Изменяя прошлое (СИ) - Журавлев Игорь

Дело сейчас вообще не в этом. Сейчас ему надо понять, что делать со своим изобретением дальше. И здесь Николая просто рвали на части два противоположных желания. С одной стороны, он мечтал о славе и значит, надо было свое изобретение обнародовать. С другой стороны, он понимал, что стоит ему лишь заикнуться, как его мгновенно засекретят, пусть и вручат при этом ту же большую золотую медаль РАН, например, Государственную премию и может даже звезду героя из рук президента. Но все это будет тайно, известно лишь небольшому кругу людей с таким количеством подписок о неразглашении, что даже сестра родная не узнает. Ну, или узнает и она, и остальные, только вот за что именно его награждают, будет от них скрыто. Что-то туманное типа: «за выдающиеся достижения, бла-бла-бла». Нобелевской премии ему не видать как своих ушей, по крайней мере, при жизни, как и публикаций в ведущих мировых научных изданиях. И если он даже сбежит в те же США, все будет точно так же, но уже не на родине. Может, денег будет побольше, да лабораторию выделят получше, но какой в этом смысл, если ему и так всего хватает?

Другой вариант: молчать, по крайней мере, какое-то время, пока он сам не насладится всеми теми возможностями, что дарует ему его открытие. Что бы он хотел поменять в своем прошлом? Было, было конечно, такое, как и у всякого человека в мире. Было много ошибок и упущенных возможностей в личной жизни. Например, можно попробовать жениться и сейчас уже быть счастливым дедом. Была в его жизни одна девушка, хорошая, интеллигентная, красивая, в которую он был по уши влюблен. Да и она в него, кажется, тоже. Они встречались почти год, ходили в кино, театры, музеи (она было страстной поклонницей современной живописи). Они целовались, и он с нетерпением ждал того часа, когда сможет познать ее (так высокопарно он тогда рассуждал). Она была девушкой с принципами, одним из которых был следующий: постель только после свадьбы, в первую брачную ночь и никак иначе! И его это раззадоривало, ему это нравилось, ведь он тоже был девственником и мечтал о красивых отношениях. О том, чтобы все в его жизни было правильно, чтобы его жена принадлежала только ему и не знала других мужчин. У них даже была назначена дата свадьбы, а потом…

Он до сих пор не понимал, что именно пошло не так. Почему она вдруг сорвалась в Ялту с каким-то хулиганистым парнем, а когда, наконец, вернулась, то выглядела такой чужой, но при этом невероятно счастливой, какой он не видел ее никогда прежде. На его робкий вопрос о том, что случилось, она лишь громко засмеялась и совсем неинтеллигентно послала его на три народные буквы, добавив, что не желает его больше видеть. А потом развернулась и ушла из его жизни навсегда.

Уже потом, спустя годы, в 90-е, вернувшись со стажировки в Англии, он случайно встретил ее на улице. Она шла, ведя за руку мальчика — сына, лет пяти-шести с виду, а на голове у нее был черный платок. Постояли, поговорили немного. Ее мужа убили в бандитской разборке, она теперь вдова, одна с сыном и без копейки денег (последнее с надрывом вырвалось у нее). Он сухо посочувствовал, понимая, что до сих пор испытывает к ней что-то такое, но при этом, совершенно не желая, не то чтобы сходиться с ней, но даже помогать ей материально, несмотря на то, что деньги у него были. Он тогда подумал, что это ее жизнь наказала за то, что она его бросила. Ну, или, как вариант, вновь возвращенный в страну Бог. Они разошлись, и больше он ее никогда не видел. Лишь порой она приходила к нему во снах, с каждым годом все реже и реже.

Но сейчас, после лагерной школы жизни, после долгих бесед с Пастором, он, наконец, понял, почему она его бросила тогда. А если быть точнее, ему все на пальцах разъяснил Пастор, вообще открывший ему глаза на многое, чего он раньше или не понимал, или даже просто не замечал.

— Молодые сикухи, — вещал старый сиделец со странной фамилией, ставшей погонялом, — ужасные фантазерки и при этом глупы как пробки (впрочем, пацаны в этом возрасте ничуть не умнее). Им нравятся отчаянные хулиганы, которые поражают их воображение своей показной смелостью и решительностью. Конечно, — объяснял Пастор, — это древние гены их пра-пра-пра…бабок наряду с материнским инстинктом, заставляют их выбирать непременно самого сильного самца в стае, как бы для защиты потомства — бессознательно, конечно, чего сами они никогда не признают. Но это уже психология, брат Сурок, с этим ничего невозможно поделать до тех пор, пока девушка не вырастет и не приобретет жизненный опыт, который, как объяснил еще Александр Сергеевич, есть сын ошибок трудных.

— Хотя, — посмеивался он, раскуривая сигарету, — порой даже опытные и многое повидавшие бабы, понятно, в виде исключения, однако совершенно непрочь изменить мужу-неудачнику с каким-нибудь левым альфа-самцом. А уж в молодости для завоевания их души и тела необходим только напор, только решительность и авантюризм. Ты должен быть как танк, — переть, невзирая на преграды, и тогда любая самка твоя, никуда не денется, пусть и повыпендривается для порядка и самой себе в оправдание. А уж интеллигентные тихони, — подмигивая, добавлял он, — это самые безбашенные бабы и есть. Они начитались любовных романов и глубоко в душе их, прям, тянет на приключения, прям, сосет у них внутри! И если взять такую тихоню в оборот, и дать ей то, чего она тайно желает, то ненасытнее ее зверя в постели не бывает, век воли не видать! Никакая переходящая из рук в руки шалава, в сравнении с этими скромными выпускницами филфаков по ненасытности и рядом не лежала. Такие оторвы, что только диву даешься, зуб даю!

Глядя на понурившегося и задумавшегося Сурка, Пастор примирительно добавлял: да ты не переживай, я ведь тоже в молодости не понимал этого, глупый был. Благодаря твоей машине, теперь вот кое-что исправляю. И опять заразительно смеялся так, как умел только он, когда взгляд при этом оставался пронзительным, совершенно спокойным и каким-то изучающим, что ли?

И так захотелось Николаю Александровичу вернуться в тот год и, следуя советам Пастора, изменить случившееся, что он поднялся и достал из тайника новый смартфон, самый современный и дорогой, что по характеристикам не уступал какому-нибудь ноутбуку не из самых дешевых. Благодаря этому, физику удалось впихнуть туда свою программу, рассчитанную уже не на двадцать четыре, а на двадцать пять часов пребывания матрицы сознания в прошлом. Больше почему-то не получалось никак, хотя, казалось бы, мощности процессора достаточно. Видимо, подумал он, здесь какое-то фундаментальное противоречие, либо он просто чего-то еще не понимает. Что ж, чем труднее задача, тем интереснее и больше чести ее разгадать.

Открыв программу и полюбовавшись на иконку в виде свернувшегося в кольцо Уробороса, Николай вбил в открывшемся интерфейсе нужную дату, которую не забывал никогда, и нажал на змея.

Глава 17

Нечай вернулся довольный как кот, обожравшийся сметаны, только что не светился. Тут же метнулся заваривать чай: себе в виде чифиря, мне — в виде крепкого купчика. На мой вопросительный взгляд подмигнул, — мол, все сейчас расскажу, братуха, дай только малехо очухаться.

Но не успели мы глотнуть чайковского, как привели в отряд с этапа пятерых новеньких. Надо было с ними разбираться. Двое оказались моими старыми знакомыми, приближенными к блаткомитету, остальные три — первоходы. Если с первыми проблем не возникло, — поручкались и Нечай их сразу увел с моего согласия, показывать свободные нижние шконки, — то с новичками пришлось повозиться. Они были молодыми, срока космические, на тюрьме нахвались верхов, пальцы гнут, наглые. Короче, такие, какими и должны быть молодые сидельцы, стремящиеся жить по понятиям.

Я, в принципе все уже за них знал, успел побазарить со смотрящим за карантином. Ну, что сказать, в принципе, парни нормальные, косяков за ними пока не замечено, можно потихоньку подтягивать их к себе и присматриваться, поскольку это наша смена. В общем, они мне почти нравились. Проблема в том, что в моем нерабочем отряде мужиков-то особо и не было, мужики еще на распределении у хозяина просились в рабочие отряды, чтобы деньги на ларек зарабатывать. А это значит что? А это значит, что практически все обитатели моего барака претендовали на нижние шконки, но на всех, понятно, не хватало. И внизу лежали сейчас такие персонажи, каких наверх не то что переложить нельзя (если и не любого, то многих можно при правильном подходе), но не из-за этой же молодежи, которые себя пока никак не проявили на зоне? А что там у них было до этого, то дело прошлое.