Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр

Я тоже удивился.

— Ну, там большая куча была, и дверь хлопнула на твоем этаже сразу после этого.

— Так там же еще соседи живут, — сказал Брыжжак. — Не только я. Кто-то из них, может. Там же не одна моя квартира.

— Да нет, они же вроде нормальные, адекватные люди.

— Ты хочешь сказать, что я неадекватный? — надулся Брыжжак.

— Ну а какой еще? Окно зачем разбил?

— Клянусь, не разбивал я тебе никакого окна!

— Опять мамой?

— Да ты задрал, хоть мамой, хоть папой клянусь!

Я промолчал, озадаченный, потому что эмпатический модуль показывал праведный гнев Брыжжака, он действительно был обижен моими обвинениями.

«Молодой еще совсем, — подумал я. — И тридцати нет. Чего же ты так рано на себе крест ставишь?»

Тем временем Брыжжак возмущенно пил чай, уши его покраснели.

— А музыку зачем так громко включал? — спросил я.

— Да позлить тебя хотел, — пожал тот плечами. — Ты же, Серега, помнишь, сначала сам как музыку громко включал? Сколько раз я приходил, просил не делать этого, а потом ты меня так достал, что рассердился и начал так же делать. А ты потом перестал и начал вызывать милицию, да? А я на тебя хоть раз вызывал?

«Видимо, тот прошлый Серега был не лучше Брыжжака», — подумал я, но вслух никак не прокомментировал этот тезис.

— А напился зачем? — спросил я. — Ты же мог в этом парке замерзнуть.

— Да че там замерзнуть? Октябрь на дворе, — фыркнул Брыжжак. — Да и заморозков не обещали, я смотрел прогноз.

— Я не в том плане говорю. Конечно, не до смерти, — пояснил я, — а вот почки отморозить или простудиться, какую-нибудь пневмонию заработать — вполне. Вот зачем оно тебе надо?

— Да я сам не знаю, — махнул рукой Брыжжак и вдруг сказал: — Слушай, Серега, у тебя выпить есть?

«У-у-у-у…» — подумал я. Как все запущено.

— Нет, Эдуард, — сказал я, — я не пью, давно уже завязал и тебе не советую. Хочешь, я тебе сейчас еще чаю налью? С душицей.

— Да заманал меня твой чай, — вздохнул Брыжжак. — С душицей. С душицей тем более заманал.

Он вздохнул, поморщился и обреченно сказал:

— Ой, ладно, давай наливай свою душицу…

— Еще пару минут — и ужинать будем. А потом чай налью, — сказал я. — Зачем ты так напился? Что-то случилось?

— Да, случилось, — махнул Брыжжак рукой. — Понимаешь, моя бывшая, ну, ты ж помнишь ее, Ляська, умотала, нашла себе мужика богатого, с машиной, с домом… с-сука…

— Ну, так бывает, — вздохнул я. — И что, из-за этого надо так напиваться и на лавочке себя вымораживать?

— Да не, она ж… понимаешь… пацанов моих забрала. Обоих, ну… сыновей… И теперь настроила их против меня. Они со мной общаться вообще никак не хотят. Ты прикинь, я иду сегодня такой по улице, а тут они с друзьями навстречу — и прошли мимо меня, мимо родного отца, даже не поздоровались!

— Почему?

— Стыдятся они меня, — печально объяснил Брыжжак. — Понимаешь, я же обычный человек, простой работяга, фрезеровщик. Ну почему меня надо стыдиться? Потому что она себе богатого бизнесмена теперь нашла? Потому что они аж в Турцию ездили?

Ну и что я на это мог сказать?

— Давай порассуждаем, почему они к тебе так относятся, — медленно и задумчиво проговорил я. — Ты с ними, когда она ушла, больше не общался? Что суд сказал, кому детей оставить?

— Ну, конечно, суд оставил детей с ней, — фыркнул Брыжжак и зло добавил, явно цитируя чьи-то слова: — Дети должны жить с матерью!

— А супруга твоя бывшая… Ляська?

— Лейсан.

— Ага. Она на алименты подавала?

Брыжжак нехотя кивнул. Ему эта тема явно была неприятна.

— Вот видишь. А ты платишь? Ну, или вообще как-то им помогаешь?

Парень вздохнул и почесал затылок. В глаза при этом он мне старался не смотреть.

— С фига ли им помогать? У них новый папка, блин. Богатый!

— Не платишь, — сделал вывод я. — Большая по алиментам сумма набежала?

— Ну, так, есть малеха…

— Малеха — это сколько?

— Да уж… около ста пятидесяти… под двести тысяч где-то…

— Вот видишь. Ты алименты не платишь. То есть своим детям на питание, на содержание денег не даешь. А содержит их вообще левый мужик.

— Так Ляська теперь богатая, дорого живет, зачем ей давать? Она их на тряпки потратит, а мне на что жить?

— Не ей, а детям, — сказал я, чеканя каждое слово. — И здесь совершенно неважно, насколько роскошно они живут и хватает ли им на все. Важно другое: отец не принимает участия в их жизни. Никакого. Ни материального, ни человеческого. Ты должен был платить алименты — это даже не обсуждается. Должен был приезжать, проводить с ними время, интересоваться их делами. А ты вообще поздравлял сыновей с днем рождения?

Брыжжак почесал затылок, и я понял, что он даже не помнит, когда у детей день рождения.

— Ну, вот и все. Ты сам, считай, своими руками прервал с ними контакт. Конечно, они прошли по улице и не поздоровались. Зачем им такой отец? Небось еще и выпивший был?

Брыжжак вздохнул. Я попал в точку.

— Ты когда с детьми разговаривал по душам, с пацанами своими? Когда спрашивал, какие у них проблемы, ходят ли они на футбол? Когда на рыбалку с ними ездил?

От моих слов голова Брыжжака опускалась все ниже и ниже.

— Ну, ты понимаешь, Ляська такая зараза…

— Да какая бы она ни была, — перебил я, — это твои дети. Родные. По крови. Пусть их мать хоть трижды стерва, пусть она тысячу раз неправа, пусть обобрала тебя до нитки и ушла к богатому — при чем тут они? Это же твои сыновья. И бросать их нельзя. Даже если у вас разные семьи, даже если вы с ней давно чужие люди, даже если ненавидите друг друга так, что в одной комнате находиться не можете — дети-то здесь при чем?

Я посмотрел на Брыжжака. Он молчал, ковыряя пальцем щербинку на столе.

— Да не скреби ты, а то скоро здесь дырка будет!

Брыжжак фыркнул, но стол мучить прекратил и вдруг выдал:

— А сам-то!

— Что сам? — посмотрел на него я.

— Ну, Наташка твоя… — сказал Брыжжак, глянул на меня и вдруг осекся, покраснел.

На сковородке, как назло, заскворчала перловая каша, которую я разогревал с яйцами. Пришлось вставать, выключать и насыпать. Разговор был прерван.

Что-то в прошлом казанского Сергея все-таки было. Что-то настолько темное, что даже пьяный Брыжжак осекся на полуслове и покраснел. Сейчас вытягивать из него подробности не имело смысла — по его лицу было видно, что он, как партизан на допросе, будет молчать до последнего.

Ладно. Подождем.

Но мысль засела занозой. Виноват Серега в чем-то — или его подставили? И если подставили, то кто и зачем? Кому вообще сдался этот опустившийся неудачник?

Вопросов больше, чем ответов. Но ничего, разберусь.

Я поставил перед Брыжжаком тарелку с перловой кашей, морковкой, луком и грибами, разогретой с яйцами, салат, а также положил отварной окорочок. Брыжжак чуть скривился и сказал:

— Майонез у тебя есть?

Я усмехнулся.

— Нет. Но есть немного сметаны, будешь?

— Да нафиг мне твоя сметана, блин! А кетчуп? Или соус какой?

— Кетчупа тоже нет. Соус могу сделать на сметане со специями, — предложил я, мысленно прикинув: сметана, сушеный лук и чеснок, паприка, черный перец и щепотка тмина — простой, но отличный вариант именно для перловки.

— Не надо. И как ты так живешь? — скривившись, проворчал Брыжжак, ковыряя еду. — И недосолено.

— Досолить всегда можно.

Я пододвинул ему солонку.

— Я, когда варил, толком не пробовал, но для меня нормально. Стараюсь с солью не перебарщивать, чтобы давление не рвало сосуды. Да и при моих габаритах и так отечность приличная, лишняя нагрузка на суставы ни к чему. Вот сброшу вес — тогда можно будет расслабиться.

Мне кажется, Брыжжак даже не прислушался к сказанному. Мысли мои вернулись к Диане, к поцелую. Усилием воли я отогнал их от себя.

Мы еще немного посидели, попили молча чай. А потом я сказал:

— Все, надо идти спать.

— Да как я пойду? — сказал Брыжжак, который разомлел в тепле от сытости. — Мать меня не пустит, все это надолго.