Хозяйка старой пасеки (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Повозившись с ключами, я извлекла из сундучка сверток, на ощупь напоминающий кашемировое полотно. Только необычно тяжелый. Я развернула его, встряхнув. Сверток оказался платком — огромным, мне не хватило раскинутых рук, чтобы расправить его целиком. По бежевому полю от краев к центру змеились терракотовые побеги с причудливыми листьями и цветами. Рисунки выглядели так, словно были нарисованы искусным художником, а не вытканы. А тяжесть объяснялась вшитыми по краям дробинками, должно быть, чтобы шаль красивее драпировалась. Варенька восхищенно ахнула.

Я передала шаль генеральше, достала еще две подобных: чуть поменьше и не таких богато украшенных, но из такого же шелковистого кашемира. Больше в сундучке ничего не было.

— Глаша, душенька, а не продашь ли ты мне эту вещицу? — поинтересовалась Марья Алексеевна, заворачиваясь в шаль. В самом деле, я бы утонула в ней, но на монументальной фигуре генеральши она пришлась очень к месту.

— Возьмите так, — предложила я.

— Нет, что ты. Такие подарки слишком дороги. Это же настоящая шаль из Агры, из Данелагских колоний. Она не меньше шестисот отрубов стоит.

Шестьсот отрубов — это в десять раз больше, чем у меня было. Я с подозрением посмотрела на Марью Алексеевну: не может ли быть, что эти вещи, явно не новые, вовсе не имели такой ценности, которую она заявила? Но Варенька, глаза у которой загорелись при виде нежно-голубой шали с каймой из турецких огурцов, сникла. И я поняла, что, похоже, генеральша не обманула меня с ценой.

— Если вы так хотите, Мария Алексеевна, — сказала я. — Продам с удовольствием. Мне в ближайшее время будет не до того, чтобы красоваться в свете в подобных вещицах.

— Завтра же пошлю в город за деньгами, — кивнула она. — Извини, дома я столько не держу.

— Торопиться некуда. — Я протянула Вареньке голубую шаль, под цвет ее глаз. — Скидывай покрывало и заворачивайся вот в это.

— Это слишком дорогой подарок, — пролепетала она.

— А я и не дарю, а одалживаю, — пожала я плечами. — Пока ты в гостях, поносишь, а там посмотрим.

— Вот и славно, осталось на меня что-нибудь найти. — Генеральша огляделась по сторонам. — Хорошо бы сундук с Наташиными платьями попался. Она после пятых родов раздобрела, хотя, конечно, поскромнее, чем я.

— Пятых? — переспросила я.

Если у меня есть младшие братья или сестры, то где они?

Генеральша поняла.

— Трое младшеньких от горловой жабы померли в один месяц.

Горловая жаба? Дифтерия, наверное. Я содрогнулась.

— Господь дал — господь взял, нет такой счастливицы, которая хотя бы одного ребенка не похоронила, — философски заметила Марья Алексеевна. Потрепала по холке Полкана. — Ну, веди, голубчик.

Мария Алексеевна с выбором одежды управилась быстро. На самом деле, выбирать было не из чего — она взяла два самых просторных платья. Я, правда, была не уверена, что пышные формы генеральши втиснутся в лиф, но здесь явно не одна Варенька умела работать иглой. Да и надевать все равно что-то надо — по крайней мере до завтра, когда можно будет послать Герасима сперва в Ключи, вотчину Марьи Алексеевны, а потом к Северским. Не исправника же гонять.

14.1

Кстати, об исправнике.

— Наверное, Кириллу Аркадьевичу тоже нужно что-нибудь на смену? — поинтересовалась я. — Не в мундире же ему спать.

— Оно, может, и неплохо было бы, да где ж ты такому что подходящее найдешь? Андрей-то, покойничек, не в обиду будь сказано, ни ростом, ни статью не вышел, — вздохнула Марья Алексеевна.

— Простите, не могли бы вы обсуждать это не при мне? — В тоне Вареньки смущение смешалось с любопытством. — Матушка бы сказала, что мне неприлично даже слушать об одеяниях для сна мужчины.

— Что может быть неприличного в одеянии мужчины? — не удержалась я. — Вот в раздетом, да и то — зависит от обстоятельств…

— Глаша!

— Я имела в виду, что в кабинете врача или операционной тело — это просто…

— Глаша, хватит, — оборвала меня Марья Алексеевна. — Барышням действительно незачем ни слушать, ни тем более обсуждать подобные вещи. Забота о госте — дело святое, но все остальное уже слишком.

— Хорошо, давайте вернемся к заботе о госте, — не стала спорить я, хоть внутри и начало подниматься раздражение. Что ни скажи, все неприлично! А потом дурочки вроде Глаши влипают в неприятности просто потому, что не представляли о существовании огромной части жизни, со всеми ее радостями и проблемами. — Думаете, не найдем ничего подходящего?

— Вряд ли. Даже Павлуша ростом едва-едва дотянул до гвардейского офицера, а в плечах и он, и Андрей куда уже Кирилла были. Вот кому бы в гвардии самое место, столичные дамы из-за него бы волосья друг другу повыдирали, — мечтательно добавила Марья Алексеевна. — А может, и императрица бы…

— И не жалко вам дам? — проворчала я, сама удивляясь вконец испортившемуся настроению. — И вообще, это мужчина должен женщину добиваться, а не наоборот.

Впрочем, испорченному настроению есть вполне понятные причины. День был долгим, я устала, промокла и замерзла — и сейчас хотела только вымыться, высохнуть и упасть в постель, а не думать, какие еще совершенно невинные слова потрясут до глубины души хрупкое воображение барышни.

— Если вы считаете, что в сундуках не найдется ничего полезного для гостя, не будем зря тратить время. Надеюсь, вода уже согрелась.

Под импровизированную баню мы выделили закуток у кухни — должно быть, здесь в хорошие времена жила кухонная прислуга. С одной стороны стену грел бок печи, вдоль остальных протянулись лавки. На них мы и расположили все, что могло понадобиться для мытья.

— Что-то Граппа совсем меру в бережливости потеряла, — проворчала Марья Алексеевна, разглядывая мыло, которое я принесла из уборной.

Оно было чуть получше, чем то, с которым я купала Полкана, но по моим представлениям тянуло разве что на хозяйственное. Видимо, не только по моим: Варенька тоже скривилась, увидев его. Пришлось принести с кухни желтки и следить за температурой воды, чтобы потом не вычесывать с головы омлет. Ополаскивая волосы уксусом, я с грустью вспомнила шампуни, кондиционеры и прочие мыльно-рыльные радости. Всегда думала, будто я к ним равнодушна, но воистину не ценим, пока не потеряем. И неважно, касается ли это бытовых мелочей или прошлой жизни. Мою нельзя было назвать безоблачной, но все же это была моя жизнь. И мое тело, хоть и не было способно родить, все же меня устраивало. Это, новое, которое я впервые разглядела по-настоящему во время мытья, было юным, стройным даже по меркам нашего мира — еще долго не придется думать о лишних килограммах. С нежной девичьей грудью вместо уже поплывших от возраста форм, что у меня были. Здоровым и сильным, судя по тому, сколько оно успело проделать за сегодня. И надо было бы радоваться — а мне хотелось плакать. Что ж, грусть по потерянному — невысокая цена за новую жизнь, и я не собиралась провести ее, оплакивая старую. Еще бы точно знать, кто убийца, и не бояться, что ей окажется моя предшественница.

Впрочем, не просто же так сбежал Савелий. Завтра с утра возьму за шкирку Стрельцова — я хихикнула, представив, как бы это выглядело — и заставлю вместе со мной просмотреть все бумаги управляющего и экономки. И еще где-то должны быть документы на поместье и дворянство, хозяйственные записи тетки. Может, ее в самом деле убили потому, что она узнала что-то лишнее. К примеру, что двое мерзавцев регулярно ее обворовывали.

Но это завтра. А пока буду просто наслаждаться чистотой и покоем, расслабившим меня после мытья. Пара капель масла — конопляного, как подсказала генеральша, — растертого в ладонях, худо-бедно заменили средство для кончиков волос, а гель из заваренного льняного семени помог прочесать ту копну, что мне досталась. Но фен бы явно не помешал не только мне, но и остальным дамам: седая коса генеральши, извлеченная из-под чепца, оказалась толщиной в руку, да и темные кудри Вареньки точно будут сохнуть до утра.