Тьма. Том 5 (СИ) - Сухов Лео

На секунду царь прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, другой… А затем открыл глаза, в которых больше не плескалось ни ярости, ни даже злости. Молча вскинул руку кверху, будто помахав зрителям, и двинулся прочь.

И даже не обернулся глянуть на поверженного двоюродного брата.

Исчезая, мигнул потрескавшийся купол над ареной, и к проигравшему Рюриковичу устремилась целая стайка лекарей. А на его доспехе истерично мигал единственный оставшийся артефакт защиты, показывая, что практически разряжен.

Но всё-таки он не успел погаснуть. И на арене в этот вечер никто не погиб.

Ещё мгновение трактир оставался погружён в тишину… А потом взорвался гулом восхищённых и удивлённых голосов. Я откинулся на спинку стула и уставился на остатки еды на столе. Есть не хотелось совершенно.

Хотелось добраться до Владимира, схватить Рюриковича за грудки и спросить:

— Вот где ты был, сволочь такая, когда отродья рвались через границу⁈

Но после такого о возрождении Седовых можно забыть. Как и вообще о дальнейшем обучении, усилении и росте… Рюриковичи поступали так, как считали нужным. И если они считали, что их участие в битвах больше не требуется, значит, у них были на то весомые причины.

Я был дворянином, а не боярином. И не мог требовать ответа с людей, которым обязан был служить.

В гостиницу мы с Авелиной вернулись спустя полчаса. Молча. Всё ещё потрясённые увиденным боем. Сила царя и его двоюродного брата приводила в ужас. Они заставили трещать по швам установленный богатурами щит, даже не направив на него ни одного удара!..

Попрощавшись, мы разошлись по своим комнатам. Ещё какое-то время я сидел на кровати, переваривая увиденное зрелище…

А потом всё-таки отрешился от лишних мыслей. И, навалив Тёме корма, лёг спать.

Интерлюдия III

— Не, я ваще не могу так! — заявил Кислый. — Сказали стоять, вот я и стою.

Бубен вздохнул и, открыв дверь машины, вылез наружу. Туфли сразу же утонули в снегу по щиколотку.

Двое охранников смотрели на мучения Бубна с большим интересом.

— Без пропуска нельзя! — снова повторил старший.

Охранники Стрелецкого угла всё делали вежливо. Даже проезд на территорию вежливо запрещали.

Бубен недовольно скривил губы и, запустив руку в карман, вытащил ярлык, который и сунул охраннику под нос. Использовать служебное положение он отчаянно не любил. Однако иногда это был самый простой способ решить вопрос.

— Открывай уже! — буркнул Бубен, поворачиваясь к машине. — Не заставляй меня злиться.

Охранник нахмурился, с сомнением глянул на своего соратника, на заграждение, перекрывающее проезд… А потом мотнул головой. Ещё пару недель назад он бы и не подумал открывать. Но за последние дни опричники, по слухам, так порезвились в Ишиме, что даже слепые и глухие знали: связываться с этими отморозками себе дороже.

— Откройте им!.. — крикнул он, а затем едва слышно прошептал себе под нос: — Когда ж вы уедете-то, пёсьи потроха?..

— Не бухти, сегодня отбываем! — ответил садящийся в машину Бубен.

Слух у него был острый, и шепоток он отлично услышал. Однако чужой негатив давно уже стал для Бубна привычным фоном. Опричников не любили, боялись, старались держаться от них подальше… В общем, спустя время и к этому можно привыкнуть.

Усевшись на переднее сиденье «тигрёнка», Бубен понаблюдал за тем, как открывают заграждение, а потом махнул рукой и скомандовал Кислому:

— Давай, пацан… Поехали!

— Ладно… — отозвался парень, трогая машину с места, после чего с интересом покосился на Бубна: — А чего у тебя рожа-то сегодня такая кислая?

— А чего тебя Кислым все зовут? — вопросом на вопрос ответил Бубен.

— Ну… Фамилия у меня такая, Киселёв… — на мгновение смутился от неожиданности парень.

— А я просто терпеть не могу людей, — исчерпывающе, как ему казалось, пояснил Бубен.

— Уважительная причина! — оценил Кислый, наконец-то въезжая в Стрелецкий угол. — А что в этом случае меняет кислая рожа?

Бубен на миг опешил… А затем хмуро посмотрел на Кислого и поинтересовался:

— Пацан, ты в философы, что ли, записался? Ещё глупые вопросы есть?

— Есть! — согласился Кислый. — Улыбнуться не хочешь, нет?

— Без причины улыбаются либо придурки, либо… — Бубен подумал, кто ещё может давить беспричинную лыбу, и продолжил: — И блаженные. А я не чокнутый. Но и не блаженный.

— Вот насчёт первого я бы поспорил, дядь! — хохотнул Кислый.

Бубен резко уставился на него, и парнишка сразу перестал смеяться. А вот заткнуться, не оставив за собой последнее слово, не смог:

— Да с такой хмурой мордой только в дурке лечиться!

— Будешь болтать, сам на лечение отправишься. В лекарню… В травму… — пообещал Бубен.

— Тогда сам рулить и будешь!

— Слышь, не запугивай меня!..

— Да кто тебя пугает? Ща выйду, и давай сам ищи, где твоя внучка живёт! — после слов Кислого в машине повисло молчание.

— И почему меня окружают одни придурки? — спустя где-то полминуты вздохнул Бубен.

— Потому что это… Как там было, а? — Кислый пощёлкал пальцами, а потом очень весомо сообщил: — Подобное к подобному! Во!

— О-о-о… Заткнись ты наконец-то! — махнул на него рукой Бубен. — Просто заткнись!

— А ты, дядь, улыбнись! Просто улыбнись! — передразнил его Кислый. — Я вот родичей вижу и улыбаюсь им. А они от этого сразу добреют.

— Избавь меня от своей «кабаньей» мудрости! — попросил Бубен. — Тебя этому где научили? В яслях?

— В гимназии! В яслях я был почти ангел! — выпятил грудь колесом Кислый.

— А, ну всё, абзац… Вот это ты мне поднял образовательный уровень!.. — хохотнул Бубен. — Чё там вам на следующем уроке рассказывали? Полезность молчания для здоровья? Или ты этот урок пропустил?

— Вот опять ты угрожаешь! А мог бы просто улыбнуться! — не удержался Кислый.

— Да задолбал ты меня!.. — не выдержав, отвесил ему Бубен подзатыльник.

— Ай! Я же рулю, блин!.. — Кислый пригнулся и, спасаясь от всей полноты затрещины, мотнул рулём.

«Тигрёнок» на миг выскочил на встречную полосу, заставив водителя напротив дать по тормозам.

— Идиота кусок! За дорогой следи! — возмутился Бубен, небольно стукнув Кислого по плечу.

— Ага, ты меня ещё побей! — не менее возмущённо ответил тот, возвращая машину обратно в полосу.

— Веди и молчи уже, наконец!.. — рявкнул Бубен.

Остаток пути до дома, где снимала жильё Дуня, прошёл в молчании.

Рядом с двухэтажным особнячком было подозрительно людно. У поребрика стояла дорогая чёрная машина, а ещё два внедорожника охраны с эмблемой в виде каплевидного щита и один автомобиль городовых.

А перед входом в дом собралась небольшая толпа: двое городовых, два типа в дорогих костюмах, какая-то подтянутая дама, чей истощённо-изящный вид вызывал желание её накормить, и шестеро амбалов, вооружённых автоматами.

Вход в дом им перекрывал сухонький старичок с двустволкой. За ним пряталась такая же сухонькая и миниатюрная старушка.

А уже из-за их не слишком широких спин выглядывала Дуня.

— Слышь, дядь! Мы опоздали, кажись! — расстроенно заметил Кислый.

— Вот же… — Бубен выдохнул через сжатые зубы.

И, опустив стекло, начал слушать, как городовые убеждают старичков их пропустить. Однако раз за разом получают решительный отказ.

— Ты мне не грози! Мой дом! Кого хочу, того пущу! Ясно? — скрипел старичок.

— Дед, ну мы же по закону! — возражал старший в наряде.

— Какой закон? Где ты тут закон видел, а? — возмутился старичок, кивнув подбородком то ли на амбалов, то ли на гротескно-истощённую даму.

— Ишь, вламываются! Ещё и в выходной день! — поддержала мужа старушка. — А нам этот особняк сам Дашков подарил, между прочим!

— Да! Права мать! — закивал старичок, словно обретя второе дыхание. — По какому праву в дом лезете, ироды⁈

— Да не к вам мы!.. — устав от неудачных переговоров, рявкнул городовой. — Мы за ней, за Каменковой!