Das ist Grey (всё началось с иго-го) (СИ) - "Qrasik"

И вот тогда-то меня и накрывает.

Все те мои стереотипы, которые я невольно использовал в этом мире, они ведь рассчитаны на иное общество, на совершенно другой биологический вид. Здесь никто не собирался конкурировать со мной. Они ведь тут живут одним громадным табуном. Если ты придумал что-то нужное, надо обязательно об этом всем рассказать. Осветить в веках, как сказал тот жеребец — секретарь Туман.

Как мешком пыльным ударили, но не по голове, а сразу по всей тушке. Ужас, напряжение, отчаяние — всё это накатывает обратно, но теперь с привкусом чего-то нового. Облегчение? Да не, какое тут облегчение, больше похоже на дезориентацию, смешанную со стыдом. Я только что был уверен, что моя голова занырнёт в бочонок с водой, прежде чем я успею вякнуть что-то остроумное. А теперь вот стою, дышу, и — сюрприз-сюрприз! — чувствую себя идиотом.

Понять бы ещё, что с этим знанием делать…

В себя я прихожу, когда на меня накидывают попону. Тёплую, тяжёлую, с лёгким запахом шерсти и, кажется, сухих трав.

Я дёргаюсь, будто меня по носу стукнули, и только теперь осознаю, что да, вообще-то на дворе всё ещё зима. Вокруг снег, морозец бодрит, а я стою тут посреди улицы и даже не дрожу — видимо, шок заменил мне терморегуляцию.

Попона мягко ложится на спину, согревает, возвращает в реальность. Понимаю, что доселе не обращал внимания на холод, на укусы ледяного ветра, на то, как он пробирался под шкуру. Оно и понятно — когда ты уверен, что тебе вот-вот предстоит путешествие в неизведанное, температура окружающего воздуха начинает волновать в последнюю очередь.

А теперь вот — жив, дышу, и обо мне даже заботятся. Хотел бы сказать, что очень приятно, но пока что просто не знаю, как на это реагировать. Ступор.

Поднимаю морду — и вот же чудо, не один я, значит, забочусь о своём существовании.

— Фрейя.

Стоит рядом, смотрит на меня глазами, в которых намешано сразу всё — радость, тревога, облегчение, упрямство. И это… чертовски приятно. Потому что не бросила. Потому что здесь.

Я уже собираюсь сказать что-то умное (или хотя бы осмысленное), но тут замечаю, что она не одна.

Рядом с ней — немолодой жеребец, лошадка «в горошек». Ну, как в горошек… Скорее, в первые седые пятнышки, что разбросаны по его шёрстке, которую видно из-под попоны. Возраст даёт о себе знать, но держится он прямо, уверенно, с таким видом, будто привык нести в этот мир знания. Преподаватель? Уж больно подходит под описание.

И он подтверждает мои догадки буквально первыми же своими словами:

— Ну, здравствуйте, голубчик, — выдаёт он таким тоном, будто я на семинар опоздал, а он мне это вежливо, но твёрдо напоминает. Не сказать что с угрозой, но знакомое: «зачётку на стол» мерещится.

— Здравствуйте, — соглашаюсь я и, сам не зная почему, добавляю: — Профессор.

Жеребец вскидывает уши, но тут же качает головой, бормоча себе под нос:

— Вы меня знаете? Хотя нет-нет, на момент тех событий я был в другом городе…

Говорит он это скорее себе, чем мне, но потом откашливается и уже громче, с лёгким оттенком самодовольства, объявляет:

— Вы правы, юный жеребец. Я профессор общей медицины и душевных болезней.

Ах вот оно что. Всё к тому и шло. Коняшки поняли, что перед ними клинический шиз и с этим надо что-то делать.

— Грей, это твой лечащий врач, Стоун Кварц, — шепчет Фрейя, обхватывая меня передними копытами, будто боится, что я прямо сейчас возьму и испарюсь.

Лечащий врач? Душевных болезней? Как говорили умные люди: практика — критерий истины. Кого же ещё ко мне приставить, если не специалиста по шибанутым? Грустно…

— Ну что, идём в дом с мягкими стенами? — понимающе киваю я, делая вид, что уже смирился со своей участью.

— Какими-какими стенами? — Стоун Кварц приподнимает бровь, явно не улавливая ход моих мыслей.

— Ну, дом для содержания душевнобольных пони, — поясняю, глядя на него с невинным выражением морды.

Профессор моргает. Потом ещё раз.

— Но это же дом как дом, с обычными стенами, — наконец выдаёт он, явно пытаясь разобраться, шучу я или несу бред в рамках моего диагноза. — Хотя… определённая логика в ваших словах есть.

— Грей, прекрати, — тихо, но настойчиво тянет меня за гриву Фрейя. — Ты идёшь со мной. Домой.

И вот тут я спотыкаюсь.

Домой?

Где тепло. Где нет профессоров с изучающими взглядами. Где не надо объяснять, что ты не рехнулся, просто слегка… адаптируешься.

— Ну, раз приговор пересмотрен, и мягкие стены мне не положены, — фыркаю я, — тогда веди, раз уж ты меня ещё не записала в безнадёжные.

— Ох, молодёжь, — вздыхает Стоун, покачивая головой, будто я только что объявил, что собираюсь стать бродячим менестрелем. — Собственно, я действительно здесь по вашу душу, вы правильно поняли. Но ваше лечение мы уже закончили.

— Закончили? — недоумённо переспрашиваю я. — Разве мой арест — это не наказание за оскорбление принцессы?

— Она, конечно, была недовольна вами, но арестовали вас для того, чтобы вас не побили другие пони. Кирасиры очень болезненно восприняли вид принцессы, которую ваша ловушка перекрасила в красный цвет. Так что вы должны были просто поспать в тишине и подумать над своим поведением. Вас, юноша, отпустили бы уже утром следующего дня. Однако…

— Однако? — хмурюсь, предчувствуя, что мне сейчас выдадут нечто особенно… эээ… интересное.

— Однако стражники обнаружили, что вы страдаете от душевного недуга, — буднично заявляет профессор, словно рассказывает о лёгкой простуде. — Этот недуг выматывал вас, мешал нормальному сну и толкал на необдуманные поступки.

У меня в голове что-то клацает. Погодите-ка. Это что же, они мой ПТСР диагностировали?!

Я в растерянности уставился на Стоуна квадратными глазами, потому что, ну… серьёзно?! Лошадки. Античные магические пони. Догадались, что у меня посттравматический стресс, когда в моём родном мире его иногда с трудом диагностируют даже специалисты?! Как?!

— Тебя именно поэтому десять дней в темнице и продержали, — мягко поясняет Фрейя. — Чтобы определить именно те воспоминания, которые мучали тебя, и сделать их менее травмирующими.

Она наклоняет голову, её голос полон беспокойства:

— Милый, ты как? Ничего не болит?

Я моргаю, обрабатывая услышанное. Десять дней. Десять! И не ради наказания, а ради… терапии?!

— Пострадало только моё чувство собственного достоинства, — бурчу, но в голосе больше усталости, чем сарказма.

Поворачиваюсь к профессору, подозрительно щурюсь:

— Это правда? Вы… потёрли мои воспоминания?

Стоун возмущён, он начинает раздуваться, словно воздушный шарик. Он раздражен так, что аж уши прижимает.

— Если бы вы не были моим пациентом, я бы вас как следует ударил! — сердито фыркает он, но почти сразу берет себя в копыта и уже спокойнее объясняет: — Мы не умеем стирать воспоминания. Разве что сразу все, подчистую. Но это уже преступление, за которое полагается крест. Потому что это даже хуже убийства.

Я сглатываю.

Крест — это местный вариант высшей меры, но за совсем уж беспонячьи преступления. И если пони считают, что стирание памяти хуже убийства… то мне срочно нужно разобраться, что именно они со мной сделали.

— И всё же? — не отступаю я, чувствуя, что ответа до конца так и не получил.

Стоун чуть заметно вздыхает, но отвечает терпеливо, словно читает лекцию перед тугодумами:

— Случаи, похожие на ваш, хоть и редки, но встречались. Ваш недуг — он ведь не совсем душевный. Ваши воспоминания заставляют организм действовать так, словно момент получения травмирующего опыта происходит снова. Ну, это если очень сильно упрощать.

Он делает паузу, выжидая, пока я догоню его галопирующую мысль, а затем продолжает:

— В общем, мы сидели в соседней с вами камере и ждали, когда начнётся пик вашего недуга. А потом… заставляли ваш организм успокоиться. Разрывали безусловную связь между воспоминанием и реакцией тела.

Я нахмурился, передёрнулся всем телом — словно пытался скинуть с себя что-то невидимое и липкое. А потом… попытался вспомнить. То, что раньше било меня, как кнут. То, что вызывало дрожь, стоило только позволить себе подумать. Я вспомнил. И… ничего.