Крепостная (СИ) - Брай Марьяна

— Добрый вечер, Евгений. Давайте выйдем, чтобы здесь не мешать, - я отступила назад на крыльцо, чтобы дать мужчине выйти.

— Извиниться хотел… - как только закрылась дверь в избу-кухню, он замешкался. Я заметила, как мечется его взгляд.

— За что? Ничего дурного вы не совершили, - я пошагала к речке, поглядывая на окна гостиной. Да, я не хотела сейчас увидеть Петра.

— Вам сказали, наверное, что я приходил…

— Да. И про вашу встречу с молодым барином, - я куталась не от холода, а от желания отгородиться ото всех этих проблем, злословия и попыток объясниться.

— Он плохо говорил о вас, Надя, - я услышала, что его шаги затихли, и обернулась. Мужчина остановился и смотрел на меня.

— Собака лает, караван идет, - я улыбнулась ему и сделала пару шагов назад, чтобы оказаться рядом. – У вас в имении все спокойно, Евгений Фомич?

— У меня нет крепостных, - Евгений растерялся от этого вопроса и как будто даже обрадовался перемене темы. – При доме четыре человека, но они вольные. Мне не с руки было вести в Верхнеуральск людей. Нанял здесь. Я пришел и за этим. Городской глава Никита Ефремович за последние дни сдал сильно, и мне самому приходится ездить по усадьбам, где люди шум поднимают.

— Надеялись, что Прощеное воскресенье и Великий пост помогут народу принять закон? – я хмыкнула. А вот собеседник мой посмотрел на меня немного иначе: с каким-то совершенно новым интересом.

— Наверное. Но пост никому не помешал поднимать народ. В Казанской и Пензенской губерниях восстания. Крови много пролито. Как бы у нас такого не случилось. Город далеко, а военных здесь хоть и достаточно, да люди все друг другу знакомые.

— А вы не с крепостными говорите, а с хозяевами их бывшими, Евгений Фомич. Соберите у себя да расскажите, чтобы не отсылали куда подальше, а разъясняли. Хозяева земли и платежи отсрочить могут. Конечно, потеряют в деньгах, зато усадьбы им не спалят, да семьи живы-здоровы останутся. А к лету все остынут, поймут, что назад дороги нет, попривыкнут, - я не могла смотреть в его глаза, постоянно думая о Петре и его россказнях.

У меня не было причины не верить Петеньке-засранцу, потому что Надюша не пошла бы на грех просто так. Но хоть этот совершенно чужой человек был мне никем, почему-то внутри будто росла вина за свое прошлое. Да, теперь оно было моим. И никто не понял бы меня, примись я объяснять, что ничего не знаю и точно могу утверждать.

— Откуда вы столько знаете о… - он наконец, сделал шаг, видимо заметив, как я косилась на окна и двери усадьбы.

— Газеты у барина читала, да и слышала много чего. Дел у вас сейчас будет за глаза. Да и глава, поди, поторопится от дел отойти? – предположила я.

— Да, но это знаем пока только он и я, - мой собеседник даже оторопел и снова остановился.

— Идемте. Коли по утрам теперь нет возможности погулять, так мы хоть сейчас это с вами наверстаем, - я старалась улыбаться.

А вот Евгений был то ли напуган, то ли так ошарашен моими выводами, что даже забыл о сползшем с лица шарфе и о родимом пятне, которое не давало ему покоя.

— Вы сейчас свободны, Надежда…

— Да, как птица. Только вот все птицы улетели в теплые края, а я осталась тут, - я раскинула руки, словно показывая на все, что меня окружает. - Барин до весны все как есть оставит, а потом начнет деньги платить, как вольнонаемным.

— Это хорошо. Переживал за тебя… за вас… Мне в Петербург уехать надобно. Как раз до весны. В должность войду, коли утвердят, и потом вернусь, - он вспомнил о шарфе, подтянул его и снова посмотрел на меня как-то испуганно.

— Да чего вы напуганы так, Евгений Фомич? – мне даже смешно немного стало. Словно его кто заставлял со мной говорить, объясняться, планами делиться.

— Оставить вас боюсь. Будто что-то случится, как только уеду, - скороговоркой выпалил он и выдохнул.

— О-ох, даже не думайте о том! Все будет хорошо. Осип Германыч меня в обиду не даст. Он у нас хоть и не молод, но умен и честен. Да и Фирс с подругами у меня есть. Доживем до весны, даст Бог. Только вот… растает Урал! Где гулять станем? – я засмеялась, стараясь наш диалог сделать не таким уж грустным.

— Хорошо. Так мне спокойней будет. Я могу вам написать?

— Можете, конечно. Расскажите, как там в Петербурге. Мне очень интересно!

— Никогда не были? – спросил он, а потом сам прыснул от смеха.

— Ну, вы и сами поняли, что не была. Но слышала много.

— От Петра? – голос его вдруг стал железным, холодным и острым.

— Я с ним разговоров не вела, если вы об этом. А то, что он вам сказал, на его совести. Коли вы решили мне уроки жизни давать, то не к месту они сейчас. Идемте домой. У меня дел еще много, - настроение, только-только начинавшее меняться на хорошее, он испортил, и продолжать эту прогулку я расхотела.

— Простите… черт, да что же это я… - мой несостоявшийся знакомец плелся за мной. Возле дома дежурно напомнил, что напишет, и мы расстались.

Я выдохнула, когда он ушел. Не было в моих планах сейчас поддерживать неуверенных в себе кавалеров. Свои бы проблемы расхлебать.

Через пару дней на карету барина напали. Случайные прохожие, выбежавшие на крик, не дали закончить начатое. Фирс один дрался с двумя выскочившими на них мужиками. Осипа ударили по голове, как только он высунулся. Фирса хотели сбросить с козел, а барина увезти и доделать дело в тихом месте.

Я как раз вернулась с Нюрой из церкви и, обнаружив дома переполох, бросилась в комнату Осипа. Тот прижимал ко лбу рукавицу, с которой капала вода.

— Врач едет? – спросила я, подбежав к барину. В рукавице лежал лед.

— Не-ет, шишка только будет. Огрели так, что искры из глаз сыпанули, - Осип был собран и серьезен, но потом хмыкнул и криво улыбнулся.

Я без сил села на угол его кровати и стянула косынку.

— Сходи, узнай, чего с Фирсом! – приказал барин, и, не обращая внимания, что вода из рукавицы текла по рукам, откинулся на подушку.

— Опять городничего звать не станем? – с ехидцей поинтересовалась я.

— Завтра поедем к батюшке Илье. Великий пост идет. Поговорим, может, чего насоветует, - ответил Осип.

— Помолиться решили? – я не верила в то, что он, наконец, прекратит себя обманывать и признает, кто в этом виновен.

— Права ты. Это хотела услышать? Хочу узнать, можно ли не венчаться, а то тебе ишо жизнь жить, - Осип, кряхтя, отвернулся от меня.

Я добрела по коридору в сторону гостиной, где причитала Глафира и бормотал что-то Фирс. Их обступили Петр, мужики и бабы со двора. Народу было столько, что у меня чуть не началась паника. Толпы в это время хорошего ничего не предвещали.

— Так вот и спасся, - подытожил рассказ Фирс. – По гроб им обязан теперь. И за себя, и за барина.

— От смерти спасти – благое дело. Не должник ты нам, Фирс, - один из незнакомцев, стоящих ко мне спиной, ответил густым красивым басом.

— Пойдем, Иваныч. Им и без нас тут есть чем заняться. Коли городничего звать не станете, то и дело наше маленькое, - второй, помельче и не такой голосистый, дернул первого за рукав, и они двинулись к выходу.

— Погодите, я вам чичас чего дам-то, - Нюра бросилась за ними.

Толпа у стола рассосалась, и мне открылась картина: Фирс с заплывшим глазом, рассечённой бровью и губой сидел перед большим тазом со снегом. Периодически он комкал снежки и прижимал их то к брови, то к скуле, то к нижней челюсти. Если бы он молчал, я ни за что бы не узнала в этой синей физиономии нашего Фирса.

— Бросить пора эту мастерскую. И чего туда ездить? Продать все и уехать из этой дыры! – расхаживая по комнате гоголем, Петр не говорил, а вещал, будто кто-то его слушал. - Крестьяне бунты поднимают, вот и кидаются на всех, кого видят. Я бумагу буду писать в высший совет. И по моей земле, и по тому, что глава тут не справляется.

Заметив в дверном проеме меня, он криво улыбнулся. И я не знала, что значит эта улыбка.

Глава 36

Отец Илья, которого все без разбора звали «батюшкой», оказался вовсе не таким уж седобородым старцем, каким я его себе представляла. Службу в церкви служил не он. А Осип хотел попасть непосредственно к Илье.