Похоже, я попала 2 - Фарг Вадим

Он подмигнул мне, и в его взгляде снова промелькнула былая удаль.

– Не волнуйся, Ната. Мы найдём этих крыс. И устроим им такую мышеловку, какой они в жизни своей не видели.

Он хлопнул ошарашенного Фёдора по плечу и потащил его к выходу.

– Пойдём, вояка. Буду учить тебя искусству дипломатии и светской беседы. Урок первый: «Как правильно слушать чужие сплетни и делать вид, что тебе страшно интересно».

Я смотрела им вслед и не знала, плакать мне или смеяться. Мои два защитника наконец-то объединили свои усилия. И что-то мне подсказывало, что этому странному, но на удивление эффективному союзу по силам справиться с любой бедой. Даже с такой коварной, как человеческая глупость и ненависть.

Дмитрий оказался прав. Вот ведь заноза, всегда он прав! Враг не ускакал, поджав хвост. Он просто решил действовать хитрее. Вместо того чтобы сносить нашу калитку тараном, он предпочёл просочиться в щели, как неприятный сквозняк, от которого ломит зубы.

Вересково, наше бедное, многострадальное Вересково, только-только выдохнувшее после последней заварушки, тут же вляпалось в новую. В город потянулись люди. С виду – обычные бедолаги, погорельцы из соседних сёл, разорённых то войной, то аппетитами княжеских сборщиков налогов. Худые, в рванине, с пустыми глазами, в которых застыло горе. Наши вересковские женщины, у которых сердца больше их самих, тут же, конечно, закудахтали, засуетились. Бросились делиться последней краюхой хлеба, стелить им в сараях и баньках, сочувственно охать, слушая их бесконечные печальные истории.

И никто, разумеется, не обратил внимания, что среди этих несчастных были и другие. Те, чьи глаза были не пустыми, а холодными и уж больно внимательными. Шпионы Князя. Его новое оружие, куда более мерзкое, чем железные волки. Дмитрий, со своим столичным чутьём на всякую гниль, тут же придумал им прозвище – «Шептуны». Идеально подходило.

Их оружием были не мечи. Их оружием были слова. Тихие, вкрадчивые, полные фальшивого сочувствия. Они не орали на площади, что я ведьма и меня надо сжечь. О нет, они были куда умнее.

Вечером, в таверне, куда наши мужики по традиции завалились пропустить по кружке-другой кваса, мы с Дмитрием и Фёдором стали свидетелями их работы. Наш кузнец, здоровенный детина, который до сих пор при упоминании Воеводы крестился, делился своими страхами.

– Силища-то у Наташки нашей – ух! – гудел он, гипнотизируя взглядом свою кружку. – Нечеловеческая будто. Я ведь с железом всю жизнь вожусь, нутром его чую. Так вот, не ведёт оно себя так. Не плавится от одного взгляда. Не бывает такого.

Рядом с ним примостился один из «беженцев» – тихий старичок, вылитый божий одуванчик. Седая бородка, добрые глаза. Он сочувственно покачал головой.

– И то верно, сынок, – прошелестел он, будто осенняя листва. – Сила эта, она ведь не от Бога. Древняя, дикая. Нынче она вас спасла, а завтра что? Кто знает, в какую сторону она повернётся, если хозяйка её не с той ноги встанет? С такой-то мощью шутки плохи. Опасно это, сынок, ой, опасно…

Он не обвинял. Он просто «беспокоился». И это было страшнее любого прямого обвинения. Мужики вокруг притихли, нахмурились, и в их глазах, ещё недавно горевших благодарностью, я прямо-таки видела, как прорастают первые сорняки сомнения.

Фёдор, сидевший за соседним столом, напрягся так, что под его ладонями жалобно заскрипела лавка. Ещё секунда – и он бы встал, чтобы одним своим видом вбить этого «божьего одуванчика» в пол по самую седую бороду. Но Дмитрий вовремя перехватил его руку.

– Тихо, – прошипел он. – Просто слушай. Не спугни.

В другом углу, где кучковались женщины, работала другая «шептунья». Миловидная вдовушка, которая всем уже успела прожужжать уши о своей сгоревшей в огне семье. Она подсела к Марфе, жене старосты, и поддакивала её восторженным рассказам о чудесном исцелении мужа.

– Ой, какое счастье, какое чудо! – всплескивала руками «погорелица». – Прямо с того света твоего Степана вытащила! Вот ведь дар у девицы! Только вот… – она вдруг заговорщицки понизила голос, – я вот о чём думаю, милая. Все беды-то аккурат с её приходом и начались. Не было её – и жили тихо-мирно, как мыши под веником. А как появилась – так и пошло-поехало: то волки железные, то медведи-переростки, то целая армия заявляется. Будто она не только удачу, но и беду за собой, как репей, тащит.

Марфа, которая ещё вчера готова была вышить мой портрет на рушнике, вдруг замолчала. На её простодушном лице отразился титанический труд мысли. Она нахмурилась. И яд сомнения начал свою грязную работу и в её душе.

– Пойдём отсюда, – процедил Фёдор, когда мы вышли на улицу. Ночной воздух показался спасительным глотком после душной таверны. Его кулаки были сжаты добела. – Я сейчас вернусь и языки им обоим вырву и в узел завяжу!

– И докажешь всем, что они правы, – невозмутимо ответил Дмитрий, преграждая ему путь. – Докажешь, что мы – дикие звери, которые только силу и понимают. Они тебе ещё и спасибо скажут.

– Но что делать-то?! – взорвался Фёдор. – Сидеть и смотреть, как эти гадюки людям в уши яд льют?! Может, их в лесу… заблудить? Случайно, медведю на обед.

– Гениальный план, – хмыкнул Дмитрий. – И тогда все точно поверят, что ты тут ни при чём. Особенно когда медведь придёт в деревню и попросит добавки. Нет, мой лесной друг. Мы будем именно что смотреть и слушать. Они ведь не знают, что мы их раскусили. Они думают, что мы – тёмные крестьяне, которые дальше своего огорода ничего не видят. И в этом наша главная сила. Мы дадим им верёвку, а они сами для себя петлю сплетут.

Он обвёл взглядом тёмные окна домов, в которых уже, наверняка, расползались ядовитые слухи.

– Они не разжигают костёр. Они просто подсушивают дрова и ждут, когда мы сами дадим им искру. Когда кто-то из наших, вроде тебя, – он многозначительно посмотрел на Фёдора, – сорвётся и сделает глупость. И вот тогда они ударят.

Он повернулся к Фёдору, и в его глазах плясали хитрые огоньки.

– Так что наша задача – не дать им этой искры. Будем улыбаться, кивать, сочувственно вздыхать. А сами – следить за каждым их шагом. Мы должны узнать, кто они, сколько их и кто главный. А когда узнаем… вот тогда, мой вспыльчивый друг, и придёт время для твоего топора. Но бить мы будем не по хвостам, а прямо по голове.

Я стояла у окна своей избы и смотрела на притихшую деревню. Я не слышала их разговора, но всё поняла без слов. Война вышла на новый уровень. Теперь полем битвы стали души и умы моих соседей. И я понятия не имела, как бороться с тихим, ядовитым шёпотом. Особенно когда твои друзья – один слишком горячий, а второй – слишком умный. И оба, кажется, получают от всего этого удовольствие.

Глава 3

После нашей великой битвы прошла почти неделя, а на душе всё равно скребли кошки. Вроде и победили, и радоваться надо, а не получалось. Вересково потихоньку приходило в себя: тут стучат, там строгают, пахнет свежим деревом. Но радости в воздухе не было. Вместо неё – липкий, тихий страх. И, как бы горько ни было это признавать, главной страшилкой для всех тут была я.

Я честно пыталась делать вид, что ничего не замечаю. Зарылась в работу с головой: с утра до ночи помогала травнице Аглае, варила какие-то мази, лечила раненых, даже пыталась учить местных сорванцов буквам. Но стоило мне выйти на улицу, как я тут же ловила на себе эти взгляды. Настороженные, колючие, полные страха. Всё, больше не было для них Наташки-целительницы. Теперь я была Сила. Непонятная, чужая, а потому – опасная.

В тот день погода решила окончательно испортить мне настроение. Небо затянуло серой хмарью, и заморосил мелкий, противный дождик, от которого хотелось залезть под одеяло и не вылезать до весны. Как назло, в нашей лавке закончилась вся чистая вода. Тяжело вздохнув, я схватила два пустых ведра и понуро побрела к колодцу.

– Ну и погодка, – пробурчал у меня в кармане Шишок, который предусмотрительно спрятался от сырости в тепло. – Самое то для того, чтобы сидеть у печки и грызть орешки! А мы, как дураки, тащимся под дождём за какой-то водой! Хозяйка, а давай ты им всем по личному дождю в бочку наколдуешь? И ходить никуда не надо! Представляешь, как они тебя зауважают? Наверное… Хотя могут и побить. Люди, они такие… непредсказуемые.