Призванный в Бездну (СИ) - Colonel Lt

Что это сейчас было⁈

Ответила девушка с задержкой. Между словами она делала паузы, будто тяжело дышала и никак не могла оправиться.

«Я… не очень… люблю высоту».

Однажды ты уже умерла, чего бояться теперь?

«Ну, знаешь! Если я мертва, это ещё не повод считать, что у меня не осталось чувств».

Если боишься высоты и не можешь себя сдерживать, не высовывайся.

«Я уже поняла… Но тут так скучно!»

Когда перепугана, живётся куда веселее, верно?

В интонациях Нейфилы прорезались нотки обиды.

«Я не перепугана! Просто слегка смутилась».

Страшно представить, что будет, когда ты встретишь мышь…

«Мышь? А почему я должна бояться мышей? Или ты про кротокрысов, которые водятся на первом слое? Вид у них действительно мерзкий, зато очень вкусное мясо. Волшебное блюдо, если правильно приготовить».

Сработало — она отвлеклась. Её голос потеплел, но странным образом в этом тепле послышалась тоска.

«Иногда я выбиралась с мамой, чтобы поохотиться на кротокрысов. Она учила расставлять ловушки…»

Погрузившись в воспоминания, Нейфила замолчала. Я не мешал ей, продолжая размеренно махать крыльями.

Ностальгия размягчала человека.

Завидовал ли я Нейфиле? Она была привязана к матери. Искренне любила её. Но давала ли Нейфиле что-нибудь эта любовь? Пожалуй, что ничего, кроме сладостной горечи, которую в ней вызывали призраки прошлого.

В отличие от неё, я был свободен. Если я и рвался на Землю, то не потому, что тосковал по отцу; я стремился обратно, чтобы вернуть жизнь, которую у меня украли, и наказать воров. Но каждый раз, когда Нейфила вспоминала о матери, в её голосе звучала непередаваемая смесь эмоций, от которой щемило в груди. Я невольно задумывался о том, каково это — говорить так о ком-то? И каково быть тем, о ком так говорят?

Тёмная полоса предгорий на горизонте ширилась, разрасталась и к вечеру превратилась в могучую стену утёсов и отрогов.

* * *

Поиски жилища мертвоплутов заняли не так уж много времени. Я следовал за стрелкой незримого компаса из птичьих инстинктов, и она привела меня к каскаду широких террас, усеянных огромными гнёздами. Они представляли собой переплетения вырванных с корнем небольших деревьев, промежутки между которыми методично закрыли ветками и целыми кустами.

Когда я приблизился к ближней террасе, навстречу вылетела парочка мертвоплутов примерно моих размеров. Я приготовился к бою, однако они не выглядели враждебными. Поравнявшись со мной, они завалили меня дробной трескотнёй, в которой я с изумлением уловил узнавание и тревогу.

Птицы опознали во мне одного из своих; более того, в их клёкоте угадывалось переживание — куда я пропал? почему так долго не возвращался? что со мной случилось?

Я не отвечал, и беспокойство птиц возрастало. Левая подалась ближе, я отстранился, не желая сходу ввязываться в бой над пропастью. Правый мертвоплут резко одёрнул товарища, и тот с извиняющимся криком отлетел подальше.

Вскоре птицы оставили попытки расшевелить странного собрата и направились к гнезду, поглядывая на меня. Я приземлился на выступ неподалёку от колонии и задумался.

По первым прикидкам выходило, что тут обитают не меньше трёх десятков мертвоплутов. Переть напролом было бы сущей глупостью. Я решил собрать информацию, перед тем как начать действовать.

Следующие дней пять я прожил возле гнездовий. К занятым террасам я не совался, чтобы не дать себя разоблачить незнанием птичьих обычаев. Мертвоплутов это соседство волновало. Поначалу ко мне подлетали одиночки — как молодняк, так и взрослые особи.

Их внимание раздражало, но в нём не чувствовалось злого умысла. Просто птицы не понимали, что со мной происходит. Почему я не возвращаюсь к ним? Может быть, я болен? Или чего-то боюсь?

Волнение было искренним; они и впрямь заботились о своих, как утверждали искатели. Я отмалчивался, игнорируя посетителей, и к исходу второго дня визиты прекратились.

Естественно, на их глазах я не перевоплощался. Это настроило бы против меня всю стаю. Развитие человеческого облика пришлось приостановить, но взамен я приобрёл кое-что не менее важное: возможность наблюдать за мертвоплутами.

В этом немало помогла Нейфила. С неожиданной проницательностью она объясняла тот или иной социальный ритуал птиц так, словно прожила в их обществе всю жизнь. В прочтённых ею томах почти не было упоминаний об этих тварях, но девушка восполняла недостаток книжной мудрости природной интуицией.

Впрочем, кое-что она подсказать не могла. Больше повадок мертвоплутов меня интересовало то, каким образом они так ловко управляются с грудными лесками. И эту науку я постигал самостоятельно.

Для птиц лески были не просто оружием. Они отлично заменяли мертвоплутам руки.

Несмотря на невероятную тонкость нитей, лишь один их край оказался острым. Второй же птицы использовали для того, чтобы подтащить вещь к себе, схватив её, но не повредив. А когда того требовали обстоятельства, они слегка поворачивали леску — и добычу разрезало, как бумагу.

Я копировал движения мертвоплутов, учился тому, что поглощённое тело знало и так. Но этот опыт мне не передался, поскольку не относился к врождённым способностям. Его приобретали на протяжении жизни. Сейчас я семимильными шагами навёрстывал пробелы в навыке.

До появления в гнездовье я полагал, что леска — ситуативный и не слишком важный инструмент. Однако жизнь среди птиц показала, что я ошибался. Доработав леску, я с чувством выполненного долга присвоил ей степень Эскиза.

Также я стал лучше ощущать органы, которые вырабатывали электричество в теле мертвоплута. Прежние попытки встроить их в человека неизменно проваливались, но всего пара дней, проведённых в птичьей форме, дала понять, где крылись ошибки. Я был убеждён, что теперь преуспею там, где раньше терпел поражение.

Мертвоплуты показали себя отличными учителями, хотя сами о том и не подозревали. Но всему приходит конец. На шестой день взрослые выгнали из гнёзд совсем маленьких птенцов и разлетелись двойками: младший следовал за старшим, как привязанный. Видимо, так они учились охотиться.

За террасами остался присматривать старый мертвоплут, исполинский даже по меркам этих гигантских птиц. Другие приносили ему пищу, пока тот восседал в облюбованном гнезде, зорко оглядывая свои владения. Я предположил, что это вожак стаи или, по крайней мере, её бывший предводитель, которому выказывали всяческое уважение. Чуткость мертвоплутов по отношению к соплеменникам поражала, однако они по полной отыгрывались на чужаках, которые становились жертвами их садистских наклонностей.

Когда я убедился, что улетевшие точно покинули окрестности, то снялся с облюбованного утёса и забрался в ближайшее гнездо. Там пахло звериным мускусом, но в птичьей форме эта вонь показалась мне почти родной. Сказывались повадки сожранного мертвоплута.

Я исследовал гнездо в поисках чего-нибудь полезного. На ложе из пуха и старых перьев порой попадались обрывки одежды с нашитыми металлическими частями, безнадёжно ржавыми, и осколки каких-то склянок. На солнце искрились россыпи погнутых и обломанных монет.

В другом гнезде я нашёл трухлявый рюкзак, содержимое которого напрочь сгнило. В третьем — шлем с пробитой дырой. На её краях запеклась кровь.

Ничего такого, чего ради стоило залезать сюда.

Старый мертвоплут следил за моими поисками с явным неодобрением. Когда я закончил с гнёздами в округе и подобрался ближе к нему, он издал возмущённый вопль. У моей морды просвистела леска.

Более чем ясный намёк.

Глубинный инстинкт приказывал опустить голову, расправить крылья и распушить на них перья в знак покорности. Так мертвоплуты показывали, что не стремятся оспорить власть у тех, кто стоял выше по статусу.

Но я не поддался инстинктам. Меня привлёк заманчивый блеск ткани, висевшей на ветви, которая торчала из гнезда вожака. Переливы не походили на разводы от разбитой бутылки — в их пламенных сполохах чудилось нечто магическое.