Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

— Вот же дичок несуразный, как в город-то выйти не забоялась, небось и в лавке за батькину спину шугаешься, — оскалила желтоватые зубы Агафья, покачивая головой и собирая сеть морщин вокруг издевательски прищуренных глаз. — Нужна тебе сваха, дурешке. Они все таких вон, как ты, за дворян голоштанных сватают, а боле ни на что не годны. Что тебе нищий дворянин — лебеду с ним жевать? Еще лупить будет, даром что благородный. Родня толковая надобна, а не сваха языкастая, раз сама конфузлива да скудоумна.

Обидеться, что она меня обозвала дубинноголовой, или воздать хвалу своим актерским талантам? На обиженных воду возят, я лучше запомню, как удачно дурой прикинулась, пригодится еще не раз.

— Родня о тебе, шугливой, позаботится. За Макарку сноху свою вдовую Лариска Мазурова просватала. Земля еще на могиле Матвея не осела, а она уже тут как тут. Мазуровская вдова умишка куриного, Макарке моему безголовому под стать, ну, а мне что, главное, что не пустая, а то вон Пахом Прович, бедняга! — И она снова нервно взглянула на дверь и засучила ногами.

Выпитый чай старухе поддавливал, а я не знала, что лучше: выпихнуть ее в отхожее место или попытаться дожать. Лариса меня просватала сразу после похорон, и это Липочке не терпелось, поскольку Лариса должна же была соблюсти приличия, но нет, она пренебрегла, и это странно, особенно если учесть, что и сестру Лариса потеряла буквально после брата. Не выглядела она все понимающей и не пылала ко мне любовью, а значит, ее выгода состояла в том, чтобы и волю брата исполнить, и от меня отвязаться. Наследство? Оно в виде моих украшений было уже ей и Клавдией припрятано и в общем не стоило ничего, а ряды, как я убедилась, стоили и того меньше.

Агафье плевать, кто такая Олимпиада Мазурова, насколько она богата и девственна: двое детей подтверждали, что она не бесплодна. Задать еще вопрос? Глупее, чем есть, я казаться уже не буду.

— А если вдова пуста окажется, матушка? Я страсть как пустой остаться боюсь, — неубедительно всхлипнула я. Агафье я своей придурковатостью уже надоела, но сидеть в одиночестве ей было еще скучней, и она пусть не сразу, но ответом меня удостоила.

— Да дети-то у нее есть, стало быть, не пустая. Нам лишние рты куда, но не на улицу же их, кусок хлеба всегда найдется, — проворчала Агафья Самсоновна и, черт бы ее побрал, ни с того ни с сего улыбнулась. — Да и Макарке утешение, дети любое сердце растопят. А ты, матушка, не бойся, не каменей, ишь, аж губами задрожала! Да родишь ты с десяток, надумала ерунды!

Старуха застала меня врасплох, а жизнь лупила под дых — ее это веселило, стерву.

— Вы… Агафья Самсоновна… деток любите? — еле выдавила я, стараясь вспомнить, как дышать полной грудью. Какого черта?

Липочка так стремилась замуж за Макара Ермолина, что была готова избавиться от детей, и это была ее инициатива? Истерика Ларисы в тот день, когда вместо робкой невестки перед ней возникла разъяренная я, говорила другое.

Или это я, Липочка, прежде говорила другое, а Лариса лишь припоминала мне мои же собственные аргументы? Я ведь была согласна отдать детей, Парашка об этом знала и успокаивала мою дочь, расстроенную предстоящей разлукой с братиком. Не отговаривала, но как знать, быть может, пыталась меня переубедить, и не единожды.

— Да я бы Макарку простила, Авдотью простила, кабы они внучков мне родили! Хотя и перед кончиной! Но взял ее Макарка с изъяном, вот и он мается, и она. А что теперь? А не Пахома ли Провича я там слышу?

Все дело в завещании покойного мужа Олимпиады. Дети, наследники, должны остаться в семье, чью фамилию они носят. И мякотка — магическое «что люди скажут». Липочке было так же дико войти в новую семью с детьми от первого брака, как мне настоящей — принять, что Земля по чьему-то глубокому убеждению плоская. И плевать, что старуха Агафья — какая она, к черту, старуха, ей лет пятьдесят, она зорка и прекрасно слышит, а еще лучше делает выводы — мечтает о малышах в доме, как когда-то мечтала я.

Если Обрыдлов вернулся, важно не попасться ему на глаза. Преждевременно открывать Агафье Ермолиной, кто я такая. Это сыграет против меня.

— Вы, матушка Агафья Самсоновна обговорите все с Пахомом Провичем. Я погожу, у меня дела к нему надолго.

И как-нибудь сныкаться хоть за диван, пока Агафья не уберется.

— Ты, матушка, смотри-ка, нахальна! — оскорбилась старуха. — А сидишь, глазками оп-оп, голосок то-оненький! Я первей приехала, мне первой и решать!

Она подскочила, наградив меня таким взглядом, что впору было бы в ноги ей рухнуть, будь я и в самом деле Липочкой Мазуровой. Угол платка полоснул меня по лицу, я и это стерпела. Еще бы от этого взмаха, как от пассажа искусного фокусника, старуха провалилась из приемной в уборную, но то мечты.

Агафья выскочила прямо на Обрыдлова, судя по его возгласу, и бесцеремонно поволокла в кабинет. Я, сцапав саквояж, поскакала к окну — есть от чужого пристрастия к украшательству польза — и скрылась за занавеской, стараясь вообще не дышать.

Обрыдлов что-то говорил то ли Силе, то ли Харитону, бубнила Агафья, у меня от нехватки воздуха нарастал звон в ушах, а вдохнуть лишний раз я боялась. Наконец Сила — или Харитон — ушел, дверь в кабинет закрылась, и я отдернула портьеру и продышалась. Пыль забилась в нос, и я еще и прочихалась, уповая, что никто не обратит на это внимания. Время шло, из-за закрытой двери доносилось невнятное бормотание, и любопытство понемногу выбивало мне клапана. Если меня поймают под дверью…

Ну узнает Агафья, кто я. Зато Обрыдлов решит, что мной двигало естественное желание услышать что-нибудь обо себе как о потенциальной невестке старухи. Минус на минус должен дать плюс, а риск — благородное дело. Хотя и глупое зачастую совершенно.

Слышно было паршиво, но сложить картину даже из отдельных понятых слов оказалось возможно. Агафья просила в долг, Обрыдлов отказывал, невзирая на то, что за своей просительницей былые заслуги признавал. Про вероятного мужа я услышала только «Макарка лядащий» и полное согласие Пахома Провича с этой характеристикой.

На лестнице послышались шаги, и я ретировалась в приемную за занавеску. Открылась дверь кабинета, выскочила старуха, костеря Обрыдлова и пророча ему немыслимые кары.

— Смотри, Пахом, пожалеешь, да поздно будет! — выкрикнула Агафья, и я так и представила, как она потрясает кулаком.

Глава шестнадцатая

— Образумься сперва, дура старая! — не остался в долгу Обрыдлов, и старуха зашипела, как оплеванный утюг. Я надеялась услышать что-то для себя важное, но меня постигло разочарование. Агафья, продолжая шипеть, унеслась с прытью, для ее возраста удивительной, а Обрыдлов принялся орать на Силу — все-таки на Силу — из-за какого-то амбара.

Я прижала к себе саквояжик и решительно выбралась из-за занавески.

— День добрый, батюшка Пахом Прович! — учтиво проговорила я, и Обрыдлов прервался на полуслове и воззрился на меня с видом человека, к которому зачастили милостыню просить. — Уделите четверть часа вашего времени, я вам долг привезла.

Осторожнее надо быть с такими сенсациями, этак к Пахому Провичу небезызвестный Кондратий наведается. Но я уже потеряла берега:

— Я узнала, куда Матвей клад запрятал.

Сила навострил уши, Обрыдлов очнулся и велел ему проваливать, а мне — зайти в кабинет. Я проводила Силу недобрым взглядом, потому что Обрыдлов ему поесть принести не повелел, а сам Сила не догадается, и быть мне полуголодной.

Я широким шагом победителя прошествовала в кабинет, сглотнула вязкую слюну и со стуком поставила саквояж на стол. Обрыдлов, не торопясь, уселся, прищурился на логотип банка, я, заметив, как он скуксился, довольно кивнула и тоже села.

— Да, Пахом Прович, здесь у меня деньги. — Вряд ли он соберется меня грабить, но если да, то я сама виновата — никому не сказала, куда поеду, да и зачем. — А деньги я получила за продажу драгоценностей. Тех самых, которые дарил мне Матвей.

Обрыдлов размеренно стучал по столешнице короткими сухими пальцами, громко дышал и смотрел стеклянными глазами поверх моего плеча. Я сообразила оглянуться — на платье красовался призрачный шарик пыли.