Совок 14 (СИ) - Агарев Вадим

— Откуда знаешь? — после недолгой паузы он еще сильнее сузил он свои заплывшие глаза, — Ты что, с моей Маринкой разговаривал? Она уже и до тебя со своей глупой ересью добралась?

— Когда бы я успел⁈ Да и не добиралась твоя жена до меня, — пожал я плечами, — Ерундой болтать изволишь, дорогой товарищ! Незачем мне с ней разговаривать, если и так всё известно наперёд! — переключив скорость и не удержавшись от злорадного веселья, гыгыкнул я, — Она же у тебя нормальная баба, значит, и мыслит она тоже в соответствии с заложенной в ней программой. С нормальной, бабьей программой.

После этих моих слов старший лейтенант Гриненко поначалу слегка завис.

— Не понял⁈ Это как? — попытался нахмуриться сосредоточенный опер.

С учетом пролонгированной деформации его физиономии, получилось у него это достаточно несуразно. Я бы даже сказал, комично. Настолько комично, что я не смог сдержать очередной улыбки.

— Чего ты щеришься? Самый умный⁈ — раздраженно сдвинул брови внезапно и на ровном месте осерчавший друган, — Поясни мне убогому, умник орденоносный, какая еще программа? Моя жена, она тебе что, телевизор, что ли⁈ Давай, говори уже, какая еще к чертям собачьим программа?

Гриненко зачем-то накручивал себя. Он заметно нервничал. Видимо, от отсутствия понимания тех трансформаций, которые происходят с его женой.

А до меня только в эту секунду дошло, что далеко не все слова мы со старшим лейтенантом сейчас понимаем и воспринимаем одинаково. Вроде бы и приличные они, эти слова, и даже вполне распространённые в нынешнем обиходе… Но вот эпохи, в которых мы со Стасом впитывали в себя значения этих слов… Н-да…

— Нет, дружище, ты пожалуйста успокойся, твоя Марина не ламповый телевизор. Она даже гораздо лучше транзисторного, можешь мне поверить! — покачал я головой, пока еще не в полной мере понимая причины стасовской обиды за свою жену, — А программы, чтоб ты знал, они не только у телевизоров бывают. В нас во всех присутствуют свои программы. И это, я тебе скажу, вполне нормально! У нас, у мужиков, одни установки, а у женщин они совсем другие. Мы с тобой по одним стандартам мыслим, а женщины по иным. Ну ты сам посуди, разве не так?

Я снова окинул взглядом напарника, на лице которого читалось сосредоточенное осмысление услышанного. И как мне показалось, мои несложные объяснения его частично удовлетворили.

— Так! — тщательно обдумав мои слова и помолчав, мудро согласился опер, — Так-то оно так, но только дуры они! — вдруг с чувством, но без какого-либо логического перехода через пару секунд добавил он.

Я понял, что вектор оперского неудовольствия сместился. С моей персоны на личность мадам Гриненко. На Марину, то есть. Осталось только узнать причину этого неудовольствия. Для этого надо всего лишь продолжить провокацию.

— Не согласен! — решительно возразил я вновь насупившемуся другу, — Причем не согласен категорически! Глупую глупость ты сейчас произнёс, Станислав, вовсе не дуры они! Они просто-напросто женщины. В отличие от нас, от людей, они существа совсем другого порядка! Самого, что ни на есть наивысшего! Ровно потому они и мыслят иначе, и писают сидя.

Станислав опять уставился на меня взглядом, переполненным смесью недоверия и подозрительности. Видимо, он не был до конца уверен в моей искренности. И в том, что в данный момент я над ним не потешаюсь. Но долго размышлять и сомневаться в серьёзности приведённых мной аргументов, я ему не позволил. Сохранив на лице покерфейс, я встретился глазами с горящим взором доморощенного мизогиниста. Потом я с показным неодобрением вздохнул и укоризненно покачал головой.

— Скажи, друг мой, разве я не прав? — урывками поглядывая на дорогу, продолжал я давить на опера. Затем так же, без привязки к какой-либо логике, забил последний гвоздь в сознание семьянина, — Или, может, и ты тоже ссышь сидя? Только честно! Нет-нет, ты говори, говори, я всё пойму! Мы же с тобой друзья!

Последними двумя фразами я окончательно добил растерявшегося друга. Погрузив его, как мне показалось, в паническое замешательство и расстройство разума. Природу этих когнитивных реакций друга я и сам понимал весьма относительно.

Но в отличие от меня заумного, старшему лейтенанту Гриненко всё было предельно ясно. В ответ на мои слова и, ни секунды не раздумывая, он суетливо заколыхал из стороны в сторону опухшими брылями своих щек. Надо полагать, таким образом начисто отрицая моё обидное предположение. Одинаково оскорбительное как для него самого, так и для любого советского офицера. Поскольку гусары, равно, как и их боевые кони, ссут только стоя.

Я решил, что пора проявить великодушие и не стал настаивать на только что озвученном допущении. Тем более, что мы уже катили по улице Садовой. До дома под номером двенадцать оставалось проехать каких-то пару перекрёстков.

— Ты так и не ответил, чего твоя супружница от тебя еще хочет? — вернулся я к разговору о столбовом дворянстве гриненковской Марины, — На какую тему она тебе на этот раз мозжечок проклёвывает? Неужто уже нажилась в трёшке и теперь пятикомнатную хочет?

В ответ на мой вопрос Стас нервно дёрнул лицом упитанного дауна и торопливо отмахнулся. И тут мне стало интересно по-настоящему.

— Да ну тебя! Какая еще нахрен пятикомнатная⁈ Квартирой она и этой нарадоваться не может! — на пухлой физии опера отобразилась неопределённая гримаса. Пригодная, как для выражения жгучей радости, так и для демонстрации непереносимой печали, — Всех баб со своей работы уже в гости переводила! И всех наших бывших соседок. Всё никак не нахвастается новыми хоромами и шикарной буржуйской мебелью! Ты сам никогда в жизни не догадаешься, чего ей неймётся! Ей теперь моя карьера покоя не даёт! — ища понимания и сочувствия, старлей подался в мою сторону, и заглянул мне в глаза. Взглядом преданной, но побитой злыми соседями собаки.

— Ты понимаешь, Серёга, у нас в подъезде сплошь начальство проживает. Они через одного каждый день на черных персональных «Волгах» уезжают на свою работу! И назад на них приезжают! Один только я, как эта дура говорит, нет никто и звать меня никак!

Стас с досадой ударил себя кулаком по колену.

— Я всего лишь обычный опер из районной «уголовки». Мне-то самому это обстоятельство глубоко похер, я в начальство не стремлюсь. А вот моя безумная курица, она как будто с цепи сорвалась! Серёг, ты не поверишь, но я уже грешным делом иногда подумываю, что лучше бы мы в своей общаге на Коммунальной остались! Продыху не даёт, пилит и пилит!

Я озадаченно присвистнул. Стасовская Марина превзошла все мои самые смелые прогнозы. Не скрою, были у меня предположения насчет возможных её амбиций и запросов. По поводу каких-нибудь дополнительных мещанских изысков и радостей. Например, мебеля еще какие-нибудь. Для которых в новой квартире еще осталось изрядное количество свободных метров. Или, к примеру, холодильник с новой заграничной плитой и стиральной машинкой. Но нет, в своих грёзах милицейская супруга переплюнула все мои опасения. Не размениваясь на пошлые материальные ценности, она озаботилась более высоким служебно-общественным статусом мужа. И мне снова пришлось признать, что теория классиков марксизма-ленинизма в очередной раз оказалась незыблемой. Бытие таки определило сознание доброй, но чрезмерно амбициозной женщины. Пока еще недостаточно окрепшей умом. Слишком уж быстро переместилась она из захолустных рабочих окраин в боярские чертоги. Да еще расположенные на центральной улице самого фешенебельного района города! Н-да, такая вот, понимаешь, загогулина… Диалектика, если одним словом.

— Извини, друг Станислав, но в этом вопросе я тебе вряд ли чем-то смогу помочь! — честно ответил я другу, останавливая машину напротив его дома. — Я не Хоттабыч, дружище, я только учусь!

Старлей Гриненко никак на мои слова не отреагировал. Погрузившись в себя, он думал о чем-то своём и всем своим видом демонстрировал унылую сосредоточенность.

— Ты извини, но во двор я заезжать не буду, там у вас и вправду, тесновато от легкового автотранспорта! А завтра я за тобой обязательно заеду! Не стоит твоим нечеловеческим лицом граждан пугать в общественном транспорте.