Некромант на страже человечества. Том 7 (СИ) - Клеванский Никита

Леуш укоризненно поджал губы, но сама Пифия никак на это не отреагировала. По-прежнему не открывая глаз, она подошла ко мне и начала окуривать белым дымом, струившимся из стеклянной пробирки.

Почему-то запахло запеченным в углях картофелем.

Я глубоко вдыхал этот запах, однако не похоже, чтобы тот имел на меня какой-то целебный или дурманящий эффект. Возможно, из-за эволюций ее методы на меня действуют? Неужели все зря и придется искать помощи у Корнелиуса?

Перестав нарезать вокруг меня круги, женщина остановилась и приблизила свое лицо к моему. С такого расстояния она выглядело еще старше, чем я думал раньше. Ей запросто могло уже перевалить за сотню. А может она и вовсе Третье Вторжение пережила.

Что за глупые мысли в такой важный момент?

Внезапно Пифия распахнула глаза, и те оказались полностью лишены белка или радужки. Только два завораживающих непроглядно-черных омута, будто вырезанных из самой глубокой глубины непроглядной Бездны. Меня затянуло в них без единого шанса на сопротивление.

Глава 12

Мне казалось, что я тону. Тону в болоте. Хватаюсь за мох, коряги, ветки, но все равно не могу удержаться на поверхности и вот-вот с головой окунусь в чернильную тьму. А когда сил сопротивляться уже почти не осталось, я вдруг оказался на границе собственного внутреннего мира, и путь мне преграждала стена. Высокая. Бескрайняя. И с крохотной трещиной на самом верху.

— Да-а… — услышал я голос Пифии, доносившийся будто со всех сторон одновременно. — Знатно ты тут наворотил.

Похоже все-таки навык. Что-то вроде Наставника у Чагаша. А может он и есть, только улучшенный на ступени Развития.

Впрочем, не важно. Главное другое.

— С этим можно что-то сделать? — с замиранием сердца поинтересовался я.

— Как я и говорила, ты сам воздвиг эту преграду. А потому и убрать ее можешь только сам.

— Ничего я не воздвигал. — нахмурился я. — Она всегда была. Еще с детства. Когда я только-только хотел стать Освоившим. А потом она с каждым разом становилась все больше и больше. Теперь из-за нее мне вообще дальше не продвинуться!

— С детства, говоришь? — женщина немного задумалась. — Это действительно редкость. Обычно дети легче всего идут по лестнице развития. У них нет груза ответственности, нет сожалений, их не грызут сомнения и не гложет совесть. Они чисты в своих помыслах, а потому свободны действовать так, как им заблагорассудится.

«Это только если у них за спиной нет воспоминаний о прошлой жизни». — пронеслось у меня на периферии мыслей.

— Как думаешь, почему, несмотря на довольно короткую Лестницу, в мире так мало тех, кто поднялся на самый верх? — спросила Пифия.

— Потому что остальные умерли в рискованных вылазках? — предположил я. — Их убили конкуренты?

— Это все, конечно, есть. — согласилась женщина. — Но лишь в малой доли. В основном мы сами чиним себе препятствия. Хоть и не осознаем этого. Кто-то вешает на шею якорь, кто-то тянет за собой телегу без колес. Ты же возводишь перед собой барьеры, которые сам же и ломаешь. Это, кстати, многое говорит о твоем характере.

Что же получается? Неужели остальные в самом деле сталкиваются с такими же трудностями, но этого не замечают. И лишь мне удалось визуализировать проблему. А все эти старики, застрявшие на ступени Осознания, на самом деле тоже сидят под своей «стеной», но не понимают этого?

Меня всегда удивляло, почему Угрюмый Чагаш к своим годам не продвинулся дальше. Ведь у него были и знания, и возможности. А выходит дело в некоем грузе у него на душе. Что, в целом, с его-то прошлым не удивительно.

И в то же время Леуш, наоборот, утверждал, что ему ничто не мешает переходить со ступени на ступень. Значит ли это, что он живет в полной гармонии с самим собой и со своими мыслями?

Хотя, о чем это я. Конечно, для него это так и есть.

Но что на счет меня?

— И что же мне делать? — задал я главный вопрос.

— Проси прощения у тех, перед чем ты чувствуешь вину. — вынесла свой вердикт Пифия. — А если таких нет, то прости себя сам.

Вина…

Что ж, в этой жизни я сделал много того, за что другие захотели бы живьем сорвать с меня кожу и бросить подыхать в Диких Землях. Но я поступал так только потому, что считал это правильным, и исключительно во благо людей. Начиная с восстания в шахте Нионанда и заканчивая выслеживанием и убийством Инделлан. Без нее мир стал чище.

Я не мог припомнить ни одного поступка, о котором бы сожалел, и в котором повел бы себя иначе, появись у меня такой шанс. Даже тот год блаженного безделия с Дальнем Крутолуге, когда я вместо тренировок наслаждался любовью семьи. Ведь я бы в любом случае не смог остановить нападение нелюдей. Да и умения Некроманта у меня тогда еще не было.

Но если я ни в чем себя не виню, то откуда тогда стена?

И откуда на ней трещина?

Если припомнить, та появилась в Заманске, когда я тихо и мирно пил чай в компании старичка Порфирия. Кажется, тот первым назвал меня приятным собеседником или как-то в этом духе. Может тогда дело не только в самовосприятии, но и в том, как относятся ко мне другие? Или, скорее, в том, как я думаю, что они ко мне относятся.

И вот здесь действительно имелось кое-что, о чем я сожалел. Нет, я бы в любом случае поступил бы так снова, однако некое чувство вины все-таки присутствовало. И оно лишь росло с каждым днем, проведенным в обществе моего лучшего и единственного друга.

Вынырнув из внутреннего мира, я посмотрел в глаза Леуштилата. Судя по его заинтересованному взгляду, диалог с Пифией мы вели все-таки вслух, а значит он тоже узнал, что у некоторых людей могут возникнуть трудности с продвижением по лестнице развития. Что его немало удивило, ведь сам он с подобным не сталкивался.

Но сейчас не об этом.

— Леуш, помнишь Испытание Верности Умана? — спросил я.

— Конечно, дружище! — улыбнулся здоровяк. — Мы тогда еще Страхоклыка вместе забороли. Который теперь тебе служит. Классный он у тебя получился, кстати!

Вот ведь добрая душа…

— В тот раз убил нелюдей, которые пришли с тобой в Трещину. — произнес я холодным, как арктический лед, голосом. — Всех.

Улыбка на лице Леуштилата померкла и начала оплывать, словно сделанная из воска. По движению зрачков я буквально видел, как мысли одна за другой мелькают у него в голове. Как он вспоминает имена и образы тех, с кем путешествовал, кому помогал, и кто, возможно, протягивал ему руку помощи.

Он называл их друзьями. А я лишил жизни каждого из них.

— Знаешь, Леон… — наконец проговорил Леуш. Голос его был тверд. Но то была твердость скалы, нагретой солнечными лучами, а вовсе не прижатой к горлу остро наточенной стали. — Я никогда не понимал твоей ненависти к нелюдям. Они отняли у тебя семью, но ты уже отомстил. Всем. Даже Инделлан. И я отомстил вместе с тобой.

И это правда. Малрендила прикончили мы вместе. Но сколько еще таких же как мы со сломанными судьбами, но которые не могут поквитаться за причиненную боль. Не могут сбросить ярмо иномирских захватчиков. А то и вовсе рождаются и умирают с ошейниками, даже не подозревая, что где-то есть другая жизнь. Кто поможет им?

Вслух же я не сказал ничего, продолжая слушать друга. Сейчас не время для споров.

— В душе ты хороший. Я знаю. — глядя мне в глаза, произнес Леуш. — Ты единственный меня не оттолкнул, когда из-за умения от меня отвернулись даже родители. Я благодарен тебе за это по сей день и пойду за тобой хоть в огонь, хоть против всех демонов разом! Наверное, ты и правда хочешь, как лучше. Ты не маньяк и не садист. Ты… я не всегда понимаю, кто ты. Но я верю тебе. И я тебя прощаю, мой друг.

Добрая душа…

Заслужил ли я такого товарища?

Тем не менее, услышав слова Леуштилата, я почувствовал, будто мне стало легче дышать. Трещина же на стене существенно углубилась, и от нее даже отвалилось несколько отнюдь не маленьких кусков, растворившихся в воздухе.