Системный Творец II (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич

— Соберись, новобранец! — гремел голос Горста. — Ты вчера что, по всем кабакам города прошелся? В теле силы нет, в голове — ветер!

Стиснув зубы, я пытался выложиться по максимуму. Руки дрожали так, что у меня едва получалось удержать топор. На очередном жиме бревна в моих глазах потемнело, и я едва не рухнул под его весом.

Горст резким движением остановил бревно и отбросил его в сторону с глухим стуком.

— Хватит! — скомандовал он. Его взгляд, испещренный сеточкой морщин, изучал мое осунувшееся, бледное лицо. — Ты сегодня ни на что не годен. — в его голосе не было злости, была констатация факта. — Доводить себя до такого состояния — верх глупости. Мышцы растут не в бою, а во сне, в отдыхе. Ты сломался, и толку от такой тренировки — ноль.

Я лежал, тяжело дыша.

— Ладно. — неожиданно буркнул Горст. — Так и быть. Даю тебе выходной на завтра. Но послезавтра я буду ждать тебя здесь на рассвете. И ты будешь свеж, быстр и голоден до работы. Понял?

Облегчение, сладкое и всепоглощающее, затопило меня.

— Так точно, капитан. — выдохнул я.

— Иди отсюда. Выбрось из головы всю дурь и выспись. — он повернулся ко мне спиной, показывая, что разговор окончен. — И чтобы я больше такого не видел.

Я не заставил себя долго ждать. Побрел прочь, едва переставляя ноги, но на душе было странно легко. Он дал мне именно то, что мне было нужно — время на восстановление и на работу с Орном.

Вернувшись в мастерскую, я застал Орна за финальными приготовлениями. Он расставил инструменты в строгом порядке, разложил материалы, проверил остроту каждого резца. Воздух был наполнен запахом древесины, смолы и чего-то еще, острого и минерального — порошка голубого кремния. Всё было готово к великому таинству.

— А, ты как раз вовремя. — бросил он мне, не отрываясь от проверки температуры плавления смолы на маленькой жаровне. — Выглядишь еще хуже, чем ушел.

— Капитан дал выходной на завтра. — ответил я, с наслаждением опускаясь на табурет и чувствуя, как ноют каждые мышцы.

— И правильно сделал. Для такой работы нужна свежая голова и твердая рука. Ну что, Макс, готов творить историю? Или, по крайней мере, очень дорогой и очень запретный артефакт?

Я кивнул, собирая волю в кулак. И мы начали.

Двое суток пролетели как один миг. Время в мастерской текло иначе, подчиняясь ритму работы, свисту резцов и тихому, сосредоточенному бормотанию Орна. Мы почти не спали, забыли о еде, пили только воду. Старик был безжалостным учителем, но и я оказался способным учеником, который старался не использовать Систему напрямую, а лишь направлял ее, следуя его указаниям, имитируя его методы. Но внутри всё кипело и перестраивалось.

«Живое ремесло» работало на полную катушку, и я видел каждый изъян, каждое слабое место в материале еще до того, как к нему прикасался резец.

Мы работали в четыре руки. Орн вырезал основу, сложнейшие внутренние каналы для энергетических потоков. Я готовил смоляные смеси, точно выдерживая пропорции, и наносил их тончайшим слоем, запечатывая поры древесины. Потом шлифовали, снова пропитывали, снова шлифовали. Мастерская наполнилась мелкой блестящей пылью, которая висела в воздухе, переливаясь в свете лампы словно волшебная дымка.

Постепенно из грубого слитка начало проявляться нечто удивительное. Шкатулка была небольшой, лаконичной, почти лишенной украшений. Ее красота была не во внешней отделке, а в идеальных пропорциях, в абсолютной гладкости поверхностей, в которых, как в черном зеркале, отражались наши усталые лица. Она была тяжелой для своих размеров и холодной на ощупь, будто выточена из цельного куска ночного неба.

В момент, когда Орн нанес последнюю, завершающую черту — сложнейший символ изоляции на внутреннюю часть крышки, — по мастерской прошел едва слышный, но ощутимый вибрационный гул. Воздух задрожал, и на миг показалось, что звуки с улицы полностью исчезли. Шкатулка была готова. Она лежала на верстаке, простая и совершенная, поглощающая сам свет и тишину вокруг себя.

Мы стояли и смотрели на нее, не в силах вымолвить ни слова. Нас охватила странная смесь гордости, истощения и леденящего душу страха перед тем, что мы только что сотворили.

И в этот самый момент, словно по сигналу, на пороге мастерской появилась тень.

Сера. Она стояла, заложив руки за спину, и изучала нас своим холодным, пронзительным взглядом. Но на этот раз она была не одна.

Чуть поодаль, прислонившись к косяку двери и скрестив на могучей груди руки, стоял Горам. Высокий, молчаливый гигант с двуручным мечом за спиной. Его присутствие наполняло и без того тесное пространство мастерской ощущением невероятной, сконцентрированной силы и угрозы.

— Ну что, мастера, — раздался низкий, мелодичный голос Серы, — готов мой заказ?

Глава 12

Тишина в мастерской была густой и звенящей. Мы с Орном замерли, уставившись на дверь, где в проеме, словно два воплощения ночи и мощи, стояли Сера и Горам. Гигант практически касался головой притолоки, его молчаливая мощь давила, а холодный, оценивающий взгляд Серы скользил по нам, по верстаку и наконец остановился на шкатулке.

Орн сделал шаг вперед, его движения были медленными, почти церемонными. Усталость, казалось, свинцовой пеленой висела на нем, но сейчас ее оттеснила профессиональная гордость и… осторожность.

— Заказ выполнен. — голос старика прозвучал хрипло, но твердо. Он бережно взял шкатулку с верстака. Она будто поглощала свет, и ее идеально гладкие, темные поверхности казались окнами в абсолютную пустоту. — Абсолютная энергетическая герметичность. Как вы и просили.

Сера молча протянула руку. Ее пальцы, одетые в тонкую черную кожу, с неожиданной нежностью приняли тяжелый ларец. Она не стала осматривать его, просто держала на раскрытой ладони, словно взвешивая. Ее взгляд стал отрешенным, будто она прислушивалась к чему-то, недоступному обычному слуху.

— Проверим. — ее низкий голос был едва слышен.

Левой рукой она совершила легкое движение, и в воздухе над ее ладонью материализовался… предмет. Он был небольшим, размером с куриное яйцо, и выглядел как сколотый, неровный обломок темного, почти черного камня. Но это был не камень. От него исходила волна — не звука, не света, а чистого, нефильтрованного давления. Воздух затрепетал, в ушах возник назойливый, высокочастотный звон. Меня чуть не вывернуло наизнанку от внезапного приступа тошноты, а «Боевое Чутье» взвыло сиреной, требуя немедленно бежать, спрятаться, отползти подальше от этой аномалии. Это была та самая «неизвестная энергия», слепая, дикая и всесокрушающая.

Горам, стоявший сзади, лишь глубже скрестил руки на груди, его каменное лицо не дрогнуло ни на миг.

Не спеша, с хирургической точностью, Сера поднесла артефакт к шкатулке. Крышка отъехала бесшумно, обнажив бархатистую черноту внутренностей. Она опустила камень внутрь.

И… всё.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Давящая аура, звон в ушах, тошнота — все исчезло. Воздух снова стал обычным. Шкатулка лежала на ладони Серы, холодная, безмолвная и совершенная в своем безразличии. Камень был надёжно запечатан.

На лице Серы впервые промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее человеческую эмоцию — глубокое, бездонное удовлетворение. Она медленно кивнула, захлопнула крышку, и шкатулка исчезла у нее в складках плаща.

— Исключительно, мастер Орн. — произнесла она, и в ее голосе прозвучали нотки неподдельного уважения. — Ваше искусство не преувеличено. Империя помнит своих верных слуг.

Правой рукой она снова совершила легкое, почти небрежное движение. На верстаке с тихим стуком появился сверток из плотного, дорогого пергамента, скрепленный массивной восковой печатью с имперской символикой.

— Ваши долги, — сказала Сера, — аннулированы официальным указом Канцелярии Имперского Казначейства. Все расписки, договоры, судебные предписания — более не имеют силы. Вы — свободный человек, мастер Орн. Никто и никогда не посмеет потревожить вас по этим делам.