Крепостная (СИ) - Брай Марьяна

Осип просил то чая, то кофе, а за обедом к ложке не прикоснулся.

Новый член семьи теперь звался Кларой, как я ее окрестила еще до настоящего крещения. И этот самый член мало того, что не переживал за происходящее, а еще больше подзуживал Петра поскорее все продать.

Розовые очки с Осипа слетели к ужину, когда весь двор и всю территорию до реки заняли пришедшие из деревни мужики и бабы. И все бы ничего, но из-под затертых и шитых-перешитых мужицких тулупов выглядывали деревянные топорища. Да и взгляды из-под кустистых бровей тоже ничего хорошего не предвещали.

— Айда, покумекай с нами, барин, - раздалось из толпы, когда Осип вышел на крыльцо.

— Да, да, Осип Германыч, батюшка, расскажи, как нам теперича жить? Чаво они там сказали… дак нам придетси теперь ишшо больше работать. А спать-та кады? – голоса звучали задорно, будто даже дружественно. Но я, наблюдая от кухни, понимала, что эти вот говоруны не для порядка эти разговоры ведут. Сейчас доподзуживают мужиков, а те и дороги назад не увидят, пока не разберутся во всем, да гарантий не получат. А гарант-то теперь не Осип вовсе.

— Мужики, от деревни по два человека прошу в дом. Не мерзните, баб да ребятню по домам ведите. Обсудим все с тремя-четырьмя старшинами, они вам и расскажут. Хорошо, что на площадь не пошли, не глупые вы у нас, - Осип говорил уверенно и бодро, и я внутренне за это его похвалила. Выйди он с трясущимся огузком, те почувствуют за пару минут!

— Говори так. Мы на зады передадим! Можно даже глотку не рвать! – голосок этот с веселой ноткой звучал из толпы, и мне не удавалось рассмотреть его хозяина, но нужно было начать с него.

— Земли, на которых дома ваши, сейчас сыну моему принадлежат, поскольку матушка его ими владела и ему оставила. Но мы одна семья, и дело у нас одно. Так что говорить буду от его имени, - я как раз подошла к углу дома и увидела, что Осип спустился на дорогу. А Фирс накинул на него тулуп.

Тулуп! Не пальто его с черным воротником из песца, а тулуп! Ой, не дурак этот мужик! Не зря Нюрка по нему сохнет. Будто по учебнику все делает. Молодец, да и только.

— А знаешь, сколькова нам платить твоей семье придется, барин? – снова тот голосок. Но в последний момент, когда некоторые посмотрели в людскую гущу, я увидела смеющегося, тощего, с редкой бороденкой мужичка.

— Знаю. Только мы с вами обмозговать все должны и попробовать решить это миром. Не сразу Москва строилась. Давайте до весны придержим вожжи, - ответил Осип. Он потом говорил что-то еще, а я пробиралась сквозь толпу к тому самому мужичку. А прежде чем туда податься, махнула рукавицей Фирсу. Он головой мотнул, будто понял, чего хочу.

— А ежели к весне ничаво не поменяитси? – голосок этот был все ближе и ближе, а я уже видела хитрую физиономию, спрятавшую свое тщедушное тельце за спинами мужиков покрупнее.

— А у тебя самого-то семья большая али ты не за себя балакаешь? – громко спросила я его. И народ расступился, поняв, что внутри толпы образовался диалог.

Теперь мы с этим мужичком были видны и барину, и Фирсу, и всем остальным. Я-то знала, что такие вот говоруны, оказавшись на сцене, вмиг умолкают.

— А чаво я-то? Я со всеми, я за мужиков, - «глас народа» мигом осип и заблеял, аки агнец.

— Барин говорит ведь, что не он придумал закон и сам чичас не знает, чаво делать, - стараясь копировать слова Глаши, я боялась, что меня примут за чужачку, но пока это работало.

— Ну, говорит, значит, правда, - оратор из народа отступал и отступал, а толпа все расширялась, давая больше пространства нам с ним.

— Он ить сказал, что четверых в дом и с ими будет гуторить. А ты му да му, будто теленок неразумный, - я напирала с хохотком, и толпа этот хохоток поддержала. Эдакие шутки народ любил, и «свой» моментально стал предметом для насмешек. - Или нравитси вам тута портки промораживать? Коли нравитси – стойте, а барин спиной болеет. Простынет, сляжет, и будете сами свои беды разбирать.

Я подняла голову повыше и пошла из круга к крыльцу.

— Айдате, кто смелый, в дом. Я себя выдвигаю. Хоть земли не имею, а от того мне ишшо хужей, чем вам. Тоже хочу с барином говорить и знать, чего ждать нам, - поравнявшись с Осипом, подмигнула ему и жестом показала подниматься на крыльцо. Церемониться здесь было нельзя. Идти на свальный крик и пытаться перекричать их – тоже плохая идея.

В доме девки уже поставили на стол самовар, простые кружки и простую закуску к чаю.

— Наливку свою неси, Нюра, - прошептала я, пока Осип в прихожей скидывал одёжу.

За ним домой вошли трое. Того, голосистого, среди них не было, а жаль. Он бы тут и вякнуть побоялся, а вот тем, что за столом с барином сидел, хвастал бы до самой смерти. И то, что договор с ним лично заключили – тоже. А когда народ бы начал снова гудеть, будто пчелы в улье, самолично бы всех успокаивал, потому что он сам почти «договор о мире» с барином подписал.

— А иде тот, что кричал? – спросила я у трех мужиков, что вошли и, стоя в прихожей, мяли в руках шапки. - Зовите его. чтоб потом не говорил, что все за его спиной решили, - почти приказала я.

Один из мужиков выглянул и крикнул:

— Митрич, айда, тебя зовут. Да поскорей давай, шевели батогами!

Барин, заметив на столе наливку, покосился на Нюру. Та мотнула головой в мою сторону, мол, инициатор она.

— Там по две рюмки выпить, - прошептала я. – Одну сразу, вроде как для сугреву, а вторую на ход ноги, - прошептала я Осипу, пробравшись в нему.

В дверном проеме, ведущем в крыло Петра, стоял он с Кларкой. Она всем своим лицом и каждым движением выражала неприятную удивлённость присутствием крестьян на одной территории с ней.

Петр же явно был напуган, но уходить не спешил.

Как только Осип сел с ними за стол и указал Нюре налить им наливки, я вышла. Бабы в этом деле не шибко нравились крестьянам. Одно дело: показать, куда идти, а другое – за столом совет вести.

Прабабка моя, царствие ей небесное, умной женщиной была и нам с сестрами рассказывала о временах, пережитых и описанных ее бабкой. И только сейчас я понимала, что старушка хоть и не узнавала нас в последние годы жизни, а вот рассказы из детства помнила твёрдо. А уж свою молодость, те перипетии, что сама застала, она описывала очень красочно. И я не по книгам знала о первых годах после отмены крепостного права. Как голодно было, как много работать приходилось и как дети умирали в деревнях десятками.

Может, в семейных делах Осип и дурак, но в том, что касалось его ответственности, он был мудр и человеколюбив. Тут он все решит сам и получше любого политика. Потому что хозяйственник, да и вышел не из князей: беды людские знает.

Когда ушли мужики, я вышла из комнаты и встала за шторкой перед гостиной.

— И чего ты с ними церемонишься? Вызвал голову, и пусть разгоняет, - бравада вернулась к Петру, как только он остался наедине с отцом.

— Иди, Петя, иди, не голоси тут. Толку от твоего голосу… Я бы в два раза снизил платежи их годовые. Тогда бы люди не разбежались по городам, да в работники не торопились. И свое бы обрабатывали, и наше…

— Не наше, а мое, батюшка, - каким-то совершенно театральным голосом заявил Петр.

И я услышала, как под ним скрипнул стул.

— Твое и правда, а люди мои. Я с ними тут столько лет живу… каждого, почитай, знаю. Лучше, чем тебя. Потому что все, что у тебя есть, они своими руками заработали. Не ты сам, Петя, а они. И теперь, когда беда в их дома постучалась, стоять и смотреть нельзя!

Звякнул графин. Видимо, Осип налил наливку.

— Разбалуешь их, потом проблем не оберешься. Продам земли. Пусть новый хозяин с ними спорит да лл-лясы точит, - прошипел Петр.

Решив, что на сегодня достаточно, я ушла в комнату. Через несколько минут за мной пришла Нюра и позвала на кухню, не объяснив, что к чему.

Евгения я там увидеть не ожидала!

Глава 35

— Добрый вечер, Надежда, - Евгений подскочил с табурета, стоящего прямо у входа. - Я-аа все никак вас застать не мог…