Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис

Градоначальник — дородный, лет шестидесяти, мужчина с роскошной гривой седых волос и бакенбардами а-ля Александр 2-й — тоже был в мундире, тёмно-синем, с золотыми пуговицами, без каких-либо знаков различия. В похожие мундиры была облачены и прочие присутствовавшие на встрече официальные лица — капитан порта и начальник гарнизона. За спиной градоначальника — тот принимал визитёров, сидя за необъятным письменным столом, украшенным бронзовым письменным прибором, — висела фотография, чёрно-белая, очень старая в простой чёрной рамке. На ней был изображён военный корабль — узкий, длинный, с четырьмя в ряд короткими трубами и небольшой пушкой на полубаке. Корабль шёл полным ходом, неся у форштевня высокий бурун; на кормовом флагштоке был ясно различим Андреевский флаг. Фотографию украшала надпись, выполненная старославянской вязью — «Живой».

Сергей, Казаков и Врунгель изображали дипломатическую свиту, причём если капитан «Квадранта» предпочитал держаться позади, то двое друзей после первого обмена любезностями вышли на первый план и дальше разговор пошёл всерьёз. Дзирта, воспользовавшись ситуацией, вернулась на «Латр», (ранение давало о себе знать, хотя она и старалась этого не показывать), а градоначальник предложил переместиться из кабинета в столовую и продолжить беседу во время обеда.

Застолье и последующие за ним переговоры по насущным вопросам (стоянка кораблей, медицинская помощь раненым, пополнение запасов продовольствия, бункеровка) продолжились до вечера и закончились к взаимному удовлетворению высоких договаривающихся сторон.

Уже в сумерках «делегация», вернулась на «Квадрант», где обсуждение и продолжилось. Между прочим, Сергей заявил, что знает, что за корабль был на фотографии в кабинете губернатора. Это, сказал он, эсминец «Живой» — контрминоносец, как называли такой тип кораблей в 1907 году, когда он вошёл в состав Черноморского Флота. Осенью 1920-го года во время эвакуации из Крыма «Живой», нагруженный до отказа беженцами, спасающимися от наступающих красных войск красного Южного фронта под командованием Фрунзе, вышел из Керчи и взял курс на Константинополь. Но далеко он не ушёл — во время разразившегося восьмибалльного шторма корабль получил повреждения и лишился хода. Некоторое время его тащили на буксире, но тросы всё время рвались, и в итоге «Живой» пропал — вместе с командой и тремя сотнями пассажиров, по большей части, врангелевских офицеров и их семей. Поиски ничего не дали — да и кому было заниматься ими в той кровавой каше, что творилась тогда в Крыму?

Всё это до некоторой степени проливало свет на название колонии — «Порт Живой» — как и на её происхождение. Казаков заявил, что она, очевидно, основана теми, кто был на борту — осталось, добавил он, выяснить, как они попали на Фарватер, да ещё и сумели преодолеть его на повреждённом, лишившемся хода корабле?

Постепенно беседа съехала с этой, несомненно, любопытной темы на коммерческие планы Врунгеля. Роман некоторое время слушал, и даже пытался вставлять отдельные реплики. Продолжалось это до полуночи; когда же настенные часы в кают-компании мягко прозвенели двенадцать раз (с палубы отозвалась рында, пробившая первую склянку) он встал, распрощался и отправился к себе в каюту — и там, едва стянув башмаки, повалился на койку. Прошедший день вымотал его совершенно, не столько даже физически, сколько эмоционально — ещё бы, переход по Фарватеру, морской бой, допросы, а на закуску ещё и дипломатический раут! — и требовалось восстановить силы перед завтрашним визитом на берег.

* * *

На этот раз на берег они съехали вчетвером — Дзирта почувствовала себя неважно и осталась на крейсере. «Неудивительно, — пробурчал Врунгель, — укатали девчонку, а она ведь поранена…» Вместе с Сергеем он направился к резиденции градоначальника, намереваясь продолжить вчерашние переговоры; Казаков же с Романом решили осмотреть город. Первым пунктом в экскурсии значился один из трёх местных трактиров, носивший гордое название «Новороссия» — там они рассчитывали отыскать шкипера дубка «Херсонес». Перед расставанием тот успел рассказать, что снимает в трактире пару комнат, где обычно и обитает, когда не ходит в море — и сейчас они надеялись если не застать его там, то хотя бы выяснить, где его искать.

Шкипера они увидели сразу, только вошли в заведение — устроившись в углу, за отдельным столом, Филипп Дмитриевич поглощал бифштексы, горка которых возвышалась перед ним на большой глиняной тарелке. Увидав новых знакомых, он обрадовался и тут же предложил присоединиться к трапезе. На столе тут же возник стеклянный графинчик с водкой — местное производство, похвастался шкипер, ржаной полугар, тридцать восемь оборотов, как в старые времена! — два блюда с бифштексами, ещё одно с закуской, по преимуществу рыбной, и плетёная корзиночка с хлебом непривычного бледно-оранжевого цвета. Роман кусок, повертел в пальцах и с некоторым подозрением откусил. На вкус хлеб оказался несколько необычным — с выраженным ореховым вкусом. Шкипер объяснил, что выпекают его из смеси ржаной муки и каких-то местных злаков, которые выращивают далеко отсюда, на юге. Он махнул рукой, обозначая направление — выходило, что сельскохозяйственные угодья раскинулись в предгорьях хребта, который они могли наблюдать в туманной дымке на южной стороне горизонта. Туда, охотно пояснил шкипер, из Живого вела дорога, заканчивающаяся в другом городке, Нифонтове, население которого работало по большей части на расположенных в предгорьях медных рудниках. Остальные были заняты в скотоводстве, снабжая прочие поседения Нового Крыма — так называлась вся территория, заселённая людьми, — бараниной и говядиной. Мясо у них отменное, сообщил шкипер, особенно мраморная говядина — и в доказательство потыкал вилкой в бифштексы.

С гастрономической темы разговор плавно перетёк на местную географию. Выяснилось, что область, заселённая людьми, тянется вдоль морского побережья полосой шириной до пятидесяти миль, упираясь на юге в предгорья хребта — его вершины они могли наблюдать в туманной дымке над горизонтом, — на востоке же ограничивались узким извилистым заливом, глубоко вдающимся в сушу. Именно оттуда, сообщил шкипер, возвращался его дубок после лова; Маяк же, возле которого состоялось рандеву, стоял примерно на половине расстояния от залива до Поста Живой.

Казаков поинтересовался, есть ли другие города и где они расположены. Городов оказалось два — Николаев, в пятнадцати километрах к западу по побережью, где было сосредоточено всё местное судостроение, — и станица Донская. Она располагалась на значительном отдалении от моря, в окружении станиц помельче и многочисленных хуторов. Кроме традиционных для этого региона ржи, пшеницы, овса и гречихи, там выращивали картофель, а так же разводили яблочные и вишнёвые сады. В тех краях обитало, как пояснил шкипер, больше половины населения Нового Крыма; в Нифонтов из Донской вела хорошая дорога. Большая же часть сообщений шла по морю, парусными каботажными шхунами и большими двухмачтовыми лодками, которые здесь именовали «шаланды».

На вопрос — а сколько всего людей обитает в Новом Крыму? — шкипер ответить затруднился. Выяснилось, что беженцы с «Живого», собственно, не были в этих краях первыми — до них на побережье уже успели обосноваться поселенцы, по большей части, из Зурбагана и ещё нескольких «человеческих» миров. Случилось это лет за сто до появления гостей из Крыма; население колонии составляло к тому времени несколько тысяч человек, и страдало от набегов аборигенов, обитавших на южных нагорьях. Эти, пояснил шкипер, людьми не были, облик имели вполне человекообразный и были на редкость воинственны и кровожадны. Попытки договориться с ними, разграничив «зоны влияния» предпринимались не раз, и привели лишь к непрерывной череде войн, набегов и мелких стычек. На момент прибытия «Живого» поселенцы терпели поражения и подумывали уже о том, чтобы перебраться в места по спокойнее — но появление двух сотен опытных бойцов с винтовками и пулемётами (местное ополчение воевало кремнёвыми самопалами) сразу развернуло ситуацию на сто восемьдесят градусов. Агрессивных соседей вырезали всех до единого; немногие уцелевшие убрались подальше, за горы, и откуда изредка тревожили новокрымские земли набегами. На освободившихся землях был заложен Нифонтов, названный так в честь командира миноносца, которого местные обитатели считают одним из отцов-основателей.