Последний Герой. Том 10 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я рассказывал ему это всё, потому что мне и самому нужно было время. Говорил, словно пытался убаюкать ровным тоном умирающего убийцу, женщину в истерике от страха… и собственные мысли.

— А потом ты просто включил свет в нужный момент, подгадал, когда Плотникова вышла на крыльцо. Ты ведь её телефон подкинул заранее. Под кровать, где ты задушил Даниила Кожевникова, ты положил именно телефон Ирины, указывая, что её очередь следующая. Очерёдность смертей ты продумал тщательно. Она пугала людей сильнее самой смерти. Страшное дело… ожидание своей очереди. И поэтому в тот момент тебе нужна была именно она.

Антон, которого убаюкивать было не нужно, не к месту всхрапнул, попытался перевернуться и чуть не сверзился с дивана. Я замолк на секунду, наблюдая за ним. Но за это время было выпито слишком много спиртного, чтобы невинные шумы могли разбудить его, если уж даже выстрел не поднял.

— А Кожевникова, — продолжил я, проведя свободной рукой по глазам, — ты убил без особых сложностей. Он сам впустил тебя в комнату ночью. Потом ты открыл окно, изобразив, будто убийца забрался снаружи. Ты знал, что Нинель пьёт только сухое вино, а Мария — полусладкое. Всё, казалось, продумал и отравил полусладкое. Следующей должна была умереть Мария. У тебя был сценарий, и именно по нему всё должно было идти. Но Нинель спутала твои планы. Она приняла смерть на себя. Забрала её, можно сказать, вырвала из рук Марии вместе с этой злосчастной бутылкой. Вот, что мне интересно. Скажи, ты собирался убивать Нинель Корсунскую? Она ведь не входила в клуб. И Антона.

Я чуть махнул рукой в сторону дивана. И закончил:

— И меня.

— Я сначала хотел убить всех, кто в клубе, — глухо проговорил Речкин. — А потом остальных разом, без мучений. Не так, как их.

— Зачем?

— Про… прозаично. Чтобы не осталось свидетелей.

— Но почему? — вскрикнула Мария. — Почему ты это сделал? Зачем? Почему⁈ Ты же был один из нас. Ты же поэт!

— Поэт, — скривился Речкин. — Да какой я, на хер, поэт. Я в жизни ни строчки не написал. Всё это хрень собачья.

— Как? — выдохнула Мария. — Ты же читал нам свои стихи. Показывал. Они у тебя замечательные. И я не понимаю, как! Как такой человек…

— Это не я написал, — сказал Речкин. — Это мне писали на заказ. Сейчас через интернет можно, что угодно. Куча народу мается без работы и готова на всё, лишь бы получить копеечный заказ. Хоть стихи, хоть эпитафию, Чижова.

— Это были не твои стихи, — тихо проговорила Мария. — Но зачем? Зачем ты всё это устроил?

— А-а! Чтобы попасть в ваш чёртов клуб, — хрипло сказал Речкин. — В это сборище ублюдков. Чтобы… отомстить. Мой отец погиб на операционном столе хирурга Волкова.

Он замолчал, перевёл дыхание и продолжил уже глухо, будто выдавливая слова.

— Когда отец умер, я сначала думал, что это врачебная ошибка. Такое бывает. Но потом у… узнал, что у этого хирурга уже были смертельные случаи. Не один. Волков, — он криво усмехнулся. — Сергей Волков. Тот самый. Он тоже был в вашем клубе.

— Серёжа Волков… — прошептала Мария. — Он же… он погиб. Это ты?

— Да, — кивнул Речкин. — Я его убил. Ножом. У него дома, в коттедже. Прямо в сердце. Но это было потом. Сначала я должен был убедиться, что он действительно виноват.

Он посмотрел куда-то мимо нас, словно снова видел тот момент.

— Я хотел к нему подобраться. Сблизиться. Понять, что он за человек. Но как? У нас не было ничего общего. А потом я узнал, что он состоит в каком-то литературном клубе. Так я и оказался у вас.

Мария сжала губы.

— Конечно, для этого нужны были стихи, — продолжал Речкин. — Нашёл в интернете тех, кто за копейки напишет что угодно. И стал… ходить на ваши вечера. Читать, кивать, делать вид, что я один из вас. Хотя меня временами… просто трясло от омерзения. Господи, как же вы меня бесили. Как я вас ненавидел. И эти ваши глупые стишки. Тьфу!..

Он криво усмехнулся.

— Но я не зря туда пошёл. Я узнал, что вы все… — он обвёл взглядом комнату, — вы все убийцы. Вы вдохновляетесь смертью. Вы питаетесь ею. И мой отец погиб не случайно. Он стал музой для вдохновения этого Волкова. Ублюдка-хирурга!

Речкин закашлялся, сплюнул кровь.

— Гореть вам всем в аду. И особенно вашему главному — Корнею Сагаде. Я увёл у него жену специально. Хотел ударить побольнее. Но что это… разве это месть?

Мария смотрела на него, не мигая.

— Ты… не только это?..

— Конечно, этого было мало. Теперь он лежит, закопанный в сугроб, — тихо сказал Речкин. — На тридцать седьмом километре трассы. А все думают, что он сбежал из больницы. Думают, что он и есть убийца. Что он всё это устроил. Удобно получилось, правда? Жаль, что не срослось до конца… А задумка была… кха-кха… гениальной.

Он самодовольно хмыкнул.

— Я хотел, чтобы все так думали, — хрипло продолжил Речкин. — Мне мало было забрать его жизнь. Я хотел очернить и его тоже. И у меня почти получилось. Если бы не мент… — он кивнул на меня. — Если бы ты меня не раскусил.

— Так это ты отравил Елену? — спросил я.

Естественно, я прекрасно помнил, как мы его взяли на квартире Сагады, а потом отпустили, потому что время смерти не соответствовало версии. Но ведь это не доказательство, что он не делал этого…

— Нет, — мотнул головой Речкин. — Она выпила отравленный коньяк, который принесла Светлана. Подарила. Света одна оставалась безнаказанной. Она одна меня раскусила. Я до неё не добрался.

Он тяжело сглотнул и продолжил, сбиваясь. Силы явно покидали его.

— Я люблю коньяк, она это знала. Принесла бутылку, отравленную. Для меня. А её мать коньяк никогда не пила. Но в тот вечер почему-то открыла бутылку и отпила. Мы с ней и правда тогда… — он тяжело выдохнул, теряя силы, — крепко поругались, и, видимо, она хотела снять стресс. Другого алкоголя в квартире не оказалось. И это спасло меня, ха! Интересное у смерти чувство юмора, а? А Светлану я всё равно наказал. Она ведь стала убийцей собственной матери. Хотя яд… был предназначен мне.

— Страшный ты человек, — выдохнула Мария. — Господи… Макс, я боюсь его.

— Ничего, — сказал я. — Я с тобой.

— Да, — прошипел Речкин, выплёвывая слова вместе со слюной. — Я добился своего. Вы боитесь. Этого я и хотел. Страха в ваших глазах. Такого же, какой был у бойфренда Светланы.

Он закрыл глаза на секунду и снова открыл.

— Когда я столкнул его с крыши, я знал, что они часто встречаются там. На крыше этого дома. Я написал ему с незнакомого номера. Заманил. Написал от имени Светланы. Сказал, что за ней следят. Он поверил. Кхе…

Речкин закашлялся, но не остановился.

— Он же тоже входил в этот чёртов клуб. Его не было на собрании. Тогда, когда я… — он усмехнулся. — Когда я закрыл дощечкой дымоход. Я хотел покончить с вами всеми сразу. Разом. Вы дармоеды и убийцы. Но судьба распорядилась иначе. Четверо из вас выжили. Ты, Мария, в том числе.

Он снова закашлялся, но глаза его горели диким огнём, он уже хрипел, слова давались с большим трудом.

— А потом, когда я стал… продолжать своё дело, я понял, что процесс мне нравится даже больше, чем результат. Потому что именно в процессе я получал то, чего не получал всю жизнь. Наслаждение. От того, что забираю ваши никчёмные жизни, и теперь вы… будете жить в ужасе… пока не умрёте.

— Больной, — выдохнула Мария, прижимаясь ко мне. — Ты больной…

— Из всех вас я самый здоровый, — слабо усмехнулся Речкин. — Я чистильщик. Убийца убийц. Жаль, что не получилось здесь. Если бы не этот мент.

Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде совсем не было раскаяния.

— Но что есть, то есть. Клуб «Мёртвая поэзия» больше не существует. И никто его не возродит, — прохрипел он, обращаясь неизвестно к кому: то ли к Марии, то ли ко всем нам или к целому миру.

— А я буду жить… ты загнулся здесь, на полу, у моих ног, истекая кровью… — в глазах Марии в этот момент блеснула злоба и странное торжество.

Речкин вдруг расхохотался, захлёбываясь смехом, но этот смех оборвался на полуслове. Тимофей, лжепоэт и любовник-самозванец, потратил последние силы на хохот. Так и застыл с приоткрытым ртом, тело обмякло, голова повисла на груди.