Обманутая жена дракона (СИ) - Богатова Властелина

Я бы низачто не подумала что он мог сказать неправду.

— Добрый день, присаживайтесь, — говорит он снимая верхний камзол, вешает его на крючок. — Я только прибыл, ставит на стол свой тяжёлый саквояж с лекарскими скрабом и идет в угол за ширму, где стоит таз с водой, для мытья рук.

Значит, он действительно был на выезде.

Я занимаю указанное место. Жду.

Диспонс возвращается, садиться в своё кресло напротив меня.

— Что вас беспокоит, по какому поводу, — бодро начинает он раскрывая свою книгу записей.

Если он так играет, то игра безупречна.

— Вы, наверное уже забыли, но я напомню, тот день, три года назад, я…, — говорить мне было трудно, вспоминая то время, — я была беременна, но потеряла ребёнка. А сегодня я узнаю от моего мужа господина Ройнхард Дер Крейн… вы сказали ему о том, что я не могу иметь детей, — сжимаю подлокотники и наклоняюсь. — Это правда, вы сказала ему это?

Мужчина выслушав меня хмурится, сцепил руки в замок погружается в раздумья, от чего складок на лбу становится больше.

— Мисс дер Крейн, это было так давно…, — произносит он, пристально, почти не мигая, вглядываясь в мои глаза. Его голос тихий, но в нём сквозит та самая холодная уверенность, от которой по спине пробегает дрожь.

— Я обязан был сказать. — Он чуть наклоняется вперёд, пальцы его неторопливо касаются резной ручки кресла. — Вы были ещё молоды, я понимал, как важно для вас, как для молодой жены, родить от влиятельного мужчины первенца, чтобы удержать свои позиции. Да, я сказал ему правду.

— Что, простите? Удержать позиции? — я едва выдыхаю, и голос предательски дрожит.

Диспонс неспешно откидывается на спинку, словно в его распоряжении целая вечность. На лице проступает тень высокомерной усмешки. Взгляд становится холодным, как сталь, и даже угрожающим.

— А разве нет?

— Нет! — я вскакиваю, чувствуя, как горло сжимает, — вы ошибаетесь, я и Ройнхард, мы…

Что? Что я могу ему ответить? Что моему мужу не нужен наследник? Что он любит меня, несмотря ни на что? Ложь. Это ведь я любила его несмотря ни на что. А он… за моей спиной спал с моей сестрой.

— Вам было страшно, — продолжает Баккер, скрестив руки на груди, как судья, выносящий приговор. — У вас это было написано во взгляде. Но я не мог обманывать господина Дер Крейна. А вас… мне было жаль. Всё равно вы бы не смогли долго притворяться.

— Да как вы… — слова рвутся криком. Я резко поднимаюсь, стул с грохотом отъезжает назад. Внутри всё закипает, магия пробивается наружу, перетекая горячими, пульсирующими волнами по венам. Пальцы непроизвольно дрожат, воздух вокруг будто сгущается. — Я была беременна, и вы это прекрасно знали! И зачем-то солгали моему мужу!

— Осторожнее в словах, мисс, — он склоняет голову чуть набок, словно разглядывая подопытного зверька. — Если бы это было не так, вы бы давно подарили ему наследника. И не одного. Но увы, прошло уже три года. Время идёт, а у женщин его не так много. Ваш муж поистине терпеливый человек.

Я сжимаю зубы, чтобы не закричать. Как же хотелось бросить этому самодовольному снобу в лицо правду, вырвать у него эту маску снисходительности — сказать, что я ношу под сердцем ещё одного ребёнка. Но я не сделаю этого. Пока не выясню, кто мои враги. Меня подставили — наглым, безжалостным, жестоким образом.

— Мы ещё посмотрим, господин Баккер, — выдавливаю я и резко разворачиваюсь. Воздух дрожит от магии, и я боюсь, что ещё миг — и сгорит сама комната. Мне нужно уйти, немедленно.

— Берегите себя, мисс, — тихо звучит его пожелание у самой двери. Голос мягкий, почти заботливый, и от этого ещё более страшный.

Я вздрагиваю, сердце замирает пропуская удар, но быстро беру себя в руки.

Дорога обратно словно тянулась сквозь туман.

Мысли упорно возвращались к прошлому, к тому самому времени — к моей беременности три года назад. Я пыталась ухватиться за каждую мелочь, каждое ощущение, будто если разберу всё по кусочкам, то найду ответ.

Я ведь отчётливо помню: Ройнхард сидел тогда в своём кабинете вместе с лекарем. Я проходила мимо и слышала их голоса сквозь приоткрытую дверь. Но что именно внушал Баккер моему мужу — тогда и представить не могла. Что он говорил ему о моей «несостоятельности», о том, будто я не могу иметь детей…

После того разговора Ройн изменился. Словно кто-то вытянул из него тепло. Он не стал выяснять, не обвинял меня прямо, нет… он просто стал холоден. Несколько дней подряд он почти не разговаривал со мной. А когда я пыталась подойти, он лишь устало улыбался и говорил: “Всё в порядке, я просто немного утомлён”.

Эта улыбка… она резала сильнее любых слов. Потому что я чувствовала — она пустая. Не согревает. Будто между нами выросла невидимая стена.

Тогда между нами и пролегла незримая преграда. А я ведь и подумать не могла, что всё дело в словах Баккера. Что муж уже тогда носил в себе эту мысль: я — не способна, я — несостоятельна.

И, наверное, именно тогда глубоко внутри я впервые начала его обвинять. Тихо, исподволь, сама того не замечая. Но с того момента стена между нами только росла. И теперь я ясно понимаю: именно там всё и началось.

Но почему? Почему он не поговорил со мной? Не стал ранить меня ещё больше, что я — по словам доктора — бесплодна, или ему было просто неудобно, проще ведь завести любовницу. И сказать, что я обманула, что была беременна.

Стало горько от этих мыслей.

Меня оклеветали и обманули со всех сторон.

Это я позволила. По своей неопытности и незнанию, жила в надежде и боялась слово лишнее сказать. Он ведь избегал разговоров о потере ребёнка и раздражался, когда я об этом говорила, когда мне нужно было его внимание.

Если бы не этот возврат в прошлое, я бы так и осталась слепой. И всё закончилось бы плохо — и для меня, и для моего ребёнка.

Эта мысль пронзает меня как ледяной укол.

Я не позволю повторить ту ошибку. Никогда. Вот только… что именно нужно исправить? Какой шаг я должна сделать, чтобы не попасть в ту же ловушку? Ведь то будущее уже совсем рядом, я чувствую его дыхание за спиной.

С этими тревожными мыслями я и не заметила, как карета въехала во двор и остановилась прямо перед парадным входом. Колёса стихли, кучер негромко крикнул что-то лошадям. Я глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в груди, и выбралась наружу.

Холодный воздух коснулся щёк, в голове стало чуть яснее.

Неспешно поднимаюсь по широкой каменной лестнице, чувствуя себя выжатой как лимон.

Войдя в гостиную, я едва успела снять перчатки — и поняла, что здесь меня уже ждут.

Не просто ждут — терпеливо, как будто время остановилось до моего появления.

Гость сидел в кресле у окна, и, судя по выражению лица, он находился здесь достаточно давно.

Волтерн держится вежливо, но его губы расплываются в какой-то слишком уж загадочной улыбке, а в глазах скользит хищный блеск.

От этого взгляда по коже будто бегут ледяные мурашки. Меня он настораживает — так смотрят, когда что-то замышляют.

Или это я слишком мнительна после разговора с доктором? Теперь в каждом слове, в каждом жесте вижу заговор. Но ведь нельзя же так — Вольтер Баернар не имеет отношения к этой ужасной ситуации.

— Вы? — произношу я с натянутой улыбкой, больше из вежливости, чем от сердца.

Он чуть усмехается, спокойно подходит ближе. Его шаги мягко звучат по паркету, будто кошачьи. Берёт мою руку — его пальцы прохладные и сильные — и наклоняется, легко касаясь губами кожи. Я жду, что сердце дрогнет, что внутри что-то отзовётся…

Но ничего. Пустота. Ни малейшей искры.

Совсем не так, как с Ройнхардом.

Тогда мир вспыхнул, зазвенел, ожил всеми красками. Я будто впервые вдохнула воздух полной грудью: сладкий, тёплый, пахнущий весной. Казалось, у меня выросли крылья, сердце билось так стремительно, что я слышала его стук в ушах, а каждая клеточка тела тянулась к нему. Его прикосновения оставляли на коже невидимые следы, а взгляд — опьянял. Я чувствовала вкус его внимания, будто мёд, густой и пьянящий.