Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

Я везла ему долг, коммерческое предложение и надежду, что он прикажет подать что-нибудь на стол, но Обрыдлова дома не оказалось, зато меня с распростертыми объятиями встретил Сила, которому я с легким сердцем призналась, что голодна. Сила кивнул, подозвал мальчонку, проводил меня на второй этаж — рядом с кабинетом Обрыдлова оказалась уютная приемная, — и усадил подле худенькой седой дамы, а сам ушел. Через пару минут примчался парнишка, поставил передо мной поднос с чаем и выпечкой, и я приветливо окликнула даму:

— Угощайтесь, сударыня! Пахом Прович, как всегда, щедр.

Дама купчиха — не то чтобы у меня наметанный глаз, но платок, крой платья, прическа, все указывало на сословие. Иная купчиха могла одеваться как дворянка, но вряд ли наоборот. На мое приглашение дама отозвалась неохотно, мазнула по мне неприятным колючим взглядом и не оттаяла, даже когда я самолично налила ей в чашку чай.

— Не сказал Сила Карпыч, когда Пахом Прович явится? — проскрипела дама, шумно — бесит! — прихлебывая чай.

— Подождать повелел, — чарующе улыбнулась я и была бы не против, если бы даме надоело ждать и она уступила мне очередь. Неизвестно, сколько она отнимет у Обрыдлова времени, а у меня еще столько дел. — Скоро будет.

— Третий час жду подлеца, — вздохнула дама и поставила опустевшую чашку на стол. Кто-то пробежал по коридору, и она гаркнула так зычно, что я чуть не поперхнулась плюшкой: — Эй, кто там, Сила, Харитон! Пахом Прович скоро явится?

— Скоро, матушка Агафья Самсоновна! — крикнул в ответ невидимый Сила и загромыхал сапогами по лестнице.

Я дожевала плюшку, и мне она показалась резиновой и встала в горле, ни туда, ни сюда. Агафья Ермолина не узнала меня, выходит, она понятия не имела, кого сватали ее сыну при еще живой невестке, и не знала меня в лицо?

Глава пятнадцатая

Я не против услужить, если в обмен получу что-то ценное. Деньги есть, пусть и малые, ценней прочего информация, как ее раздобыть, у кого, насколько можно доверять информатору, знает ли он, что говорит, или пересказывает завиральни, додумывая то, что ему забыли сообщить, заблуждается ли он сам или сознательно или невольно вводит меня в заблуждение.

— Позвольте, Агафья Самсоновна, я вам еще чаю налью!

Любезность была близка к откровенному хамству. Руки подрагивали, но это спишут на робость.

За все это время — за эти три дня? — я не удосужилась рассмотреть себя в зеркале, но догадывалась, что внешность Олимпиады Мазуровой, Липоньки, располагает. Глазастая наивная куколка, даром что мать двоих детей. Диковатая, раз из далекого имения в столицу ее привез только муж, а родила она после свадьбы так скоро, что шастать по городу и учиться в светских салонах пустопорожней болтовне ей оказалось недосуг.

Старуху наконец проняло, она растеклась от моих заискиваний, как кошка на солнышке, и я ступила на скользкий лед.

— Как здоровьице ваше, Агафья Самсоновна? Как здоровьице вашей невестки? — я подвинула к старухе чашку и выпечку, хотя сама адски хотела есть. Лопай, дорогая, и развязывай язык, судя по твоей жалобе насчет трех часов, что ты тут торчишь и стены разглядываешь, потрепаться ты любишь.

— Не преставилась пока, — вздохнула Агафья Самсоновна, и трактуй, как вздумается, сей тяжкий вздох. — Третий год мается…

Она несчастной своей невестке сочувствует?

— …Макарка с ней. Вот стоило бы не жениться, — желчно закончила старуха и отвернулась.

Обрыдлов об Агафье отзывался не то чтобы лестно и допускал, что брачный сговор она провернула помимо желания сына. Может ли быть, что это Агафья Ермолина ставит капканы про мою честь, да в них все попадает не та добыча?

— Слыхала, что Макар Саввич уже невесту сыскал, брешут, конечно, — объявила я все почтенное купеческое сословие отъявленными лгунами и сплетниками. Старуха нехотя повернула голову. — Вы кушайте, сударыня, кушайте, вон как исхудали вся, матушка!

Сюда Парашку с ее умением завывать, она бы старухе душу разбередила, мне никогда так не суметь, хорошо если Агафья меня не раскусит или не явится домой — очень не вовремя — Обрыдлов. Старуха проигнорировала выпечку, но чай выпила залпом и требовательно глянула на меня. Я вылила ей в чашку подостывшие остатки, отметив, что еще три часа она на месте не усидит.

— Сыскал, — поджала губы Агафья, и я никак не могла понять, удовлетворена она сговором или хотелось бы невесту посвежее да побогаче, но уж что есть. — Вот языки-то как помело! Но баба рожавая, от Дуньки ничего не дождешься, от чахлой. Да что ты смотришь так, вдова она, матушка, честная вдова, а не девка гулящая! Сама-то ты кто будешь?

— Прохорова Ирина, — представилась я девичьей фамилией и именем матери, чтобы ничего в спешке не забыть. Здорово, если старуха не спросит, откуда я знаю ее и ее семью. Я сошлюсь, разумеется, на Обрыдлова или Ларису, но как быстро она меня расколет. — Батюшка прихворал, а брат мал еще дела обделывать, вот я и приехала, — и кивнула на саквояжик.

Агафья Самсоновна оглядела саквояж с ненавистью, как охранник в супермаркете. Но надписи Купеческого банка она не видела и решила, что в саквояже мои немудреные пожитки или бумаги. Она снисходительно покивала, соизволила поднести чашку к губам и мечтательно прикрыла глаза.

— А добро, — похвалила она, звучно сербая чай. Было в этом раздражающем звуке что-то вроде тайного знака купеческой третьей гильдии, и мне пора к этой дичи привыкать. — Добро, матушка, ежели ты купеческая дочь, то дело батюшкино знать от и до должна! Вон я? Три брата были, да трое и померли один за другим от холеры. А мне так и досталось после батюшки все, а муж, а что муж, и его лавчонку вытащила. Макарка — тот весь в отца. Бестолочь.

Чего бы тебе тогда самой не заниматься и лавками, и торговлей, подумала я, но не спросила. Благосостояние семьи Ермолиных меня не волновало, в отличие от наших общих матримониальных планов, и я не забывала, что Лариса ставила мне в упрек сердечный интерес к Макару Ермолину.

Липочке было проще, она жила чувствами. Правда, недолго и не особенно счастливо.

— А вдова богатая? Красивая?

Как трясти чужое грязное белье, я почерпнула из сериалов, но то, что сделано халтурно, не идеальный туториал: глазами я хлопаю усердно, но искренности недостает.

— Да почем я, матушка, знаю, — неприязненно отмахнулась старуха. Чего тебе, грымза старая, вдруг не так? — Красивая, не красивая, мне с ее лица воду пить? Макарка у меня дурачок, так мне бы внуков толковых. А нет, небогатая, богатой чего у нас ловить, — и она оглянулась на дверь в коридор, недовольно зачмокала. — Была, что правда, богатая, да муж ее покойный на рядах разорился. Дурни! Как есть дурни, нет чтобы с таких, как Пахомушка, примеру брать, все князьев из себя корчат.

Она грохнула чашкой о поднос, поправила цветастый платок на плечах и нахохлилась. Потом поерзала и указала на меня узловатым пальцем:

— Про себя расскажи, матушка, откуда будешь, чем батюшка торговлю ведет? Сама в лавке стоишь, а счету обучена?

Если старуха меня уличит во лжи, это будет вообще не проблема, мало ли, зачем я явилась и почему солгала. Хуже, если войдет Пахом Прович: «Олимпиада Львовна, матушка, опять столоваться пришла». Вот тогда мне придется давать деру, и лучше до этого не доводить.

— Да я, сударыня, в лавке стою, а счету ученая, мукой мы торгуем, — невнятно забормотала я и пожалела, что не умею по команде краснеть. Но догадалась опустить руки, сложить их на коленях, потупить взор и доверительно потянуться к старухе. — Я замуж хочу, а батюшка против, матушки нашей два года как не стало, а брат да сестры еще малы. Вот как, матушка, сваху сыскать? Чтобы как вдову ту за хорошего мужчину меня просватала?

Я заглядывала в прозрачные, холодные глаза Агафьи Самсоновны в надежде увидеть там женский интерес к делам свадебным. Но старуха была таким же, как я в прошлой жизни, сухарем, сердечные томления ее не трогали. Она уставилась на меня с брезгливой жалостью, и я начала подозревать, что, несмотря на все ужимки, дала маху.