Кроличья ферма попаданки (СИ) - Семина Дия

— Ты чудесно танцуешь…

— Я окончил военное училище, служил семь лет, а потом ушёл в отставку. Но ты так и не ответила…

— Подожди, подожди, подожди… Сначала ты расскажи. Я ведь чувствовала, что ты военный, в тебя всё такое мужское, харизматичное, и выправка, и взгляд, и как ты стрелял в человека, не каждый сможет.

— Служил на границе, во время небольшого конфликта получил ранение в плечо. Пока привезли в столичный госпиталь, чуть было не лишился руки, но Ба в тот момент приняла магическую силу, рискнула жизнью ради меня. Чуть не умерла, но выжила, и меня с того света из трёхнедельной горячки вытащила. Вот тогда я впервые ощутил и свой дар, и мне он не понравился, слишком уж тяжело общаться с призрачным миром, ты сама видела.

Замираю на месте, обнимаю мужа, приподнимаюсь на носочках и целую его, это не от жалости, а от того, насколько он благодарен своей родной бабушке, и её жертве ради него.

— Я искала тебя всю жизнь, вот такого сильного, понимающего и ценящего жизнь, и благодарного. Спасибо, что выбрал меня. И я с тобой хоть куда. На самом деле, мне очень тяжело, ты сам видишь, когда рядом много домов, людей, они же постоянно что-то теряют. Здесь полно всяких кладов, вот даже сейчас, пойдём, покажу…

Уже осознанно беру мужа за руку и тяну на второй этаж, в дальнюю комнату, когда-то очень милую спальню. Оглядываюсь и показываю пальцем на щель в полу.

— Вот тут если приподнять, то найдётся перстень с бриллиантом, моя родственница спрятала когда-то очень давно. В кабинете есть тайник, и там скрутки старинных купюр, они уже вышли из обращения. И вот так постоянно, представляешь? Я в лавки заходить не могу, там же всегда что-то пропадает, или какие-то убытки, или деньги проваливаются. Другими словами – только кролики и куры. Подальше от людей и их финансовых проблем.

Муж присел над тем местом, где я указала, посмотрел, потом быстро сбегал вниз и вернулся с ножом. Поддел планку старого паркета, и в пыли блеснуло кольцо.

Я даже не удивилась.

— С твоим даром мы голодать никогда не будем, — он отряхнул внушительный золотой перстень и подал мне.

— Вот видишь, оставлю Полине на приданое. И в чужие дома меня лучше не пускать, — смеюсь, наблюдаю, как муж возвращает планку на законное место, и мы идём в спальню.

Кладоискательство как-то сбавило пыл, да и рассказ мужа о ранении, я же его без одежды и не видела.

Вот оно, то самое, что вдруг заставило смутиться, остановиться и прошептать:

— Могу попросить тебя об одолжении?

— Каком? Всё что хочешь.

— Я уже взрослая женщина, всё понимаю, но у меня какой-то неприятный блок на те самые отношения. Если сейчас войдём в спальню, я всё испорчу.

— Нет. Мы не войдём в спальню, — он вдруг вжал меня в стену, понимая, что смущённой женщине нельзя дать опомниться. — Хочу тебя, так хочу, что сил нет терпеть. До спальни не дойдём…

Настойчивая рука проскользила по моей шее, и поцелуй, такой дерзкий, жаркий, что и вдохнуть не позволил. На мгновение я испугалась, не вселился ли в него какой-то дух. Но какие тут мысли, нет их, страхи отступили, и я отдалась страсти. Как в кино, не помня себя, поспешно стягивая одежду, очнулись в спальне, на постели обнимаясь и лаская друг друга, доводя до сдавленных стонов.

Мои пальцы ласкают сильное тело мужа, провожу пальцами по его левой руке и вздрагиваю.

Словно прочитала невыносимую боль через огромный шрам, похожий на старый, разодранный в клочья кратер вулкана. Из него кусок мяса выдрали, и не только на руке.

Лучше бы он показал ужасный след раньше, чтобы я не боялась дотронуться до него сейчас.

— Мне уже не больно, всё затянулось и не ноет, ну разве только в плохую погоду. А у тебя раны вот тут, они не видны, но до сих пор кровоточат. И мне также больно тебя целовать, зная, какую обиду тебе нанесли прошлые отношения. Не прошу отпустить. Этого не отпустишь просто так, на исцеление нужно время. Время, счастье и любовь…

Он поцеловал там, где бьётся моё сердце, словно забрал ту самую обиду и боль.

— Люблю тебя, сейчас люблю так, что сил нет терпеть твоё возбуждение и не ощущать тебя всем телом.

Прошептала и пропала в его ласке, забыв о наших печалях, о том, что у него на левой руке живого места нет, что я мужчинам не доверяю. Мужчинам – нет, а любимому мужу – да.

С первой нашей ночи Архип изменился, в нём словно был натянут нерв, а теперь отпустило, стал ласковым, любящем отцом семейства, а я его ласковой, любящей женой.

Через неделю мы переехали на «ферму», очень милое, спокойное место, и дом не такой маленький, как меня пугал муж. Вполне огромный, просторный, не обязательно сразу строить новый, как он того хотел.

Денег из клада нам хватило бы на безбедную жизнь, но я решила, что нужно восстановить кроличью ферму. Сделать мастерскую по работе с мехом, да мало ли способов заработать двум крепким, предприимчивым и ответственным людям. У Архипа талант всё организовывать, а у меня талант приумножать. Может быть, Назар был прав, когда сказал про магию, наша «фазенда» на берегу реки за год разрослась и окрепла. Начала приносить уверенный доход.

Манто, шапки, душегреи, муфты, рукавички, да мало ли идей, для шитья. Я быстро освоилась, вспомнив кое-какие приёмы работы, ведь тоже не белоручка и шила, и вязала, и вышивала. Но со временем наняла швей, потому что сама уже жду нашего с Архипом первенца.

В положенный срок, с помощью Ольги Михайловны на свет появился маленький Богдан Архипович, другого имени я и не задумывала. Этот ребёнок, любовь мужа, счастливая Полина, заставили меня окончательно забыть о прошлом. Или это свойство магического перерождения, что воспоминания постепенно притупляются, рассеиваются, и в один прекрасный момент я начала себя ощущать настоящей, словно здесь и родилась, и выросла, и другого мира не знаю.

Глава 33. Наследник

Лев Николаевич с помощью лечебных воздействий Ольги Михайловны почувствовал себя значительно лучше, но только телом. В душе появилось неприятное ощущение тревоги. Он как последний волк из стаи, смотрит на луну, но уже и выть не хочется.

Его род совершил непростительные ошибки, и теперь наступил час расплаты.

— После нас хоть потоп.

Чтобы не растравиться и не впадать в депрессию окончательно, занялся реконструкцией сада, решил, что одних роз ему маловато. И теперь весной в саду пиршество тюльпанов, ирисов, нарциссов. Летом — пионы, розы, лилии, гортензии, в августе — георгины и хризантемы.

Как и обещал, привёз из столицы кроликов, таких милых, что иногда позволил им гулять среди цветов. Всё какая-то радость.

Однажды вечером, спустя почти полтора года после эпических событий, связанных с Алёной Павловной, в кабинет тихо постучал секретарь.

— Ваше сиятельство, там вас спрашивает молодая барышня, говорит ужасно важное дело.

— Так уж и ужасное? Она представилась?

— Да, назвала имя Елена.

— Она выглядит-то нормальной? Мне совершенно не хочется сейчас выслушивать страдающих барышень.

— Красивая, одета бедно, наверное, на работу. Извозчика не отпускает, так что не задержится, должно быть.

— Зови!

Граф даже не поправил свой домашний халат, видать, девица на работу, а у них уже все набраны на сезон…

— Входите барышня, — прошептал секретарь, и в кабинет впорхнула маленькая, темноволосая пигалица, но если присмотреться, то весьма милая и кого-то очень напоминает.

— Добрый день, Ваше сиятельство. У меня пикантное дело, и не знаю, как к вам обратиться.

— Вы уже обратились, но позвольте, мы с вами не встречались?

Девушка вздрогнула, покраснела от волнения и отрицательно замотала головой. Нехороший знак, она словно на грани истерики. А ещё он заметил, что её ботинки настолько стары, что им впору в печь, а не совершать путешествия по графствам… И платье застирано и выцвело, хотя и чёрное, подол в пыли, а когда-то оно было довольно дорогим.