Похоже, я попала 2 - Фарг Вадим

Тут же из соседнего дома выскочила заплаканная Дуняша. В руках она держала гигантский комок спутанных ниток, похожий на мёртвую разноцветную кошку.

– И ко мне забралась, иродово племя! – рыдала она в голос. – Всю пряжу мне спутала, всю работу испортила! Что ж это делается-то, люди добрые! Конец света наступает!

Эффект от диверсии Шишка оказался совершенно, абсолютно, катастрофически обратным. Деревенские жители, и без того напуганные до икоты, восприняли эти мелкие пакости не как чью-то злую шутку, а как прямое доказательство моей ведьминской силы. Они не просто боялись. Теперь они были уверены, что я – злая, мстительная колдунья, которая за косой взгляд может превратить в жабу. Слухи о моей «нечеловеческой силе» и «страшном нраве» вспыхнули с новой, утроенной силой и понеслись по деревне, обрастая жуткими подробностями.

Шишок, который с огромным интересом наблюдал за всем этим из окна, медленно сполз с подоконника. До его маленькой колючей головы наконец-то дошло. Он хотел помочь. А в итоге подлил в костёр страха целую бочку масла, превратив тихий ужас в громкую, паническую истерию.

«Ой, – только и смог пискнуть он, виновато пряча глаза под иголками. – Кажется, я немножечко… перестарался».

Глава 4

Городок Вересково окончательно и бесповоротно слетела с катушек, причём с моих. Раньше-то меня просто побаивались, ну, знаете, как положено – ведьма, все дела. А теперь, после дурацких выходок моего личного диверсанта по имени Шишок, меня люто, бешено возненавидели. Правда, делали это тихо и со страхом, но от этого было не легче. Я теперь была не просто какой-то там непонятной силой, а самой настоящей злой и мстительной каргой. Такой, которая за один косой взгляд может превратить утренний удой в хор квакающих лягушек, а свежевыстиранное бельё, сохнущее на верёвке, – в стаю пикирующих летучих мышей. Это было особенно обидно, потому что простыни у соседки были новые, ситцевые. Теперь, завидев мою скромную персону, люди не то что на другую сторону улицы переходили – они с визгом бросались в дома и запирали двери на все щеколды, замки и даже на швабру.

Я сидела в своей маленькой лавке, заваленной пучками трав, и чувствовала себя Робинзоном Крузо на необитаемом острове. Только вместо Пятницы у меня была наставница Аглая, которая без конца поила меня успокоительными отварами с валерьянкой. Отвары уже не действовали, и я подозревала, что скоро у меня у самой отрастёт хвост и усы. Аглая лишь сокрушённо качала головой, глядя на мои страдания. А виновник всего этого балагана, Шишок, забился под старую русскую печку и очень убедительно притворялся веником. Кажется, до него наконец-то дошёл весь масштаб его «гениальных» шуточек, и теперь он страдал. Молча. Для болтливой ожившей шишки это была самая страшная пытка на свете.

«Хозяйка, ну я же не хотел, честное-пречестное слово! – доносился до меня из-под печки его тоненький, полный вселенской скорби мысленный писк. – Я думал, они посмеются! Ну, это же весело, когда у тебя из кувшина вместо молока квакают! Это же розыгрыш! А они… они сразу в крик, в панику! Никакого чувства юмора у этих двуногих! Совсем! Может, мне сходить и извиниться? Я могу принести им в подарок что-нибудь ценное. У меня есть очень красивый дохлый жук! Блестящий, с зелёными крылышками, почти как изумруд! Они точно оценят!»

– Сиди уж там, подарочек, – пробормотала я, утыкаясь носом в колени и чувствуя, как по щеке ползёт одинокая слеза. – Надоели твои извинения.

И вот, в самый разгар этого тихого деревенского сумасшествия, когда казалось, что хуже уже просто некуда, дверь нашей лавки тихонечко так – «скрип» – и приоткрылась. Я вздрогнула и подняла голову, морально готовясь к тому, что сейчас в меня полетит что-нибудь тяжёлое. Например, камень. Или, не дай бог, вилы.

Но на пороге стояла не разъярённая толпа с факелами. На пороге стояла сама Василиса Премудрая.

Выглядела она так, будто только что вернулась с пикника в цветущем саду, а не пробиралась через город, охваченный антиведьминской истерией. На ней было всё то же простое, но удивительно элегантное тёмно-зелёное платье. Всё та же королевская осанка и спокойный, всезнающий взгляд умных серых глаз. Она легко шагнула внутрь, и мне показалось, что сам воздух в лавке стал чище, прохладнее и как будто зазвенел от её присутствия.

– Что-то у вас тут… неспокойно, – произнесла она, и в её голосе не было ни капли удивления, будто она каждый день заходит в гости к ведьмам, у которых фамильяр сошёл с ума. – Слышала, у вас тут нечистая сила решила устроить мелкую расправу?

Она неторопливо оглядела нашу лавку. Её взгляд скользнул по рассыпанным по полу сушёным травам, которые я в порыве отчаяния пыталась перебрать, задержался на моих красных от слёз глазах и на бледном, как полотно, лице Аглаи. А потом её глаза остановились. Они уставились в самый тёмный и пыльный угол за печкой. Прямо туда, где в первобытном ужасе замер мой невидимый для всех остальных Шишок, отчаянно пытаясь слиться с кучей старого хлама и притвориться частью интерьера.

Василиса смотрела в этот угол очень долго. Так долго, что я успела забыть, как дышать. А потом на её обычно строгих, тонких губах появилась лёгкая, почти незаметная улыбка.

– Какой у тебя хозяйственный помощник, Наташа, – произнесла она так спокойно, будто комментировала погоду за окном. – И порядок в городе навёл, и врагов твоих распугал. Правда, немного перестарался, кажется.

Я замерла. Аглая замерла. Даже наш старый кот Баюн, который спал на лавке и не просыпался, даже если бы рядом упал метеорит, кажется, замер. А из-под печки донёсся такой тоненький, такой испуганный писк, будто наступили на хвост самой маленькой и беззащитной мыши во всей вселенной.

Она его видела.

Эта женщина, советница самого царя, правая рука государя, видела моего Шишка. Моего тайного друга, мою колючую проблему, мою ожившую сосновую шишку, моё самое большое и самое дурацкое сокровище.

«Ой-ёй-ёй-ёй-ёй! Мамочки! Караул! – заверещал в моей голове Шишок, и в этом писке было столько паники, что у меня у самой волосы на затылке встали дыбом. – Она… она… она меня видит! Хозяйка, она меня видит! Всё, это конец! Сейчас она сделает из меня чучело для царского кабинета! Или амулет на удачу! Или, что ещё хуже, заставит меня учить математику и писать диктанты! Спасай! Скажи, что я оптическая иллюзия! Или просто очень странный говорящий таракан! Очень-очень редкий, краснокнижный! Нас, таких тараканов, нельзя трогать, это противозаконно!»

Я смотрела на Василису во все глаза, не в силах вымолвить ни единого слова. Мой мозг просто отказывался обрабатывать информацию. Аглая, кажется, тоже временно разучилась говорить. Она медленно переводила взгляд с Василисы на тёмный угол за печкой и обратно, и на её лице было написано такое чистое, незамутнённое изумление, что я даже испугалась за её пожилое сердце.

– Не бойся, зверёк, – мягко сказала Василиса, обращаясь к пустому, как казалось всем, кроме меня, в углу. – Не съем я тебя. Хотя, признаться, любопытно было бы посмотреть, что будет, если такой, как ты, попробует на вкус царский грецкий орешек.

Из-под печки донёсся отчётливый звук, похожий на то, как если бы кто-то очень быстро и очень испуганно сглотнул слюну.

Василиса снова перевела взгляд на меня. И теперь в её глазах не было ни строгости, ни холода. Только лёгкая, чуть насмешливая и очень-очень тёплая искорка, от которой у меня на душе сразу стало чуточку легче.

– Ну что, ученица Яги, – сказала она с улыбкой. – Кажется, нам с тобой пора поговорить. По-настоящему. Без всяких секретов.

Я поняла, что моя и без того нескучная жизнь только что сделала очередной крутой вираж на американских горках. И я понятия не имела, куда он меня вывезет на этот раз. Но одно я знала точно: эта удивительная женщина знала обо мне гораздо больше, чем я сама. И, кажется, она была на моей стороне. А это уже было очень, очень хорошо.