Нарисую себе счастье (СИ) - Красовская Марианна

— Вам цвет к лицу. И да, вы правы, с рыжим мехом было бы вульгарно. В ратуше всегда холодно, нужен будет берет и муфта. Что скажете?

— Мне не по размеру.

— Не проблема, я же маг. Мигом подгоню. Берете?

— Да, — уверенно сказала я. И не удержавшись, спросила: — Вы хорошо знаете Казимира, верно?

— Мы были… друзьями, — уклончиво ответила Люсьена. — Именно он дал мне денег на патент. И с салоном помог. Я ему по гроб жизни благодарна буду. Но скидки не просите, все равно не дам. Проходите за ширму, будем подгонять.

Я засмеялась такой непосредственности.

Спустя четверть часа жакет плотно облегал мою талию и юбка перестала сваливаться. Широкий кожаный ремень можно было носить как поверх жакета, так и с блузкой. Муфта, легкая и теплая, пристегивалась к ремню на тонкую медную цепочку. Довершал сей прелестный ансамбль кокетливый шерстяной берет с двумя длинными перьями. И я уже предвкушала, как в этом костюме я прогуляюсь по Большеграду весной — все дамы обзавидуются! Если, конечно, он на мне сойдется через несколько месяцев, что весьма сомнительно.

— Госпожа Люсьена, мне еще нужны чулки, сорочки и панталоны. И теплый халат.

— Ни слова больше!

Я не спрашивала цены. И без того понятно, что это — очень, очень дорогой салон. Это вам не лавка Поликарпа. Наверное, Казимир и вправду мог себе это позволить, но все же я так и не решилась купить еще одно платье. А ведь там была шнуровка на боках. Мне что-то такое пригодится в скором времени.

Увидев меня, Гальянов едва не поперхнулся кофием, который он распивал в компании двух юных продавщиц. А может, он просто мастерски сыграл удивление и восторг.

— Мари, вы прекрасны! — воскликнул он. — Не женщина — богиня!

Я разгладила мягкие складки юбки и робко улыбнулась.

— Казимир всегда разбирался в женщинах, — как-то двусмысленно заметила Люсьена. Не то меня похвалила, не то себя.

— Да. Жаль, что ему недолго осталось. Казимир сильно болен, Люси. Доктора дают ему полгода, не больше. Боюсь, это его последняя выставка.

Женщина некрасиво приоткрыла рот, а я разозлилась. Да кто дал ему право! Он бы еще на площадь вышел или в газету на первую страницу поместил: Долохов умирает, всем прощаться!

— Господин Гальянов, нам уже пора, — холодно напомнила я. — И знаете, нужно в аптеку заехать. Доктор Пиляев считает, что не так уж все и печально. Отвары, кажется, помогают.

Глава 32. Выставка

— Мари, вы молоды и наивны. Выбросьте из головы ложные надежды.

— О чем это вы?

— Если бы был способ спасти Казимира, он бы непременно им воспользовался. Если уж Мир объявил друзьям о болезни, значит, шансов нет.

Я скрипнула зубами. Конечно, нет! Особенно, если подбрасывать “обратные” артефакты!

— Не мучайте себя. Казимир с вами счастлив, это лучшее, что вы можете сделать.

— Этого недостаточно, — холодно ответила я.

— Зря. Он уйдет, а вы останетесь. И потом похороните себя вместе с ним, верно? Но вряд ли он хотел бы этого. Не влюбляйтесь в него, не нужно. Никому это счастья не принесет.

— Вас забыла спросить, — процедила сквозь зубы я.

— Я не желаю зла ни Миру, ни вам, — упрямо продолжал Гальянов. — Сколько вам, девятнадцать? Самое начало жизни. Мир — дурак и эгоист. Зачем только женился?

Я замолчала угрюмо. Перед ним — оправдываться? Не хочу и не буду. Не его дело — лезть в нашу семью. Сам вон не женат еще, что он может знать о любви?

— Злитесь на меня? Напрасно. Вы так юны и прекраснодушны. Потом поймете. Если сможете Казимира отпустить. Куда вам нужно было, в аптеку?

— Да. В аптеку, — неохотно ответила я. — Не боитесь, что я расскажу Миру о нашем разговоре?

— Нет. Рассказывайте. Я то же самое скажу ему в лицо. Он вас погубит. Уже погубил! И эта выставка… зачем вы поехали? Теперь вы как на ладони.

Я прикусила губу. Слова Гальянова мне были непонятны и обидны. Поехала, потому что захотела! Я сроду нигде не была, кроме Большеграда да Подлески, почему бы мне не поглядеть Север? Когда еще получится выбраться?

И вообще, зачем он мне все это говорит? Уж не жалеет ли, что Казимиру теперь есть кому оставить заводы? Может, Гальянов и сам на них глаз положил, а для того подкинул “другу” артефакт?

— Говорят, вы были влюблены в Ольгу? — спросила я, рассчитывая, что он закончит разговор. Тема-то неудобная, даже неприличная

— Мне она и сейчас нравится, — совершенно спокойно ответил Демид. — Очень красивая девушка, да еще и с характером. Но вы ничуть не хуже, Мари. Даже лучше.

— Это чем же?

— Вы богаче, — и рассмеялся, гад этакий, — и учтите, это вижу не я один. Будьте осторожнее, госпожа Долохова. Вам на выставке проходу не дадут.

Я только отмахнулась, решив, что он завидует, но неожиданно предсказание Гальянова сбылось. Уже на ужине к нам стали подходить знакомцы Казимира, и все они разглядывали меня весьма внимательно. И восхищались — волосами, смелой стрижкой, изяществом фигуры. А уж когда Мир объявил, что я его лучшая художница, поток лести едва не сшиб меня с ног. За один только вечер я получила несколько приглашений на именины, на музыкальный вечер, в театр, на танцевальный раут, на “костер”... Последнее меня озадачило. Оказалось, есть на Севере такое развлечение: мужчины и женщины собираются где-то в парке или лесу, разжигают костер и жарят там мясо. Пью чай, сваренный так же, на костре, ну, и не только чай. Играют в какие-то зимние игры, иногда катаются с горки на санях.

Очень, очень странное времяпрепровождение. И холодное. Вот уж удовольствие — на морозе как зайцы скакать! Казимир на мое бурчание только смеялся и говорил, что я ничего не понимаю в веселье. Должно быть, он прав. Только вот веселиться в кругу малознакомых людей я никогда не умела, мне сначала нужно привыкнуть, приглядеться, научиться доверять.

А Мир совсем другой, не такой, как я. Он, кажется, знал всех вокруг, со всеми дружил, всех помнил: и детей, и стареньких родителей, и незамужних сестриц. Как у него это выходит? На Юге он вел себя иначе. Какой он настоящий?

А на выставке к нам как репей прицепился высокий смуглый мужчина с орлиным носом. Икшарский князь Барги — так он представился. Осушив несколько кубков с вином (приказчик Гальянова охотно подливал ему каждый раз, когда князь требовал, хотя остальным позволял пить не больше половины кубка), Барги куда-то уволок моего супруга. Я же осталась возле витрины с нашими сервизами. Для меня было поставлено удобное кресло.

Народу было много, как аристократов, так и простых горожан. Где-то угощали блинами, где-то давали попробовать колбасы, на столе Гальянова стояли разноцветные кубки с вином. Вино пользовалось особой популярностью, сюда приходили все. Осушив кубок, довольные люди рассматривали нашу витрину с явным удовольствием. Им нравились чашки, они хотели потрогать большой чайник, спрашивали, не напою ли я их чаем. Я только разводила руками — увы и увы. Чаю наливают в другом зале и в посуду попроще.

— Какая тонкая работа, — заметил один из гостей, приблизившись к моей витрине. — Мне нравится этот морской сервиз. Никогда не видел ничего подобного, — и, обратившись ко мне, уточнил. — Работа Долохова, верно?

— Да, это чашки с его фабрики.

Я разглядывала мужчину с доброжелательным любопытством. Он был существенно старше Мира (а может, все дело в короткой бороде и седине в волосах), одет скромно, но держался с достоинством. Коричневый плащ с бобровым воротником выглядел потертым. На руках мужчина держал мальчика лет пяти, что меня особенно умилило. Заботливый отец, сразу видно!

— Марэк, тебе нравится?

Мальчик кивнул и застенчиво спрятал нос в пушистом воротнике.

— А какие тебе больше нравятся? — попыталась я разговорить ребенка. — Синие? Или, может, белые?

— Синие, — шепотом ответил робкий мальчик.

— А хочешь, я тебе такую подарю?

— А можно?

Отец мальчика наблюдал за нами спокойно, не делая ни малейшей попытки вмешаться. Мне это понравилось.