В самом Сердце Стужи (СИ) - Якубович Александр

— Общей суммы нет? — внезапно спросил барон.

— Нету, но тут указано, что всего было привезено три дюжины мешков, — пробежалась я глазами по записи.

— Это тридцать шесть серебряных за муку и девять полных медных монет за доставку, — тут же сказал барон.

Я с удивлением оторвала взгляд от учетной книги и посмотрела на своего мужа. Нет, я знала, что наемники умеют считать деньги, но чтобы с такой скоростью перемножить и перевести тридцать шесть четвертушек в полноценную медную монету? Он же даже не задумался! Или мне просто показалось?

Посмотреть в глаза барону Гроссу мне не удалось — мужчина уткнулся в лист бумаги, аккуратно выводя цифры.

Следующие записи касались продажи зерна из городских запасов, после — опять приход муки с мельницы, за которую было уплачено серебром. Потом выплаты зарплат стражникам — каждый был перечислен поименно. Так мы узнали, что начальник городской стражи имел ежедневное жалование в три медных и две четвертушки, а рядовой, стоящий на воротах — две полных медных монеты в день. Причем в записях фигурировало жалованье, сумма в серебре, но не было указано, за какой срок были получены деньги.

— Это сколько старшему стражнику выплачивали в месяц жалования? — спросил барон, подняв на меня глаза, но было понятно, что спрашивал он скорее самого себя.

Мужчина замер, ловко сжимая пальцами железное перо, которое приковывало все мое внимание с того момента, как он взял его в руки. Никогда такого не видела, но спросить о нем пока не появлялось возможности.

— Восемь серебряных и восемь медных монет в месяц, — ответила я после недолгих подсчетов. — И пять серебряных обычному бойцу.

В ответ барон просто кивнул и записал озвученную цифру на лист. Кивнул… Кивнул! Будто бы наши вычисления совпали! Но ведь это не просто взять дюжину три раза, этот подсчет был намного сложнее!

Я со всем вниманием наблюдала за действиями того, кто называл себя бароном Виктором Гроссом, бывшим командиром отряда наемников, происходящим из крестьянской семьи.

Мужчина писал с удивительной ловкостью для человека, который должен был брать перо в руки, только чтобы поставить подпись на контракте или расписаться за получение векселя у приказчика. В некоторых случаях он считал даже быстрее меня, в других — замирал, размышляя. Обычно это происходило, когда вопрос касался медных четвертушек — наименьшего номинала ходившей в Халдоне монеты, которая составляла четверть от обычного медяка. Это меня тоже удивило, ведь за свои девять жизней я немало времени провела в нищете и даже пожила простолюдинкой, и точно знала, что уж медные четвертушки простые люди переводят в полновесную монету с поразительной скоростью. Просто потому что это обычно единственные деньги, с которыми они имеют дело. Серебряная монета была нечастым гостем в руках простого человека, а уж королевский серебряный фунт — номинал, соответствующий двадцати обычным серебряникам — и вовсе видели в глаза только крупные купцы и аристократы. Большинство людей даже не догадывались о существовании подобной монеты, так как в повседневной жизни номинал этот был неудобен, проверить на подлинность его было тяжело — ведь крупную монету могли сточить или залить свинцом — и ходила она больше на бумаге для удобства расчетов, чем в реальной торговле.

Пару раз наши с бароном глаза встретились, но мужчина быстро отводил взгляд. Словно ему было неловко находиться со мной в одной комнате и работать, словно это доставляло ему крайнее неудобство.

Когда солнце перевалило за полдень, в кабинет заглянул оруженосец моего мужа и барон сорвался со своего места, будто бы ждал предлога покинуть комнату.

— Милорд, вы надолго? — спросила я.

Он остановился у самой двери, секунду размышляя, что ответить.

— Воспользуйтесь перерывом, миледи. Дайте отдых глазам, поешьте. Я вернусь и мы продолжим…

— Я бы могла сама продолжить записи. Это будет медленнее, но… — начала я.

— Нет, не надо, — перебил меня барон, все еще стоя едва ли не спиной. Выглядело это очень невежливо с его стороны, но я не стала проговаривать это вслух. — Просто отдохните, не стоит себя загонять. У нас не гонка, Эрен, нам еще много дней придется провести за столами, все успеем.

В его словах было поразительно много здравого смысла, так что я только согласно кивнула, после чего Виктор Гросс покинул кабинет. Вернулся мужчина через добрых полтора часа, но я этого совершенно не заметила.

Когда дверь в кабинет тихо отворилась, я была занята крайне непримечательным и даже постыдным делом: без спроса крутила в руках странное перо, которым писал мой муж, пытаясь понять, почему он предпочитает его обычному гусиному.

— Эрен! — я была столь увлечена своим изысканием, что даже не заметила, как мой супруг встал прямо у меня за спиной. — Вас что-то заинтересовало?

Я вздрогнула и от неожиданности выронила странное перо из рук. Оно со звоном покатилось по каменному полу, скрывшись где-то под столом барона.

— Ох! Милорд! Вы меня напугали!

Я почувствовала, как мое лицо стремительно заливает краской, а щеки и уши начинают пылать от стыда. Но мне на самом деле было крайне любопытно! Перо для письма моего мужа было неприлично коротким и странным. Рукоять — деревянная, железный наконечник выгнутой формы и тонкая прорезь посередине, видимо, чтобы подавать чернила из верхней части пера, где я заметила ложбинку и небольшое отверстие, в которую захватывалась капля. Я даже попыталась что-то написать на уголке листа, который использовала для пометок во время счёта, но только порвала бумагу, не совладав с наклоном. А еще это перо было намного жестче и тяжелее, хотя, для такого гиганта, как мой супруг, это не должно было быть проблемой…

— Если вас заинтересовало мое перо, то нужно было так и сказать, — по голосу барона чувствовалось, что он разочарован.

— Нет, милорд, что вы, я просто… — оправдания застряли у меня в горле, когда я поймала осуждающий взгляд мужчины.

Он ожидал от меня других слов, другого поведения. Я видела, как ему нравится, когда я веду себя дерзко, практически непочтительно, но ничего с собой поделать в этой ситуации я не могла, мне было слишком стыдно за свое поведение.

Прошлое храмовой изыскательницы давало о себе знать. Всю последнюю жизнь я провела под звездой поиска знаний, и когда видела что-то доселе мне незнакомое, это целиком и полностью захватывало мое внимание. Например, этот мужчина и всё, что было с ним связано. Едва мне начинало казаться, что я узнаю Виктора Гросса, своего супруга, он подкидывал мне новую тайну или деталь своей биографии, от которой мое представление об этом человеке переворачивалось с ног на голову.

— Это перо… Таким пользуются жители Сорога? — спросила я, с содроганием наблюдая за тем, как массивная фигура барона скрылась под столешницей в поисках пера.

Будь это мой отец или другой аристократ, я бы уже получила хлесткую пощечину, а из коридора был бы вызван слуга, который в момент бросился бы на колени и начал ползать по всему кабинету в поисках потери. Но Виктор Гросс полез под стол сам. И мне уже казалось, дело было не в том, что он по происхождению простолюдин. Нет, он просто был таким вот человеком.

— А? — голова барона появилась из-под стола внезапно. — Какого Сорога?

— Перо… Вам показал его купец с востока? — переспросила я, удивленная тем, что барон тянет время. А ведь он очевидно делал именно это.

— Ах, перо… — мужчина встал на ноги и отряхнул колени, сжимая в руке странную письменную принадлежность. — Нет, там тоже пишут гусиными перьями. Это я сделал на заказ у столичного ювелира.

— А зачем? — мое любопытство толкало меня в пасть этого медведя, но остановиться я уже не могла. Тем более, в последние дни я стала смелее, ведь барон ни разу еще даже не повысил на меня голос. — Почему вам потребовалось перо из железа? Я поняла принцип его работы, но ведь это дорогой предмет, его надо чистить, да и чернил это перо берет меньше, чем гусиное.

— Гусиные перья для меня слишком ломкие, — ответил барон, задумчиво крутя между пальцев серый цилиндр. — Постоянно обламываются, нужно подтачивать, да и пальцы у меня… Сами посмотрите.