Хозяйка проклятой деревни (СИ) - Игнис Данта

 – За это и плачу,  – огрызнулась я, направляя в их сторону ворох гнилых досок.  – Берите лопаты, а не языки.

Они засуетились, но я видела, как их взгляды скользили по плывущему в воздухе мусору. На улице то и дело мелькали детские лица  – они липли к окнам гроздьями, как спелые плоды на ветках. Девочка с косичками, дочь кузнеца, каждый день приносила мне лепешку, завернутую в тряпку.

 – Это за то, чтобы вы научили меня читать,  – говорила она, кладя сверток где-нибудь в сторонке.

Крышу чинили сообща. Я левитировала прогнившие доски, пока деревенские мужики ворчали, что «магия  – это жульничество». Зато когда балка, которую пять человек не могли сдвинуть, плавно встала на место по взмаху моей руки, даже Ярвик-скряга кивнул: «Ладно, сойдет».

В подвале нашли сундук с бумагами  – приказы полувековой давности, потрепанные карты. Хотели сжечь, но я сохранила. Карты, рисованные от руки, показались мне чуть ли не произведением искусства. Развесила их на стенах меж окон. История  – лучший учитель.

К концу недели стены стояли ровно, окна обрамляли новые рамы, вот бы разжиться еще магическим стеклом, пока пришлось затянуть их обычными пузырями. Внутри пахло сосновой смолой и старыми книгами, я развесила мешочки с сушеным мхом, поглощающим сырость. Оставалось только найти учителя, хотя бы одного. Дигеста обещала поискать кого-нибудь в Онвадине, но предупредила, что бесплатно никто не согласится. Я на это и не надеялась. Моя сантана разрасталась, так что скоро будут деньги.

В эту неделю я занималась не только школой. Вместе с Зеном мы придумали план нового дела. Я давно интересовалась рудниками в горах неподалеку от Адиль. Собрав второй урожай сантаны, я выкупила один серебряный рудник за бесценок и оформила документы на Зена. Теперь никто не явится и не выгонит нас оттуда, как только приведем все в порядок и вдохнем жизнь в это место. Здание школы я тоже купила и зарегистрировала на Тантана – он с радостью согласился.

Зен рассказал, что его папа был владельцем рудников. Парень с детства помогал отцу и многому научился, поэтому я со спокойной душой могла доверить ему это дело. Прибыль договорились делить пополам.

Оборудование для дробления руды, варки киновари и конденсации паров ртути мы пока взяли в аренду. Купим свое как только появятся деньги. Зен обещал, что сам все организует, а в помощники взял пока только Пригара.

Мы с Зеном стояли у входа в рудник. Его темное жерло зияло в скале, словно рот спящего великана. Внутри пахло сыростью и железом. Пригар, сгорбившись у телеги, проверял крепления на арендованном дробильном аппарате  – массивной железной штуковине с шестернями, ржавыми от времени.

 – Отец говорил, что в рудниках живет удача,  – Зен провел ладонью по мшистому камню у входа. На нем виднелись едва различимые буквы: «Шахта №7.».  – Главное найти ту самую жилу.

 – А мы найдем?  – спросила я, поправляя повязку на волосах. Утренний ветер с гор щипал щеки.

 – У тебя же нюх на прибыль,  – ухмыльнулся Зен.  – Иначе зачем вложилась в эту развалину?

 – Нюх?  – фыркнула я, поднимая фонарь. Свет выхватил из темноты лежни, поросшие грибком.  – Мне понравилось название. «Адильские серебряные жилы». Звучит… поэтично.

Пригар фыркнул, плюнув в сторону. Его руки, обмотанные тряпками, дрожали, пока он возился с цепями.

 – Поэзия не накормит,  – пробурчал он.  – А вот серебро  – да. Если сумеем его найти.

Зен бросил в него камушком:

 – Не ныть. Ты же сам клялся, что умеешь обращаться с ретортами.

 – Умел. Лет двадцать назад.

Я вошла в шахту первой. Темнота обнимала, как старый враг. Фонарь выхватывал стены, исчерченные кирками, обвалившиеся балки. Где-то капала вода.

 – Видишь?  – Зен указал на груду камней с блеклой синей полосой.  – Это кобальт. Значит, серебро где-то рядом.

 – И яд в придачу,  – добавил Пригар, стаскивая с телеги мешки.  – Красиво красным светится.

Пригар подразумевал киноварь, она ядовита, так как содержит ртуть.

Шахта зияла черным ртом в скале, изрыгая запах сырости и старой меди. Пригар, прислонившись к тачке с инструментами, курил самокрутку. Его лицо, изрезанное морщинами глубже, чем штреки в этой горе, кривилось в усмешке:

 – Ну что, хозяева, начинаем оживлять покойничка?

Дни пролетали в работе. Мы расчищали тоннели, чинили лебедки, а по вечерам, сидя у костра, Зен рисовал схемы амальгамации. Его пальцы, грубые от работы, ловко выводили линии реторт и конденсаторов.

 – Отец плавил так,  – он тыкал в чертеж обугленной палкой.  – Ртуть растворяет серебро, потом мы выпариваем…

 – И получаем чистый металл,  – закончила я, попивая сладкий травяной отвар.  – Если не взорвемся.

 – Не взорвемся,  – Зен улыбнулся впервые за день.  – Я же здесь.

Пригар храпел у камней, укрывшись мешковиной. Зен замолчал, глядя на огонь.

 – Ты почему доверила это мне?  – спросил он вдруг.  – Рудник. Ты же могла нанять кого-то получше.

Пламя трещало, выгрызая звезды из углей. Где-то вдалеке завыл ветер.

 – Потому что ты веришь, что здесь еще есть жизнь,  – ответила я, кивая на шахту.  – А не только камень.

Зен хмыкнул, но не стал спорить.

На третий день мы нашли первую жилу.

 – Смотри!  – Пригар, обычно угрюмый, закричал, как мальчишка. Его кирка звякнула о стену, и отколовшийся камень брызнул бледным блеском.

Серебро. Небогатая прожилка, но настоящая. Зен прижал ладонь к холодному металлу, закрыв глаза:

 – Отец… ты был прав.

Мы праздновали у костра с жареным мясом и вином из деревни. Даже Пригар разговорился, вспоминая о юности.

Костер трещал, вырывая из темноты наши лица  – Зена, Пригара, мое. Пламя лизало ветки, отбрасывая танцующие тени на скалы. Зен сидел слишком близко, его колено в потертых штанах касалось моего. Нарочно? Случайно? Он наклонился, и запах дымного вина смешался с ароматом сосновых шишек, что горели вместо дров.

 – Эй,  – его голос, еще не огрубевший до конца, прозвучал нарочито глубже. Пальцы, перемазанные сажей, вертели ветку.  – Ты сегодня молчишь, как эта шахта.

Он пытался шутить, но взгляд его  – тяжелый, медного оттенка, как руда в свете фонарей  – выдавал напряжение. Семнадцать лет. Широкие плечи, которые он все расправлял, когда думал, что я смотрю. Руки, привыкшие к тяжелому труду, но дрогнувшие сейчас, когда он протянул мне флягу.

 – Просто устала,  – соврала я, отпивая. Вино обожгло горло.

Зен не отводил глаз. Он изучал меня так, будто пытался разгадать рунический шифр,  – пристально, с упрямой наивностью юности. Его нога чуть сильнее прижалась к моей.

 – Ты ждешь, что он вернется. Илидан.

Сердце рухнуло в желудок, будто сорвавшись с обрыва. Пригар, сидевший напротив, замер с самокруткой на полуслове.

 – Не…  – начала я, но Зен перебил, швырнув ветку в огонь. Искры взметнулись к звездам, осыпаясь пеплом на его куртку.

 – Не ври.  – Его челюсть дернулась.  – Деревня шепчется. Говорят, он свяжется с троганами. И ты…  – голос сорвался, выдавил:  – Ты веришь ему больше, чем нам?

«Нам». Не «мне». Умный мальчик. Прячет свое «я» за общим. Но его рука легла на мою  – на мгновение, будто оправдываясь: случайно.

 – Это неправда!  – вырвалось резко, эхо ударило о скалы. Пригар присвистнул, делая вид, что копается в котомке.

Зен отстранился, словно обжегшись. Встал так резко, что чуть не опрокинул флягу.

 – Ладно. Не мое дело.  – Он отряхнул штаны, избегая моего взгляда.

В профиль он казался старше  – тень от скулы, упрямый подбородок.

– Но если он тебе дорог…  – Голос дрогнул, выдавил.  – Завтра рано вставать.

Он ушел, ломая кусты на пути, будто мстил им за что-то. Пригар выдохнул дым колечком:

– Парень-то запал. Видать, впервые сердце прищемило.

Я не ответила. Зен исчез в темноте, но его взгляд все еще жег кожу. Слишком молод. Слишком… простой. Не тот, чьи руки пахнут сталью и тайнами, чьи слова обжигают, как магия.