

— Ну… может быть… ты меня не будешь убивать…

— Только потому, что тебя зовут Остап?

— Ну да…

— Нет! Я убью тебя!

Остап невольно усмехнулся. Вроде бы он должен был бояться, но как-то не получалось. Этот клоун Тритон мог вызвать лишь чувство смеха или брезгливости. Но скоро Остапу стало не до смеха. Он почувствовал, что кто-то дернул его за штанину. Это был Черныш. Он не превратился в зомби, так был еще жив. Смертельно раненый, истекавший кровью, он держал в руке гранату, напоминающую большую погремушку. Чеки в ней не было. Рот Черныша исказился в злой улыбке и наружу выбралось хриплое:

— Беги…

Дальше события развивались в ускоренном ритме. Остап резко бросился на Тритона. Толкнул его, а сам забрался в холодильник.

И грянул взрыв…

09. Карфагенская Санта-Барбара

— Слушай, а ты не знаешь, где сейчас Кабан? — адресовался к Тигги Луцык.

Та кокетливо намотала на палец локон волос и томно вздохнула:

— Наверное, говорится к свадьбе.

— То есть это все на самом деле?

— Что именно?

— Свадьба нашего друга и Веды-Миланы?

— Абсолютная правда. Классно, правда?

— Ну как тебе сказать…

В его воображении отчетливо нарисовалась картина первой брачной новоиспеченных мужа и жены. Напоминало это отрывок из пошленькой секс-комедии, которые любили снимать в пору его юности. Луцык их просто обожал. «Американский пирог», «Американский пирог-2», «Евротур», «Дорожное приключение», «Король вечеринок», «Муравьи в штанах», «Секс-драйв», «Мартовские коты», «Девочки сверху», «SuperПерцы», «Секси бойз, или Французский пирог», «Мальчишник в Вегасе», «Выпускной угар, или День самоуправления»… Все эти ленты он мог пересматривать до бесконечности. Но любимой картиной у него была «Горячая жевательная резинка». Этот фильм был очень старым. Его сняли еще в семидесятые, в Израиле. Сюжет можно было охарактеризовать так: «три молодых балбеса в поисках приключений, секса и веселья». Просто улетная вещь! У нее еще был покадровый штатовский ремейк «Последний американский девственник», но он не шел ни в какое сверните с оригиналом. Вроде бы все тоже самое, но не смешно… Как в том анекдоте: в продажу поступили фальшивые елочные игрушки, внешне они ничем не отличаются от настоящих, но радости от них никакой.

Сценка, которую вообразил Луцык могла стать украшением любой секс-комедии. И так. Обнаженный Кабан лежал на роскошной кровати с балдахином. Вокруг горели ароматические свечи и благоухали букеты с полевыми цветами. Новобрачный был привязан за руки к спинке кровати, во рту у него находился кляп. И вот в кадре появляется Веда-Милана, одетая в прозрачный пеньюар, у нее за ухом красуется алая роза. Она подошла к кровати, послала своему суженому воздушный поцелуй. Прокашлялась. Вытащила изо рта вставную челюсть. Положила ее в стакан с водой. Затем отстегнула искусственную ногу. Далее сняла парик и залезла на Кабана. Он плакал и мычал, не в силах вымолвить и слова. Его пухлые щеки омывали соленые слезы, а лицо бледнело от страха. «Теперь ты мой! Весь!» — взревела старуха и где-то громыхнул гром.

«А что, любителям фильмов Сарика Андреасяна зашло бы такое!» — подумал Луцык.

Он, кстати, никогда не считал, что этот режиссер снимает дерьмо. Вполне себе нормальные фильмы. Из серии «отключить мозг, глянуть под пивко». Такое кино тоже нужно. Не всем же быть Германами и Тарковскими.

— А ты сам женат? — вмешалась в фантазии Тигги.

— Был когда-то.

— Понимаю. Тебя забрали, а жена осталась на Земле.

— Нет. Я уже давно в разводе.

— Почему развелись?

— Долгая история.

— Не хочешь рассказывать?

— Ты догадливая.

— И дети есть?

— Один есть. Вернее, одна. Дочка.

— А почему снова не женился?

— Не знаю. Сложилось так. Не женился, и все. Ты мне лучше вот что скажи. Вся эта история с Кабаном и Ведой-Миланой… Это прямо серьезно?

— Свадьба-то?

— Ну да, она самая.

— Конечно! Кто же про такое шутит!

— Ну мало ли. Всякое бывает. Вот один мой приятель как-то по синей лавке решил разыграть свою девушку. Пока ехал домой в такси, написал ей сообщение, что кончает жизнь самоубийством. А когда приехал, нашел ее в объятиях соседа.