Самая старая дева графства Коул (СИ) - Брай Марьяна

— Хорошо, Лизи, но дом ведь не Дианы. Это наш с Даниэлем родительский дом. Почему я не могу ходить, куда мне заблагорассудится? – мне нужно было больше информации, но спрашивать, как я поняла, нельзя ни в коем случае.

— Леди Диана теперь хозяйка дома, леди Стефания. Конечно… - я заметила, как служанка осмотрелась.

— Что? – мне показалось, что девушка не особо довольна правилами Дианы или еще что-то тревожило ее.

— Если третий ребенок леди тоже окажется девочкой, у вас будут шансы побороться за дом семьи Верде и эту летнюю резиденцию, - очень тихо ответила Лизи, но потом вздохнула и добавила: - Конечно, если вы выйдете замуж и родите сына.

— Ах, ты об этом, - догадавшись, что удивляться подобным деталям нельзя, с наигранной скукой ответила я.

— Зря вы продолжаете выводить леди из себя. Я понимаю, вам тяжело. Но с хозяином вам будет жить куда легче, чем с тетушкой Лилит, - сейчас Лизи говорила совершенно искренне, а во взгляде ее читалась жалость ко мне.

— Ты считаешь? – подняв бровь, я улыбнулась. Девушка вполне могла принять этот мой ответ за шутку.

Я вновь прислушалась к себе, но на имя Лилит во мне не отозвалось ничего. Эта чертова новая память работает с перебоями. Или же я получила не все тома жизни Стефании.

— Уверена. Вдова Бертон любит исключительно деньги. Она, конечно, примет вас, но вы же знаете, кем вы станете в том доме! Поэтому… прошу вас, не злите Диану. Я боюсь, что она надумает разлучить нас. Иногда она так смотрит на меня, - девушка как-то скукожилась, стала будто беззащитной, совсем маленькой птичкой, - что мне кажется: я вижу все ее мысли. И в них есть идея отправить меня из дома, а вам назначить свою служанку. Тогда у вас не останется даже собеседницы.

— Спасибо тебе, Лизи, - я положила руку на ее локоть и улыбнулась. - Я постараюсь больше не совершать таких ошибок. Просто… сегодня утром я проснулась, и… - я не знала, как оправдать свое поведение, которое и правда выглядело так, будто я специально хотела поставить сноху в неловкое положение.

— Думаю, ваш брат все понимает и не обидится на вас. Вы не спали всю ночь после поездки на могилу матери. Я слышала, как вы рыдали, и знаю, что заснули лишь под утро. А еще леди Лилит… нельзя было так говорить о своей сестре, - голос Лизи окреп в ее неистовой борьбе за правду.

Я даже не дослушала служанку, как всполох мыслей сменился с моих на чужой, и передо мной предстала высокая тонкая женщина во всём чёрном. Во всей этой черноте светлым пятном были только узкое, с надменным выражением лицо и седые волосы. Когда я увидела её лицо, поняла, в кого у Стефании брови, которыми можно вести диалоги без слов, показывать своё отношение к окружающим и даже кричать. Это и была ее тетушка Лилит.

— Луиза Тереза как была дурой всю жизнь, так дурой и умерла! – ее, как ни странно, звонкий голос заставил напрячься всех стоящих перед чёрной, до блеска отполированной плитой, на которой золотыми буквами значилось имя, чуть отличающееся от моего.

Из этого стоило сделать вывод: девочка берет длинное имя матери, отсекая имя прабабки, а в начале добавляется свое. Но во всех ли семьях так, стоило ещё узнать.

— Тетушка, зачем вы так в этот день… - слова Даниэля не отражали вообще никакой эмоции. В них не было ни вопроса, ни обиды, ни поддержки. Просто как будто нужно было что-то сказать, и он это сделал.

— Она могла жить припеваючи, коли была бы умнее. А если бы слушала меня, то могла бы оставить вашего отца без штанов. Но Луиза предпочла пойти на поводу у эмоций, у своего сердца. Борьба за правду не может быть громкой, - голос Лилит звучал над кладбищем, как гимн, как самая неприкрытая истина.

У меня навернулись слёзы на глазах. Ощущение обиды, ненависти и беспомощности накрыли меня. Я вернулась к ближайшей беседке, присела на мягкие подушки и дала волю слезам.

Хоть это были не мои слёзы, реветь мне совсем не хотелось. Я поняла, что только вот так, позволяя Стефании на секунды овладеть своим телом, я открываю для себя ту неизведанную область памяти, так необходимую мне сейчас.

— Леди, прошу вас, не вспоминайте, - тихо, почти шёпотом, Лизи попробовала меня успокоить.

— Принеси… чаю. Горячего чая, - подумав, что чай она будет делать дольше, чем нальёт воды, попросила я. И девушка поторопилась уйти.

— А эта ваша Лилит-то… дело говорит, - прошептала я, вытирая слёзы. Может, она вовсе не такая уж и мегера. Хотя орущая Диана не пугала ни меня, ни Стефанию, а больше раздражала. Но тётку Стефания боялась. А еще ненавидела за отношение к её мамочке.

— Тут и книг никаких не надо: вон сколько всего интересного. Если бы не горшок вместо унитаза, то я бы, наверное, даже почувствовала себя счастливой.

— Леди, простите, вы говорите со мной? – незнакомая женщина средних лет в платье, как у Лизи, остановилась напротив беседки и заглянула в нее.

— Нет. Я репетирую пьесу. Иди, не мешай! Мне нужно заучить наизусть слова, - прошипела я первое, что пришло мне на ум. Не хватало еще, чтобы меня, как и прежнюю хозяйку дома, заточили в психушку, залечили там до зеленых соплей, а потом положили под эту черную плиту.

Как только я вспомнила о плите, в моей памяти всплыли цифры. И от этого воспоминания мне стало плохо. Настолько, что закружилась голова. По спине пробежали холодные липкие лапки сквозняка: такое бывает, когда падает давление. Об этом же говорила подходящая к горлу тошнота.

На плите, кроме имени, стояли цифры и знаки:

«16/10/985 – 25/12/1025»

Я легко считала в уме, и получившееся при вычитании значение «сорок» было ничем иным, как её возрастом. Но год рождения и смерти… он и близко не был похож на наше летоисчисление. Да даже если предположить, что я попала в прошлое… что бы тогда меня ожидало? Средневековье? Досредневековье? В этом я была не особо сильна. Но Иван Грозный с его шестнадцатым веком по сравнению с этими цифрами был продвинутым мужиком.

А здесь… прекрасная посуда, зеркала, платья из тончайших тканей, фарфор, розы в горшках, аккуратно и равномерно поджаренный тост!

До этого я, конечно, вскользь представила, что это Италия или Испания, но как минимум конца восемнадцатого века.

Я часто задышала, пытаясь справиться с накатившим состоянием и уговаривая себя не торопиться с выводами: ведь эти цифры могут означать что-то совсем другое.

Глава 6

Даниэль нашел меня сам: сначала я услышала торопливые, неосторожные, явно мужские шаги, потом негромкое: «Стефания, ты где?».

Если честно, в этот момент закралась надежда, что он втайне от жены пожалеет сестру, скажет что-то тёплое, объяснит, что не может иначе. А уже потом, естественно, попросит не злить беременную женщину, которой и без того сейчас совсем непросто.

— Я тут, - тихо сказала я, и он остановился, пройдя уже мимо беседки.

— Ты никогда не любила сад, - он обернулся, сделал несколько шагов и, наконец, заметив меня в этом густом цветочном шатре, удивлённо приподнял брови.

— Возраст, наверно, - попыталась пошутить я.

— Хорошо, что ты сама это понимаешь, Стефания, - он расстегнул аккуратный, явно сшитый специально по его фигуре пиджак и присел напротив.

— Ладно, я сделаю вид, что не услышала этого, - не зная, как с ним говорить, как себя вести и вообще, какие у нас отношения, я попробовала ответить средне: между явной обидой и бесцветным принятием.

— Ты точно больна, сестра, иначе ты сейчас вела бы себя иначе, - да, мой ответ его не просто удивил, он ошалел оттого, что я вообще что-то сказала.

— Нет, я здорова, а вот утром я чувствовала себя не очень хорошо. Потому что столько крика…

— Ты перешла все границы: унизила Диану, показала своё неуважение ко мне, как к хозяину дома. И сейчас продолжаешь вести себя как простолюдинка, разговаривая со мной, вместо того, чтобы встать на колени и просить прощения. Отец уже приказал бы принести розги, - красивые глаза брата будто заволокла некая дымка. Дышал он так осторожно, словно представлял себе уже эту картину с розгами. И ему эта картина нравилась.