Придворный Медик (СИ) - Аржанов Алексей

А пока медсёстры готовят препараты, я буду поддерживать его своей силой. Эти лекарства нормализуют работу сердца и кишечника и смогут расширить гортань.

Но этого недостаточно. Лучше мне вручную запустить его лёгкие. Через лекарскую магию.

Мне пришлось выполнять несколько задач сразу. Я диктовал медсёстрам концентрацию препаратов и воздействовал на головной мозг пациента своей магией.

Ведь именно там, а точнее — в продолговатом мозге — находится дыхательный центр. Нужно нормализовать кровообращение и направить туда кровь, насыщенную не столько кислородом, сколько углекислым газом.

Да, именно так. Ведь именно углекислота является главным стимулятором дыхания. Это легко проверить экспериментально. Достаточно собрать большое количество людей в тесной непроветриваемой комнате, и через несколько минут частота их дыхательных движений увеличится.

То же самое происходит и с новорождённым ребёнком. Как только малыш делает первый вдох, его мозг получает первую дозу углекислого газа, и это заставляет лёгкие расправится. Процесс этот неприятный и, как правило, именно из-за него ребёнок начинает кричать.

Все препараты пациенту уже введены. Концентрированный кислород поступает в неработающие лёгкие. Моя магия функционирует на пределе.

С начала реанимационных мероприятий прошло уже несколько минут. Ещё немного и…

ВДОХ.

Григорьев сделал первый вдох после долгой паузы. На секунду приоткрыл глаза, а затем снова потерял сознание.

— Получилось… — выдохнул я.

То, что он снова потерял сознание — не проблема. На этом оказание помощи ещё не подошло к концу.

— Следите за его состоянием, — велел я медсёстрам реанимации. — Мне нужно связаться с нефрологическим отделением.

Я прошёл в ординаторскую, нашёл в справочнике номер дежурного нефролекаря и принялся дозваниваться до коллеги.

Ответил мужчина лишь через несколько минут.

— Нефрологическое отделение, нефролекарь Кондратьев. Слушаю, — вяло пробормотал мужчина.

Видимо, он уже лёг отдыхать, а мне пришлось выдернуть его из глубокого сна. А что делать? На то и нужны дежурные лекари!

Я взглянул в журнал и быстро нашёл полное имя Кондратьева.

— Геннадий Павлович, вас беспокоит общий профиль, — произнёс я. — У нас в реанимации пациент с подозрением на острое повреждение почек.

— Ну ё-моё… — простонал тот. — Ваша фамилия?

— Булгаков. Павел Андреевич, — ответил я.

— Булгаков… Булгаков… Первый раз слышу, — заключил он.

Сейчас я лично поднимусь в нефрологию, и моя фамилия станет последним, что он услышит.

— Повторяю, — настойчиво продолжил я. — Пациент с острой почечной недостаточностью. Судя по всему, отравление средствами для неингаляционного наркоза.

— Замечательно! — заявил он. — Вы, что ли, постарались, Булгаков? А мне разгребать? И куда вы мне его собираетесь подсунуть? На диализ? Ночью?

— Меньше вопросов — больше действий, — отрезал я. — Если вас эта информация ускорит — пациент находится под личным контролем главного лекаря.

Последняя новость явно взбодрила Кондратьева.

— Ладно-ладно! — крикнул он. — Уже бегу.

Через несколько минут в моём отделении появился низкорослый полный мужчина. Хромая на одну ногу, он быстро приближался к реанимации.

— Вы, что ли — Булгаков? — протирая заспанные глаза, спросил меня он.

— Он самый. Будем знакомы, — ответил я.

— Одуреть, какой вы дерзкий для новичка, Павел Андреевич, — шагая к пациенту, произнёс он.

— Ситуация иначе вести себя не позволяла, — прямо сказал я.

— Да я-то не обижаюсь. Просто имейте в виду, что некоторые лекари вас бы и слушать не стали.

Ну-ну. Сам-то меня послушал только после того, как я главного лекаря упомянул. Странная же у них тут иерархия. Если специалист молодой, значит, на его вызовы можно не обращать внимания.

Хотя, чему я удивляюсь? Я такое и в своём мире много раз наблюдал. Некоторые врачи старой гвардии полагали, что молодняк беспокоится по пустякам. Иногда они были правы. Но часто, к сожалению, это заканчивалось плохо для пациентов.

— М-да… — вскинув брови, протянул Кондратьев и просканировал тело Григорьева. — А почечки-то и в самом деле просятся наружу. Это чем же вы их так придушили, Булгаков? Какими препаратами?

— В том-то и дело, что сделал это не я. У меня есть подозрение, что кто-то вводил ему наркоз, пока никто не видел, — объяснил я.

В голове продолжал вертеться Аристарх Биркин, но его имя я упоминать не стал. Доказательств у меня нет. Бросаться такими заявлениями бессмысленно.

— Паранойя разыгралась из-за первого дежурства? — усмехнулся Геннадий Павлович, продолжая сканировать почки Григорьева.

— Думайте, как хотите, — ответил я. — В истории болезни всё есть. Официально ему никто эти препараты не вводил.

— Ладно, меня это не касается, — отмахнулся Кондратьев. — А вот что действительно меня касается — так это то, что пациенту придётся чистить кровь, — он перевёл взгляд на медсестёр и произнёс: — Переводим его ко мне — на диализ.

Обошлось. Если бы Геннадий Павлович упёрся, я был бы вынужден самостоятельно восстанавливать ему почки. Но с моим нынешним уровнем лекарской магии сил бы на это точно не хватило.

— Ну вы и подкинули мне работёнку, Павел Андреевич, — вздохнул он. — Ладно. По крайней мере, будем знакомы, — он пожал мне руку и, всё так же хромая, направился вслед за каталкой, которую санитары уже повезли в нефрологическое отделение.

Что ж, можно немного выдохнуть. С Григорьевым разобрались. За эту ночь я и жизнь смог ему сохранить, и, кажется, догадался, откуда взялась его кома.

А доложу-ка я всё-таки о произошедшем Гаврилову! Наставник должен быть в курсе.

В конце концов, не одному же мне сегодня не спать?

Аристарх Биркин побросал медицинскую одежду в печь для утилизации отходов и с облегчением выдохнул.

Ему часто приходилось избавляться от улик с помощью этого агрегата. Благо к нему он имеет круглосуточный доступ. После пыток одежда пленников часто приходит в негодность. Пропитывается кровью и гноем. А чтобы не разводить антисанитарию в корпусе дознавателей, одежду пленников приказано сжигать.

Главный дознаватель заперся в одной из камер для допросов. Звукоизоляция там была превосходная, и Биркин часто прибегал к этому свойству комнаты как к средству психотерапии.

Другими словами, если ему становилось эмоционально плохо, он запирался внутри, орал во всё горло и колотил кулаками по стенам.

А сегодня Аристарх чувствовал себя как никогда отвратительно.

— КАК⁈ — наоравшись до хрипоты, выпалил он. — Почему препарат на него не подействовал⁈ Как Булгаков это сделал?

Аристарх наблюдал за Павлом Андреевичем через небольшое окошко в двери ординаторской. Он видел, как Булгаков выпил кофе. Видел, как он потерял сознание. Но стоило Биркину повернуть дверную ручку, чтобы пройти к своей цели, как Павел Андреевич тут же пришёл в себя.

— Это невозможно… Я не мог просчитаться с концентрацией! Не мог же⁈

Из Биркина повалил весь запас ругательств, которые он только знал. Когда и этот запас иссяк, пришлось придумывать продолжение на ходу.

Немного успокоившись, он постарался взять себя в руки. Ведь отдаваться панике сейчас нельзя.

Булгаков его видел. Узнал или нет — чёрт его знает. Но на долю секунды они пересеклись в коридоре. Повезло, что кому-то из пациентов стало плохо. Если бы Павел Андреевич не спешил в реанимацию, он бы точно сцапал Биркина.

Три попытки добраться до шрама провалились. И каждый провал был громче другого.

— Может, пора уже остановиться? — в отчаянии прошептал Аристарх. — Нет! Совсем спятил, что ли⁈ Ты что такое говоришь! Остановиться? Ха! А потом жалеть всю жизнь, что упустил шанс осмотреть такую рану?

— Аристарх Иванович, — дверь в комнату приоткрылась, и внутрь заглянул один из помощников Биркина. — Вам чем-нибудь помо…

— Закрой дверь, чёртов идиот! — проорал главный дознаватель и вновь остался наедине с собой в комнате для допросов.