Былые - Кэтлинг Брайан

Глава пятнадцатая

Сирена снова задумалась о том, чтобы научиться водить самой, пока они с Гертрудой и новорожденной скользили по ясности тропического утра за три часа до того, как солнце пережарит день. Опять раздражал молчаливый шофер. Его немногословность и напускное равнодушие казались дерзостью, и ей уже наскучил вид его жесткой спины в ливрее и лихо перехлестывающих из-за воротника волос на шее.

— Что думаешь об Изабель? — спросила Гертруда, баюкая малышку. Крохотная розовая ручка схватила ее за палец.

— О ком? — переспросила Сирена, отскребывая свое внимание от шофера.

— Имя Изабель.

— Ну, полагаю, это сильное имя, — Сирена еще не уловила смысл или значение вопроса, и Гертруда расслышала это в ее голосе.

— Для моей маленькой. Я придумываю ей имя.

— Ах да, конечно. Изабель — хорошее. Какие есть еще?

— Мою бабушку звали Эрментрауд — звучит красиво, но слишком по-немецки, а мне бы хотелось что-то более международное, более современное.

— М-м-м…

— Что думаешь о Ленор?

— Это как-то связано со львами?

— Возможно. Это из По, имя его утраченной супруги из «Ворона».

— Утраченной? — не поняла Сирена.

— Усопшей — ее призрак осаждает писателя, его дом и стихи.

— Мрачновато для новорожденной, нет?

— Как насчет Лигеи?

— Красиво, оно венгерское?

— Не знаю, тоже из По.

— Надеюсь, не очередная покойная супруга?

— Вообще-то да, — отрезала Гертруда, прижигая интонацией тему.

В район Муттеров они сворачивали в молчании.

— Мне всегда нравилось имя Аннелиза, — сказала Сирена, и ее реплика упала на каменистую почву, как лимонные зернышки.

Муттеры собрались вокруг отскобленного стола. Все было вычищено и вымыто, даже Зигмунд. Его ежемесячную ванну перенесли пораньше. На ее необходимости настояла жена, пропустившая мимо ушей все протесты и скулеж насчет риска пневмонии и верной ранней смерти.

Острые слухом расслышали бы за его жалобами ее летящие крошечные агаты и кремнии в виде «вот и хорошо» и «так тебе и надо».

Она лично налила лохань, плеская в мутный кипяток разные чистящие средства и мыла. При этом вся кипела и клохтала из-за его скверного и развратного поведения. Любой посторонний наверняка бы понял эту затуманенную картину превратно. То, как она колдовала и язвила над клокочущим котлом, намекало на совсем другую, более зловещую стряпню.

Все встали в ожидании, бросая взгляды на дверь. Тадеуш водил своей странной рукой по прилизанным и уложенным с сахарной водой волосам, а Мета с тихим хлопком вытащила палец Берндта из его ноздри. Сиреневый лимузин подплыл к дому и отбросил на отполированные окна румянец — под стать нарастающему цвету лица фрау Муттер.

Тадеуш открыл раньше, чем Сирена успела постучать. Ее рука зависла в воздухе на высоте его шеи.

— Доброе утро, мадам, — сказал он своим самым парадным голосом. — Прошу, войдите, — он слегка поклонился и отступил в сторону.

— Спасибо, — улыбнулась и тепло ответила Сирена.

Она оглянулась на Гертруду, которая нежно качала безымянное дитя, и вошла. Тут же заметив изуродованные руки юнца, она спросила себя, как это повлияет на уравнение. Она уже настроилась найти для Гертруды надежную служанку и вырвать подругу из-под опеки этих жутких машин в подвале.

Муттер сделал шаг вперед и взял их за руки в чрезмерно вежливом приветствии. Гертруда справилась о здоровье, и он ответил, что ему много лучше. Затем представили фрау Муттер. Та сделала книксен, едва замеченный из-за ее ширины; скорее показалось, будто ее передернуло. Она не могла оторвать глаз от карнавального нагулиша, а оторвала только для того, чтобы подтвердить душераздирающую прелесть его матери. Дочь Муттера стояла в сторонке, держа за руку озорного малыша. Сирена расположилась с полным обзором на сегодняшнюю цель. Девочка совсем недавно вступила в подростковый возраст. Низенькая и плотная. Фигура, как и рост, уже достигли зрелости и с возрастом будут только раздаваться. Каштановые волосы завязаны в узел над запоминающимся лицом. Она была в расцвете; молодость била через край и, раз увиденная, уже не давала отвести глаз от своей энергичности. Причем даже в непосредственной близости с классической и непреходящей элегантностью дам высшего света. Есть такие виды красоты, которые не имеют касательства к пропорции или симметрии. Это не лишает их совершенство своих баланса и деликатности — красота просто так и лучится из обыденности с ослепительной силой. Таким было улыбчивое лицо дочери Муттера, выведенной вперед гордым отцом на встречу с дамами.

— А это моя Мета.

Она посмотрела на обеих широкими ясными глазами, сделала книксен и лишилась дара речи.

— Поздоровайся, дочур, — сказал Муттер.

Она залилась краской и произнесла:

— Доброе утро, дамы.

Затем протянула сморщенную от работы руку.

Закончились формальности с поклоном Тадеуша — он не стал пожимать руки. Все расселись за деревянным столом и ждали начала беседы. Внутри неловкости зрело напряжение. Чреватое, громоздкое и как будто рокочущее под домом или хотя бы под столом. Гертруда переложила младенца с руки на руку. Фрау Муттер пучила глаза, силясь разглядеть лицо под чепчиком. Ее руки в то же время мягко сжимались и разжимались. Гертруда увидела это и узнала. Она уже замечала такое за собственной и другими матерями. Непроизвольное желание коснуться и подержать ребенка — любого. Этакая зависимость развивается с годами у матерей, особенно родивших трое и больше детей. Оказавшись рядом с младенцем, они не могут помешать рукам требовать приязненного касания. Совершенно противоположную реакцию выказала Сирена, когда ребенка впервые предложили подержать ей.

— Хотите на нее посмотреть, фрау Муттер?

Девочку подняли, чепчик развязали и сняли. Гертруда поднесла нагулиша молчаливо глазеющей фрау. Семейство закусило губы. Протянулись машинально руки, приняли младенца. Сирена уловила в воздухе странную вибрацию. То, как все Муттеры затаили дыхание. Все изменилось в тот же миг, когда старая мать почувствовала ерзающий вес и заглянула в глаза счастливого дитя, не имевшего ни малейшего сходства с ее супругом или любым другим членом ее семьи. В долю секунды она поняла, что ее страхи совершенно безосновательны, а добрый и верный муж все время говорил правду. Ребеночек залепетал, наслаждаясь теплом и ароматом прочного и давнего материнства фрау.

— Прелесть, — сказала фрау Муттер и ударилась в слезы. Мета мигом оказалась рядом, забрала девочку у содрогающейся матери, попросив:

— Тадеуш, помоги, пожалуйста.

Высокий юнец положил руки на плечи матери и увел родительницу на кухню. Младенец смеялся Мете, бережно вернувшей ее Гертруде со словами:

— Прошу простить мою мать — очень она любит детишек.

Сирена следила за каждым движением и жестом и поняла, что девочка подойдет идеально.

Звон ковшей и чайников промеж всхлипов известил, что на кухне заваривают чай. Они поговорили о погоде, хвори Муттера, новых зубах Берндта и любви Тадеуша к чтению, пока к столу не вынесли изобилие домашних пирогов и булок. Отведав гору выпечки, Сирена поймала взгляд Гертруды и быстро кивнула. Та кивнула в ответ с полным ртом меренги, одобряя переход к главному делу.

— Нам с Гертрудой очень хотелось сегодня поговорить со всеми вами о ее новой жизни на Кюлер-Бруннен, — атмосфера меж пирожками подостыла, вся семья прекратила чавкать и прислушалась. — Гертруде нужна помощь с ребенком и по дому. И мы подумали, не заинтересует ли должность служанки и гувернантки мисс Мету.

Изо рта Муттера выпала втулка из сливок, а глаза Меты стали как блюдца. С места сдвинулась только фрау Муттер, когда сунула подол фартука к сглотнувшему рту. Постепенно все обернулись к девочке.

— Ну, дочур, что думаешь? — спросил Муттер.

— Я? Горничной у госпожи Гертруды и малышки? Да я… с удовольствием… с превеликим удовольствием.