Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван

Анна медленно подняла глаза. Взгляд скользнул по нам: по дядькам, по Рыльскому, чье лицо вдруг смягчилось до неузнаваемости, по гвардейцам… И наконец, на меня. Это был холодный, оценивающий, без тени подобострастия или интереса, взгляд. Как на неодушевленный предмет. Медленно, демонстративно, она вернулась к своей книге.

— Вот чертовка! — взорвался Николай в моей голове. — Истинно, дочка своей матери! Ты видал это? Это тебе не София с ее томными взглядами! Это — ледяное сердце!

— И нам нужно будет его растопить, — мысленно бросил я, не сводя глаз с балкона. — Она невероятно красивая. А этот траур… Шикарный ход. Прямо в душу.

Меня это не злило. Лишь забавляло.

Тем не менее мне нужно было срочно спрятать свои игрушки и привести себя в порядок. Я проигнорировал шпильку Анны и добродушно попросил ее родственников проводить меня в покои.

Через минуту я уже был на месте. Дверь щелкнула за спиной последнего слуги. Тишина роскошных апартаментов обволакивала меня. Она нарушалась лишь далеким шумом прибоя и криком чаек. Воздух, охлаждаемый магическими кристаллами в стенах, пах свежестью, морем и дорогим деревом.

Прямо передо мной блестела лакированная балконная терраса, а за ней — бездонная бирюза Черного моря, усеянная белыми точками яхт. Красота, достойная открытки.

— Ну, Соломон? — мысленно проскрипел Николай. — Располагайся. Чувствуй себя, как дома. Только не забывай, что каждую вазу здесь, наверное, прослушивает ее маменька.

— Не сомневаюсь, Ник, — ответил я, сбрасывая дорожный сюртук на спинку стула из светлого дуба. — Но сначала — гигиена и стратегический запас.

Мой взгляд упал на «особый» чемоданчик. Не теряя времени, я присел на корточки у огромной кровати под тяжелым балдахином из парчи. Пространство под ней было глубоким, затененным. Идеальное укрытие. Я протолкнул чемодан как можно дальше, в самый темный угол, туда, куда вряд ли заглянет даже придирчивая горничная во время уборки. Кожаный уголок едва виднелся в полумраке. Этого было достаточно.

— Надеюсь, твои игрушки не начнут стрелять от жары? — съехидничал Николай.

— Только если кто-то их потревожит, — парировал я, направляясь в ванную.

И вот тут роскошь ударила в нос. Мраморные стены и пол, золотая фурнитура, огромная ванна на львиных лапах. Я предпочел душ: мощные горячие струи быстро смыли с меня остатки дорожной пыли, запах гари «Голландца» и липкое ощущение недавнего боя. Пар затуманил зеркало, но когда он рассеялся, передо мной встало знакомое отражение. Лицо Николая Соболева. Все еще с легкой тенью усталости под глазами, но уже без следов вчерашнего «нездоровья». Бритва скользнула по щекам и подбородку, оставляя гладкую кожу. Но самой главной метаморфозой были янтарные глаза. Внимательные, острые, с той самой хитринкой, которая никогда не была свойственна настоящему Николаю. Мои глаза на его лице. Это зрелище по-прежнему было немного жутким.

— Признай, Соломон, — пробормотал призрак, наблюдая, как я вытираюсь пушистым полотенцем. — Ты привел это тело в порядок. Даже… почти симпатичным стал.

— Почти — ключевое слово, принц, — мысленно усмехнулся я, возвращаясь в спальню. — Но симпатия — это оружие. Особенно в предстоящей баталии. Пора выбирать доспехи.

Я распахнул дверцы массивного гардероба, который до отказа успели набить слуги. Внутри сияло буйство тканей и фасонов. Десятки костюмов висели в идеальном порядке: строгие сюртуки для аудиенций, нарядные визитки, легкие летние фраки из тончайшей шерсти, шелка и льна. Цветовая гамма — от сдержанного черного и серого до песочного, небесно-голубого, даже бледно-розового. Богатство и избыток.

— Боже правый! — мысленно ахнул Николай, явно вспоминая свой прежний гардероб. — Я и забыл, какое у меня изобилие в нарядах! Этот синий атласный — вон тот, с вышивкой? — выглядит как наряд оперного тенора. Слишком… театрально. А этот песочный лен — практично, но уныло. Скука смертная. О! — Его внутренний голос зазвучал оживленнее. — Смотри! Белый! Чистый, как первый снег! Фрак!

Мой взгляд упал на указанный предмет. Белоснежный фрак из плотного, но легкого шелка. Идеальный крой, безупречные линии. Я вытащил его. Ткань приятно холодила пальцы.

— Идеально, — констатировал я, мысленно уже примеряя его. Анна — в своем траурном черном бархате, как воплощение ночи, сопротивления, смерти для нее самой. Я — в ослепительно белом. Как призрак? Как ангел? Как вызов? Контраст будет оглушительным. Зримым воплощением пропасти между марионеткой-императором и жертвой политики. Идеальный фон для моей игры влюбленного дурачка. Он сразу задаст тон, подчеркнет разницу во взглядах, в позициях, в самом нашем отношении к этой помолвке.

— Отличный выбор, — усмехнулся я вслух, хотя в комнате никого не было. — Подчеркнем антагонизм. Пусть все видят.

Я быстро облачился. Белоснежная сорочка с высоким воротником, темно-синий галстук-бабочка, подчеркивающий белизну фрака. Застегнул пуговицы. Подошел к трюмо.

В зеркале смотрел молодой человек в безупречном белом фраке. Плечи расправлены, осанка не императорская, но уверенная. Лицо Николая, но с моим выражением: усталые, но живые, с хитринкой глаза, чуть тронутые иронией уголки губ. Выглядел… респектабельно. Почти элегантно. Для предполагаемого пьяницы и дебошира — более чем презентабельно. Для марионетки — вызывающе самостоятельно.

— Неплохо, — пробормотал Николай с ноткой удивления. — Даже… очень. Только не зазнавайся, Соломон. Анна — не из тех, кого впечатлит один только фрак.

— О, я в этом не сомневаюсь, — мысленно ответил я, поправляя манжету. — Это лишь первый выстрел.

И как по сигналу, в дверь постучали… деликатно, но настойчиво.

— Ваше Величество? Простите за беспокойство, — донесся голос слуги из-за двери. — Извольте пожаловать к столу. Госпожа Анна Александровна, господа Меньшиковы и капитан Рыльский ожидают вас в беседке с видом на море.

Игра продолжалась, и белый рыцарь выходил на поле боя.

Спускаясь по фасадной мраморной лестнице, я почувствовал, как крымское солнце ударило в спину. В беседке уже сидели все: Анна во главе стола. Она была в том же черном бархате, бледная и неприступная. Рыльский восседал справа от нее, дядьки — с другого бока. Место во главе стола, напротив Анны, пустовало.

— Простите за опоздание, — сказал я легко, занимая свое место. — Освежиться захотелось. После дороги. И после пиратов. — Я бросил на Анну быстрый взгляд. Никакой реакции. Она изучала маникюр на своих тонких пальчиках.

Слуги начали шествие с закусок. Устрицы на льду, икра, нежные паштеты. Я налил себе бокал крымского белого, прохладного, с нотками цитруса.

— Прекрасный вид, Анна Александровна, — начал я, делая глоток и окидывая взглядом панораму моря. — Ваше имение — настоящий райский уголок. И вы в нем — самая яркая жемчужина.

Она подняла глаза. Ее взглядом можно было тушить вулканы.

— Вы слишком любезны, ваше величество. Рай — понятие субъективное. Для кого-то это — тишина и книги. — Она слегка коснулась пальцем обложки томика, лежащего рядом с тарелкой.

— Ого, — усмехнулся Николай. — Уже отшивает.

— Книги — спутники мудрых, — парировал я с наигранным восторгом. — А ваша красота, Анна Александровна, способна вдохновить на поэмы, которые затмят все библиотеки мира! Скажите, часто ли вас сравнивали с Афродитой, выходящей из пены морской? Здешнее море, право, идеальный фон для вас.

Рыльский слегка поморщился. Дядьки переглянулись, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Анна же лишь тонко улыбнулась улыбкой, лишенной тепла.

— Сравнения — удел льстецов и плохих поэтов, Ваше Величество. Я предпочитаю конкретику. И факты.

Ее голос был низким, мелодичным, но каждое слово казалось отточенным лезвием. Она брала контроль над разговором. Игнорировала мои попытки играть влюбленного дурачка. Рыльский попытался вклиниться с вопросом о сборе урожая винограда, но Анна лишь кивнула, не отрываясь от меня.

Настал момент для тяжелой артиллерии. Я налил себе еще вина, поймав предостерегающий взгляд Рыльского. И вздохнул театрально.