* * *
— Меня бы это касалось, если бы у меня были отношения с Марком, — отмахнулась я.
Хотя должна была себе признаться, что новость не оставила меня равнодушной, однако безмятежное выражение лица я удержала.
Марк помрачнел.
— Ант прав. Даже если мы не будем близки, все равно будем рядом, найдутся любители интерпретировать и доброжелатели, чтобы просветить.
— Я поняла, — задумчиво пробормотала я, — великосветский гадюшник — это классика.
— Именно, — кивнул Ант. — А теперь, мои дорогие, я хотел бы услышать вашу историю.
Дорогие мои читатели! Мне очень важна ваша реакция на историю. Жду ваши комментарии и лайки. Подписывайтесь на автора и добавляйте книгу в библиотеку. Так вы меня не потеряете и вовремя будете знать о продолжении этой истории и публикации новых книг. Близится конец первой части. Готовится к публикации вторая часть книги. Не пропустите!
Глава 19
Взгляд в прошлое 3. Я и Генка
— Э-ва, я хочу услышать вашу историю, потому что не понимаю, почему ты отталкиваешь Марка. Нам обоим от этого очень больно. Ты даже ко мне более снисходительна, чем к нему. Что с тобой? Ты совсем его не помнишь?
— Ант, послушай меня! Марк — не Мирон! Кроме того, мы были женаты с ним всего шесть лет. Получается, что я большую часть жизни прожила без Мирона. Вы оба для меня незнакомцы. И я не отвергаю полностью мысль остаться здесь, следовательно, не отвергаю полностью необходимость тройственного союза, без Марка и без тебя мне здесь вообще нечего делать.
Я действительно так думала.
— Понимаешь, чисто умозрительно, я бы с удовольствием отказалась и от первого, и от второго — от вашего мира и странного брака. Зачем мне новые проблемы? Но, будучи причастной ко всему, что уже произошло, прикипев к людям, с которыми уже как-то связана, я не могу рубить с плеча и бестрепетно отказываться от всего, что идет в комплекте с людьми.
Как бы я ни кочевряжилась, мысль — расстаться с ними со всеми и никогда больше не увидеть — причиняла боль.
— И, хотя я не чувствую Марка как Мирона, как родного человека здесь, — я постучала себя в грудь, — умом я принимаю, что это он, и не хочу причинять ему боль. И, хотя я ни в чем пред Мироном не виновата и, в общем, ничего не должна Марку, я хочу дать ему шанс.
Себе я могу признаться, что могла бы принять Марка как Мирона, если бы не чувствовала и не боялась его зверя. Кстати, нужно сказать и об этом, но решила об этом отдельно поговорить с Марком. Возможно он помнит, как чувствовал себя, когда не было зверя, и может сравнить.
— И, да, признаюсь, мне нравится снова быть молодой (и надолго), но… Надо сказать, и свою старость я принимала без горечи, поэтому жить в вашем, непривычном для меня мире, просто из любопытства — не вариант. Из любопытства можно экскурсию устроить, с учетом размеров мира и возможностью пользоваться порталами — это два-три месяца, от силы полгода.
Подумала, что надо сказать о ненормальном для Земли омоложении.
— И да, я вижу проблемы с возвращением — меня помолодевшей — домой. Как прежде уже не будет. Поэтому, если вы хотите, чтобы я осталась, вам придется — заметь, Марк, вам, а не тебе — постараться меня в этом убедить. Не получится так, как это получилось у Мирона в первый раз.
* * *
В общем, я решилась рассказать о себе и о Мироне.
— Я была красивой девочкой, но мама меня воспитывала очень строго, так что у меня не было мании величия, как часто бывает у красивых девочек. И уверенности в своей неотразимости тоже не было. Поэтому я вышла замуж очень рано — сразу по окончании первого курса университета.
Всю подноготную мужчинам я рассказывать не собиралась, но нахлынули воспоминания. И я иногда надолго замолкала, перебирая их. Мужчины терпеливо ждали.
Я вышла замуж — едва исполнилось восемнадцать — за Генку, потому что он показался самым безопасным. Опасность, как мне казалось, крылась в том, что я оказалась лакомой добычей для многих. И в университете, и на улице, да везде, где приходилось пересекаться с мужчинами, ко мне клеились самые яркие представители сильного пола. Меня это пугало несказанно, постоянно свербела мысль: «Что он во мне нашел? Я же никакая, а он вон какой. Наверное, девушки перед ним штабелями укладываются».
Конечно же, я насчет своей (не)привлекательности ошибалась, что было следствием матушкиных наставлений. Вероятно, кроме того, присутствовала особая манкость, которую я сама не осознавала: стеснялась себя, пристального внимания, жарких взглядов, ускользала, отказывала, при этом никогда не была резка, не грубила, так как была нежной, воспитанной в строгости, домашней девочкой. И, вероятно, это воспринималось как особо изощренная игра с противоположным полом. Мужчины не верили «по Станиславскому», и в чем-то, конечно, были правы — ведь не деревянная я все же, но никому ничего не собиралась объяснять и доказывать, опять же потому, что стеснялась. И снова, и снова ускользала.
Геннадий Мордвинов не был наглым и напористым, был ненавязчивым и удобным. Мне казалось это следствием воспитания и самодостаточности. Я ошибалась. На самом деле Генка, как выяснилось вскоре после свадьбы, был трусоватым и закомплексованным, очень обидчивым, ревнивым и пакостливым.
В общем, многое, внушенное мне мамой, оказалось не таким, каким было на самом деле.
Трудно представить себе мужчину, который боится свою женщину, завидует и способен гадить собственной жене. Вот в этом как раз и крылась реальная опасность.
Генка подставлял меня перед преподавателями.
Например, вносил ошибки в мои уже проверенные учебные проекты. А когда мне снижали оценку и требовали переделать, высмеивал, указывал на мою неспособность и бесполезность. И я знала, что ошибок быть не может, но доказать ничего не могла.
Когда я болела, говорил, что прогуливаю. На мои больничные преподаватели потом смотрели с сомнением. Как-то декан даже потребовал, чтобы я призналась в симуляции болезни и честно рассказала, как получаю справки.
Оговаривал перед моими и своими родителями, рассказывая во время каких-нибудь семейных застолий, как бы в шутку, о моих несуществующих отношениях с другими мужчинами.
Мне потом приходилось оправдываться перед мамой и лапочкой-свекровью. Да мне повезло, свекровь была очень уютной полноватой женщиной, она мне пеняла, а я оправдывалась и отогревалась в ее мягких объятиях. С мамой у меня тактильные отношения не складывались с детства — мне в маминых объятиях почему-то было душно.
Генка передергивал мои высказывания, втягивал в бесполезные споры, а когда я отказывалась их продолжать, выдвигал какие-то глупые и дикие обвинения. В общем, самоутверждался за мой счет изобретательно и с огоньком. Что со стороны выглядело глуповатыми оговорками. Я и сама не сразу поняла и поверила, что все это не случайно.
Теперь, спустя почти полвека, я хорошо понимала, что это был весьма умелый абьюзинг, но в то время слова такого не знали. И, например, мама, у которой я пыталась найти, если не защиту, то хотя бы понимание, ничего особенного в таких отношениях не видела, хотя самой в подобной ситуации быть не приходилось — мой строгий, бесконечно терпеливый папа к жене относился как к фарфоровой вазе.
И на мое счастье Генка не успел скатиться до рукоприкладства, я думаю, он бы и хотел меня прибить, но просто трусил.
Я не умела конфликтовать, даже словесная агрессия приводила меня сначала в недоумение, а потом в ступор.
И когда за словами последовали действия, я стала его бояться.
Генка начал напиваться. Не дома. Когда к нам приходили гости, я кормила, что называется, на убой, и он не косел. Генка наливался методично и целенаправленно, когда мы бывали в гостях, а мне предстоял уже дома тихий страшный вечер, который начинался еще по дороге домой.
