Сад для вороны (СИ) - Вран Карина

Теперь и я начинаю искоса поглядывать на новую «добрую» знакомую.

Глава 20

Ши только глазела и щурилась, но не пыталась приблизиться. Так можно, если режиссер не противник лишних людей на площадке. Сама же в «Деле о фарфоровой кукле» сидела возле режиссера. Подглядывала и подслушивала.

Я рисковала заработать косоглазие минут пять от положенного мне перерыва. Затем плюнула (образно) и расслабилась. Зрителем больше, зрителем меньше — мне-то что? Дамочка вряд ли сама себе враг, чтобы какую-то гадость попытаться провернуть при стольких людях.

Да и зачем? Не думаю, что я настолько ущемила ее гордость.

А дальше мне становится совсем не до жи, ши и прочих операций с буквой Ы. Мне предстоит одна из опаснейших сцен. Ворона будет учиться летать. Без крыльев, зато с тросами.

Перерыв для стафа затягивается, потому как инструктор решает объяснить мне весь процесс еще раз. Первый был на земле, теперь же, на верхней террасе «храма», расклад более наглядный.

Хмурый китаец (он, кажется, как и мать моя, не в восторге от идеи подвесить трехлетнего ребенка в воздухе) уточняет, готова ли я совершить этот маленький подвиг. Или — если испугаюсь — им придется срочно искать малолетнюю девочку-дублера.

Высота метров двенадцать (первый этаж здания с весьма высоким потолком), порывистый ветер, тучи — всамделишные, природа подыгрывает нам — готовые вот-вот разразиться дождем и молниями. Погода, как говорится, нелетная. Но то для авиатранспорта. Птицам чхать, но — настоящим. Эта ворона — самозванка среди пернатых.

Испугаюсь? Откажусь от полета?

Шутить изволите? Конечно же, нет! Ворона аж пританцовывает от нетерпения!

…Но сначала надо отыграть безопасную сцену. Что следует делать при приближении опасности? Верно: поднять тревогу, поставить на ноги спящих, взбудоражить бдящих, растревожить усопших… Стоп, это уже к некромантам, а у нас всё же другая история.

Цзыюй (мне нравится это звонкое «птичье» имя) заполошно озирается по сторонам. В храме множество колокольчиков, звони — не хочу. Одна беда — все они высоковато расположены для крохи.

Зато красивые — их еще и придерживают фигурки драконов. Ну, чей храм, те и держат звякалки. Всё логично.

Тумана всё больше, испарения мешают обзору. Но маленькая принцесса не теряется. Вспоминает, что видела в соседнем зале ло[1] — это такой маленький гонг с деревянной подставкой.

Колотушки находятся тут же, возле ударного инструмента. Малышка колотит, что есть мочи, по гонгу. Нас уже немного учили в садике управляться с ударными инструментами. Но от меня просят не мелодичные звуки извлекать, а колошматить быстро и беспорядочно. Так в сценарии написано.

Чисто из духа противоречия бью аккуратно. А для кинематографичной картинки строю страшное личико. Вроде как испуганное (за всех обитателей дворца), но и, вместе с тем, решительное.

Ке честно дает мне сделать по-своему. А затем требует повторить так, как велено сценарием.

— Для сравнения и лучшей выборки, — бухтит он себе под нос, но я выхватываю.

Мне жалко свои чувствительные ушки, но я подчиняюсь. В конце концов, он же не прервал мою самодеятельность. Дал выразить свое видение. И только потом запросил повторный дубль. В чем-то он даже прав: всё познается в сравнении. Пусть у этих взрослых будут варианты.

Опять же, говорят, что бить-ломать-крушить что-либо (в рамках закона) — это неплохой способ снятия стресса. Мне-прошлой не довелось испытать на себе. Не оттого, что стрессов не случалось. Еще как случались… Но Кира Воронова старалась быть сдержанной… Зря, наверное. Глядишь, если бы лупила по тарелкам (или тарелками об пол), то и не схлопотала бы инсульт в сорок с хвостиком.

Так что я от души прошлась колотушками по бронзовому диску, слуху всех присутствующих и по их же нервам. Заметим: на всё воля бо… режиссерская. Я — лишь скромный проводник его воли.

Мироздание, не обижайся.

Это просто правило такое: на съемочной площадке режиссер — первый после бога.

— Стоп, снято, — Ке слегка вздрагивает и кхекает. — Перерыв пятнадцать минут. Готовьте тросы и оборудование.

— Режиссер… — поднимается с раскладного стула Мэйхуа.

— Я помню, что мы снимаем ребенка, — хмурит и без того морщинистый лоб «национальное достояние». — Всё проверили и перепроверили. Вся группа приложит максимум усилий, чтобы снять сцену с одного дубля.

— Спасибо, господин режиссер, — стискивает зубы мамочка. — Я доверяю вам свое сокровище.

В стороне фыркает одна змея. На нее оборачиваются сразу несколько людей из съемочной группы. Плюс Чу и Мэйхуа.

— Плечи затекли, — доносится капризное. — Ты, как там тебя? Сделай мне массаж.

Девушка из персонала, смутно похожая на мою Чу, мигом принимается за исполнение каприза.

На что маленькой звездочке Сюли на съемках в попу дули. Так даже та, как мне сейчас видится, не настолько звездилась и зазнавалась. Ши… это нечто. Ну, или просто я еще мало общалась с местными суперзвездами.

Если так вспомнить, в «Деле» самым известным артистом был господин Лянь. В том, несмотря на множество наград и заслуг, ни грамма чванства. Честный и душевный человек сумел пронести свои лучшие качества через все ступеньки лестницы славы.

Исполнители главных ролей, Жуй Синь и Чжу Юэ, звездный статус получили только после ролей принца-поэта и куртизанки. Исполнители второстепенных ролей на старте драмы имели «калибр» и того меньше. Короче говоря, у Лотоса не было средств на огромные гонорары. Экономили они.

«Шелест осенних листьев» в составе именитых актеров имел. Кроме Лянь Дэшэна, я имею ввиду. Но их сцены снимали, по большей части, без меня. И как они себя проявляли, я не видела.

А тут эта… примадонна второстепенных ролей. Черт с ней. И все демоны нижних планов. Меня уже обвязывают и пристегивают. Тросов четыре: два идут вверх, еще два тянутся вниз. Если бы нужно было из стороны в сторону двигаться в воздухе, тросов было бы еще больше. Лебедки установлены, специально обученные люди к ним приставлены.

Тросы, как элемент искусства, в Поднебесной применяли еще в древности. В театре теней: на полупрозрачном экране под источником света двигались фигурки из бумаги или тонкой кожи. Марионетки имели подвижные (с помощью нитей) части.

«Кино» на языке моей новой родины пишется двумя иероглифами, что в дословном переводе означают: «электрические тени». Прослеживается некая связь, не правда ли?

Тросы в (относительно) том виде, что сегодня понесут меня, в Срединном государстве применять начали в тридцатых годах двадцатого века. Это я знаю благодаря Чу: наша добрая хризантема убеждала маму в том, что это технология, отработанная давным-давно. С «Сожжения храма Красного лотоса» невидимые (зрителю) тросы с успехом применяются киношниками. То бишь, еще со времен черно-белого кино.

Тогда уже дорисовку (вручную на пленке, не спрашивайте, как — как-то) применяли, так что герои вполне могли лупить друг друга молниями. Но актеров, бегущих по воздуху или даже сражающихся на высоте, не «подрисовывали». Их подвешивали на страховочных тросах.

Почти как в этот раз одну подплясывающую от воодушевления и нетерпения «птичку». Только сейчас и тросы тоньше, но при этом прочнее, и приспособлений вспомогательных больше. А суть — одна.

Кира Воронова неоднократно прыгала с парашютом. Азарт и ощущение полета — неописуемый восторг. С тросом — почти то же самое, но всё же иное удовольствие. Правда, побелевшие от напряжения мамины пальцы слегка гасят предвкушение.

Это эгоистично, но я отвожу взгляд. Позже у нее добавиться лишний повод для гордости за дочь. А пока: извини, мам. Этот птенчик уже достаточно вырос, чтобы разочек вылететь из безопасного гнезда.

— Готова, Мэйли? — спрашивает режиссер Ке.

— Да! — бодро киваю.