Былые - Кэтлинг Брайан

Пока фрау Муттер не успела снова расплакаться, Сирена сказала:

— Превосходно, тогда мы все в согласии. Осталось только уговориться об окладе и часах работы. Можешь приступить в понедельник?

Не в ее привычках было торопить события, но она видела, что Гертруде уже неймется вернуть девочку домой. Одним глазом она поглядывала за Тадеушем — не воспринимает ли он происходящее узурпацией. Куда там; тот проявил только искреннюю радость из-за назначения сестры. Сирена поднялась и поблагодарила за царское гостеприимство. Гертруда поднесла девочку к фрау Муттер и помахала ее усталой ручкой со словами: «До свидания».

Так же она попрощалась с Метой, которая широко улыбнулась в ответ, поймала ладошку большим и указательным пальцами и ласково пожала на прощание.

— Пока-пока, Аннелиза, увидимся в понедельник, — сказала она и отступила к младшему брату. Никто не заметил, как переменилась в лице Гертруда, после чего она только сказала «до свидания» и скоро уже выезжала в машине на более существенную дорогу.

— Что ж, все прошло славно, исход весьма угодный и успешный, — сказала Сирена, наслаждаясь видами и предвкушая возвращение к Измаилу. Из-за отсутствия ответа она резко взглянула на подругу. Сирене было непонятно выражение, омрачавшее ее лицо.

— Что не так, дорогая моя?

— Когда ты успела сказать Мете о желании назвать моего ребенка Аннелизой? — Слова были выбиты из камня, а глаза полыхнули.

— Но я не говорила, с чего ты взяла?

— Потому что она сказала: «Пока-пока, Аннелиза».

Миг Сирена подражала рыбе. Очень элегантной, сладострастной рыбе.

— Но… но я не проронила об этом ни слова, почти с ней не разговаривала.

— Тогда как она узнала?

— Не имею ни малейшего представления.

Лицо Гертруды сменило череду выражений, покуда не закрепилось между вопросительным и по-детски надутым.

— Ты же мне веришь, правда? — спросила Сирена.

— Да, но как она… Как думаешь, она могла нас слышать, когда мы выходили из машины?

— Это единственное разумное объяснение, — ответила Сирена, и они замолчали, надели темные очки и следили, как слепящий свет указует им путь домой.

На выходных Гертруда остановилась на имени Ровена и не собиралась обсуждать его происхождение.

Мета Муттер прибыла в девять часов ярким утром понедельника. Ее отец уже трудился в денниках. Все признаки недавней болезни мигом испарились после ритуала, во время которого его «маленькая Мета» получила новое назначение. Теперь он впустил ее с улицы и провожал взглядом до входной двери. Шла она между робостью и решительностью, каждый шаг отдавался от твердого камня из-за металлических полумесяцев на каблуках. Гертруда впустила ее с лучезарной улыбкой.

Ко второй половине дня девочка ознакомилась почти со всеми комнатами. Ей все объяснили, а она задавала справедливые и разумные вопросы об обязанностях и требованиях. Делала заметки в мягкой тетради, на вид купленной специально ради этой цели. Гертруду немало впечатлило, что она умеет читать, и присутствие Меты она нашла приятным, а манеры — обходительными и простыми.

Ушла девочка в пять. Муттер поджидал у ворот. Он чуть не поклонился Гертруде, когда та распрощалась с новой служанкой у дверей и Мета поскакала к отцу по ступенькам. На улице он расспрашивал о прошедшем дне и сиял от ее триумфа. Домой они пошли рука об руку.

Все вышло как нельзя лучше. Ровена прикипела к новой подружке. Мета приняла свои задачи с удовольствием и быстро нарастающей уверенностью. Обрела сияющую и занимательную связь с ребенком и уважительное восхищение Гертрудой. Их отношения почти что граничили с дружбой, не будь это табу. По обе стороны хрупкой пропасти стояли удобно возведенные классовые и образовательные барьеры. Никаким обстоятельствам их было не сломить и не размыть, особенно здесь, на задворках глуши. Барьеры укрепляли постоянство и демонстрировали туземным ордам капитальность иностранной власти. Даже в случае с Муттером, после стольких лет. Даже при их общем секрете — ведь он убил ради Гертруды. Ведь он оборвал угрозы и оскорбления доктора Хоффмана и отправил его жизнь и тело в небытие. Этот негласный факт непрерывно томился между ними на медленном огне. В подобных блюдах разделения — не ограничения. Они становятся необходимым контрастом, чтобы удержать аромат и углубить вкус воспоминаний.

Гертруда чувствовала, как утверждалось равновесие — совсем не как в прежние дни, когда ее мир заполнялся ею одной. Пророс новый корень, и его вьющийся поиск ухватился за прежде незнакомую частичку жизни. Любовь к ребенку накрывала с головой и придавала цели новое измерение; теперь мир держал Гертруду куда крепче. Прижимал к зыбким и перекатывающимся скачкам возможных вариаций будущего. Они с Ровеной будут существовать в нормальной стабильной жизни и оставят все травмы и странности прошлого позади.

Она готовила всем обед в новообустроенной кухоньке на втором этаже. Иногда стряпню брала на себя Мета между остальными обязанностями, но сегодня, пока варился суп, она сидела с лопочущим младенцем. Готовка приносила Гертруде удовольствие; ей нравилось стоять у руля плиты, нравился авторитет баланса, которого требовало хорошее блюдо. Однажды она наймет повара и домохозяйку, но сейчас ей было угодно это занятие.

Надежная и добрая рука Меты чувствовалась по всему дому. Это заметили даже Родичи. Гертруда все еще наносила регулярные визиты в подвал, говорила с ними и проходила медицинский осмотр у Лулувы. Они просили показать им Ровену, и после их участия в родах такое пожелание выглядело вполне естественным. Когда Меты не было, Гертруда приглашала их наверх. Даже начала привыкать к их странной насекомоподобной походке, ярче всего бросавшейся в глаза, когда они поднимались по покрытой ковром лестнице через три ступеньки за раз. Они теснились шеренгой у колыбели, неподвижные и наблюдающие. Блестящие коричневые тела поблескивали в непривыкшем к ним солнечном свете.

Когда снова пришла Мета, она их почувствовала. Ощутила легкое покалывание, словно в час после удара электрическим током. Встала в коридоре с ключом в руках и ожидала, прислушиваясь и принюхиваясь к дому. Гертруда услышала ее прибытие и удивилась, почему служанка так притихла. Вышла на лестничную площадку и окликнула через каскад балясин:

— Мета, это ты?

— Да, мэм.

— Что-то случилось? — Гертруда уже спускалась приглядеться к озабоченной девочке.

— Нет, мэм… но здесь кто-то есть?

В ее больших глазах стояло чуткое подозрение, а сама она словно еще что-то выслушивала. Какая-то ее частичка открывала все двери, обходила все комнаты.

— Здесь никого нет, только мы, — солгала Гертруда, и настороженная частичка Меты это заметила.

Тем вечером Гертруда спустилась в денники переговорить с Муттером. Они никогда не обсуждали запертое в подвале. Теперь же необходимость назрела.

— Зигмунд, что Мета знает о подвале?

Он вычесывал одну из лошадей, что прядала ушами. Гертруда бесцельно поглаживала ее бок, пока Муттер опустил щетку и вынул из небритых губ сигарный бычок.

— Ничего, мисс.

— Я спрашиваю потому, что, кажется, она знает или что-то слышала.

— Не ее дело, — прорычал он, — совать нос вне своих обязанностей. Я поговорю с дитем.

— Нет, Зигмунд, я этого не прошу. Твоя дочка — хорошая девочка, и мне не хочется ее расстраивать, только хочется знать, что ей известно.

— Ничего, — сказал он почти что вежливо.

Гертруда кивнула и ушла. Продолжая вычесывать, Муттер смотрел ей вслед. В попыхивающем рту ожил бычок. Дым слился с паром от лошади. Взгляд был прикован к спине госпожи.

Глава шестнадцатая

От шока Шуман внезапно почувствовал себя очень старым и воззрился на собеседника с выражением под стать окружающим: потерянным и выбитым из колеи в гулком просторе больницы. Лицо впало в прежнюю апатию. Челюсть отвисла, и он чуть ли не пустил слюни.