Хозяйка старой пасеки (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Нет уж, вот это меня точно не волнует. От моей репутации и без того остались одни лохмотья, и нищенствовать только потому, что благородной барышне не пристало самой заниматься низменным трудом, я точно не стану!

Я снова огляделась, прикидывая фронт работ. Сперва надо сделать нормальные ульи. Колоды, конечно, просты в изготовлении: выдолбил бревно да поставил, но для современного человека держать в них пчел — все равно что шинковать овощи каменным топором. В колоде невозможно проверить, как дела у семьи. Пчелы лепят соты, как придется, на стенки, получить из них мед можно только вырезав кусок гнезда — варварство, честное слово! Так что нужно будет пересаживать пчел в новые дома. Смогу ли я объяснить Герасиму, как сделать улей и рамки к нему? Придется постараться. Рамки понадобятся с вощиной. Чтобы не переводить свечи, разберу колоды с погибшими семьями. Получу и воск, и прополис, и даже, может быть, где-то остался неиспорченный мед, который сгодится подкормить семью после переселения, чтобы она быстрее восстановила силы. А не найдется — так у меня засахаренного здоровенный горшок, тоже явно еще с былых времен.

Кроме самых последних лет, когда возраст уже взял свое, дед справлялся с тремя десятками ульев. Значит, и я могу… пусть не три десятка, пусть полтора. Допускать ли роение выживших семей?

На мгновение я словно наяву ощутила запах прополиса, услышала хрипловатый голос: «Холстинку из старого улика берешь, прополисом мажешь да на досочку приколачиваешь. — Руки деда с набухшими венами ловко орудовали молотком. — Проглядел я, что пчелки роиться собрались, теперь надо, чтобы рой не куда попало привился, а как мне удобно. Чуешь, как пахнет? Был бы пчелой — сам бы сюда сел».

Пожалуй, не стоит: «переезд» и без того станет для них стрессом. Значит, поступлю по-другому. Наделаю коробок, положу внутрь кусочки старых сот, капну туда настойку прополиса и развешаю на опушке ближайшего леса. Скоро начнется время роения. Пчелы, готовясь к размножению, высылают разведчиц на поиски нового жилья. Все, что мне останется, — вовремя проверять ловушки, чтобы пчел не перехватил какой-нибудь конкурент, и пересаживать семьи в ульи. При этом постараться не попасться на глаза другим пчеловодам, если они есть в этой местности. На пчелах ведь не написано, дикие они или домашние, «ничейный» рой вполне может оказаться вылетевшим с чужой пасеки.

Что еще? Инструменты. Сохранились ли они и похожи ли на привычные мне? Где я возьму новые, если что? Надо проверить хозяйственные постройки. Дымарь, сетка и плотная одежда. Не найду в запасах — сама сделаю, руки у меня из нужного места растут.

О чем еще нужно подумать, прежде чем начать? Существуют ли тут нормативы по расположению пасеки? Нужно ли регистрировать ее и получать на нее ветпаспорт? Вообще, регулируют ли законы подобные вещи или каждый волен делать на своей земле то, что ему вздумается? С этим проще всего: у меня под рукой Стрельцов и Марья Алексеевна, оба цитируют местный уголовный кодекс как по писаному, глядишь, и в административном разбираются.

Воры. Нужно ли об этом беспокоиться? Те крестьяне, с которыми я успела пообщаться, казались людьми честными, но ведь они — не все местное население. Да взять хоть сегодняшнюю ночь! Кто и зачем полез в мой дом? Если ограбить — ладно, в доме нет ничего ценного. А если права Марья Алексеевна и лезли отомстить лично мне? Тогда пасека через парк от дома — идеальный объект для вандализма.

— Пойдем домой, Полкан, — сказала я. — Кажется, у меня здорово прибавилось работы.

19.2

— Вот вы где! — окликнул меня знакомый голос. — Слишком беспечно с вашей стороны гулять в одиночку.

Я обернулась к Стрельцову, который осторожно выбирался из кустов боярышника. Если я всерьез собираюсь заняться пасекой, надо бы обрезать кусты, восстанавливая нормальную тропинку.

— Я не одна, — улыбнулась я.

Исправник насторожился, и я поторопилась добавить:

— Вон мой охранник.

Полкан завилял хвостом, показывая, насколько он рад встрече. Похоже, он уже записал исправника в «свои».

— К тому же вы ведь подстрелили ночью того типа. Не железный же он, тут же возвращаться и пытаться доделать то, что начал… а что, кстати, он начал?

Мы двинулись обратно к дому.

— Хотел бы я сам это знать. — Стрельцов досадливо поморщился, отвел ветку боярышника от моего лица. — Почему я не погнался за ним ночью! Судя по следам, разбойник довольно долго отсиживался в одном месте — натекло изрядно крови. Я мог бы взять его, а теперь…

— И далеко бы вы убежали босиком? — фыркнула я.

— Не придирайтесь к деталям. Разумеется, я бы оделся.

— А вы не страдайте над разбитым кувшином. Может, конечно, у боевых магов вроде вас есть заклинание какого-нибудь кошачьего зрения, но я очень сомневаюсь, что при свете луны возможно кого-то выслеживать в лесу.

Полкан возмущенно гавкнул.

— Не у всех же есть нюх, — ответила я ему и тут же снова повернулась к Стрельцову. — Или магия может отследить человека по крови?

— Не может. — Кровь — это просто кровь, в темноте ее действительно не разглядеть, и вы правы, до кота или филина мне далеко.

— Ну почему же, кот из вас получился бы шикарный. Такой, знаете, дворовый, с порванным ухом, от которого разбегаются не только соперники за кошечку, но и собаки. — До меня дошло, что я несу, и я ойкнула. — Простите, я не хотела сказать, будто ваша родословная…

— Не за что. — Стрельцов рассмеялся. — Я понял, что вы имели в виду, и это в какой-то мере лестно. Из вас бы тоже вышла очень милая кошечка. Трехцветная, с виду хрупкая, но с норовом. С острыми коготками и умными глазами.

Я залилась краской и поторопилась сменить тему.

— Так, говорите, преступник серьезно ранен? Возможно, действительно объявится у кого-то из наших докторов.

— Не думаю, — покачал головой исправник. — Я, конечно, напишу им, но, если наш ночной разбойник не дурак, он обратится к доктору из соседнего уезда, до которого от вашего имения рукой подать. Или вовсе к какой-нибудь деревенской знахарке.

— Едва ли деревенская знахарка сможет извлечь пулю.

— Доктор тоже не всегда это сможет. Я напишу исправнику соседнего уезда, но захочет ли он делать лишнюю работу? — Он развел руками. — Если вы не против, давайте сменим тему. Не слишком-то приятно признаваться в своих неудачах. Я хотел поблагодарить вас за то, что пристроили Вареньку к делу.

Я улыбнулась.

— А она-то надеялась… — Я не стала договаривать. Если Стрельцов не дурак — поймет, а если дурак — незачем ему знать.

— Разозлить меня? — рассмеялся он в ответ. — Я ее пожурил, чтобы кузина не потеряла интерес к своему новому увлечению. Но на самом деле рыбачить, хоть и не слишком пристало барышне ее круга, все же лучше, чем слагать песни о несчастной любви и изводить окружающих капризами, мстя за удаление от предмета воздыханий всем, кто не успеет увернуться. К тому же… — Он помолчал, взгляд его стал рассеянным, словно уходящим в давние воспоминания. — Кто знает, как может повернуться жизнь.

Я напряглась — сейчас он опять скажет какую-нибудь гадость в мой адрес, но Стрельцов смотрел куда-то в пространство.

— У меня был гувернер. Мне казалось, что он меня ненавидит, и я платил ему такой же незамутненной ненавистью, не упуская возможности досадить. Самолюбивый мальчишка, я не понимал, сколько боли и унижения скрывается за его строгостью.

— Унижения? — не поняла я. — Ваши родители плохо обращались с ним?

— Не хуже, чем с другими слугами. Но тому, кто когда-то носил графский титул, хлеб служения горек. Он бежал из Лангедойля, когда чернь свергла короля. «Аристократов на фонарь!» — распевали они, и слова не расходились с делом.

Я кивнула. Похоже, местная история в чем-то повторяет известную мне, но насколько?

— Тогда Рутению наводнили беженцы из Лангедойля. Моему гувернеру повезло, что он нашел хотя бы такое место. И все же… Разумеется, он меня ненавидел, хоть и не я был источником его несчастья.