Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис

Ветер упал до двухбалльного, и Дзирта, не видя смысла в экономии угля и не желая лишний раз марать парусину ткань жирной угольной копотью, скомандовала убирать паруса. Теперь голые мачты не так выделялись на фоне неба — впрочем, добавила она, рассчитывать на это не стоит. Если на «Суане» и вправду, задумали недоброе, то смотреть они будут во все глаза, во всю имеющуюся на корабле оптику — и уж конечно, не пропустят следующий в пяти милях за кормой «Латр». К тому же, самый нерадивый сигнальщик вряд ли пропустит хвост густого чёрного дыма, который извергала высоченная труба таможенного крейсера.

«Суан» тем временем вильнул влево, намереваясь укрыться его тени возвышающегося на западе скалистому берега. Уловив этот манёвр, Дзирта распорядилась его повторить, и теперь оба судна шли в полудюжине кабельтовых от линии прибоя. С ракурса не было ни малейшей возможности разглядеть бурун у таранного форштевня, изменение размеров которого много сказало бы внимательному наблюдателю- так что сигнальщики не отрывали биноклей от идущего впереди корабля, боясь пропустить момент, когда броненосный таран сбросит, или, наоборот, ход.

— Они сбросили ход до минимума… — Дзирта опустила бинокль и вынула пробку из амбушюра трубы-переговорника. — машинное? Держать полтора узла, и будьте готовы по команде сразу дать реверс!

Она обернулась к Роману.

— Хотела бы я знать, почему они остановились. Может, дожидаются кого-то?

— С берега? — предположил он. — Собираются взять кого-то на борт, но не хотят, чтобы об этом знали в Зурбагане?

Дзирта ещё раз обвела взглядом скалистый обрыв, буруны на камнях у его подножия.

— Нет, это вряд ли. Тут на шлюпке не подойдёшь, размолотит в щепки. Да и вплавь я бы не рискнула, опасно… Скорее, они тянут время, чтобы ударить одновременно.

— Одновременно? С кем?

— Понятия не имею. Но если они пройдут дальше вдоль самого берега и обогнёт Маячный Мыс — то окажутся в двух с половиной милях от стоянки «Хассавера». И если предположить, что в это же самое время броненосец подвергнется атаке с противоположной стороны, то «Суан» вполне успеет выйти в таранную атаку. На «Хссадаре» дурного не ждут, пушки зачехлены, вахтенные мышей не ловят — да и зачем, в мирной-то гавани! — остальная команда отдыхает после ужина… Парадный ход у «Суана» пятнадцать узлов, и если разогнаться ещё до того, как обогнуть мыс, то эти две мили он пройдёт меньше, чем за четверть часа. Боюсь, за это время на броненосце не только снаряды подать из погребов к орудиям — даже боевую тревогу сыграть не успеют…

Роман поднял бинокль и некоторое время рассматривал замерший впереди корабль.

— Что будем делать? Пойдём вперёд, предупредим команду «Хассавера»?

Дзирта покачала головой.

— И что мы им скажем? Что «Суан» притаился в тени берега и выжидает момента для атаки? А если у них просто поломка и они подошли к берегу, чтобы починиться? Да они нас на смех подымут!

— А если они, и правда, атакуют? Даже если «Латр» их и догонит — наши пукалки их броню даже не поцарапают!

— Можно ударить тараном под корму, чтобы лишить хода. — задумчиво сказала Дзирта. Хотя — если они успеют принять воду в балластные цистерны и перейти в боевое, полупогружённое положение, это вряд ли поможет. Но ты прав, ждать больше нельзя. Лучше уж ошибиться, чем…

— Смотри! — Роман схватил её за рукав, другой не опуская бинокля. Нет-нет, не на «Суан», а вон туда — мористее и дальше, милях в полутора, за мысом!

Сумерки ещё не сгустились, но лодочки мальчишек-фитильщиков уже замелькали возле бакенов «зоны прибытия», зажигая по одному фонари на их острых верхушках. И лишь благодаря этому Роман успел увидеть, как из призрачного, едва различимого на фоне далёкого берега вихря возник чёрный, массивный, похожий на утюг силуэт корабля.

* * *

Тави перепорхнула по сходням на борт «Штальзунда». Я совсем собрался помочь идущей за ней Вере Павловне, но Казаков не позволил — оттеснил меня плечом и сам протянул ей руку — на которую она и оперлась, одарив его милой улыбкой. Мне оставалось только забрать из экипажа их багаж — несколько невесомых свёртков и пару цилиндрических картонных коробок, при виде которых мне пришло в голову полузнакомый термин «шляпная картонка». Всё это я передал в каюту, дверь которой приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить поклажу внутрь — и тут же захлопнулась, отсекая серебристый смех Тави и негромкие фразы её спутницы. Я постоял немного, представляя себе то, что происходит внутри, вздохнул и направился в кормовой кокпит, к румпелю. Казаков перебросил на пирс швартовый канат с петлёй на конце, я двинул ручку газа; под палубой затарахтел дизель и «Штральзунд», волоча за собой длинные пенные «усы» побежал к выходу с внутреннего рейда.

Женщины вновь появились на палубе, когда мы только-только поравнялись с «Морской звездой» — совершенно преобразившимися, в лёгких шёлковых платьях, складками спадающих до щиколоток — Тави в светло-сером с жемчужным отливом, казаковская пассия — в медно-оранжевом, словно облитом отсветами закатного пожара, разливающегося над бухтой. На головах у обеих были соломенные шляпки — всё же я оказался прав насчёт загадочных коробок! — украшенные атласными чёрными лентами, почти одинаковые, если не считать того, что у шляпки Веры Павловны поля были слегка приопущены, а у Тави — наоборот, загнуты с одного бока вверх.

Казаков за моей спиной издал невнятный звук — то ли кашель, то ли вздох восхищения; дамы в ответ одарили его лучезарными улыбками, отвернулись и, встав возле вант, принялись с упоением махать платочками, адресуя это приветствие проходящим мимо гоночным яхтам зурбаганского яхт-клуба. Из афиш, которыми были облеплены стены домов припортового квартала, мы уже знали, что как раз сегодня на рейде проводится заключительный этап многодневной регаты на приз Таможенного управления Зурбагана. На наших глазах одна из яхт, гафельный тендер, обогнала другую, несущую на единственной мачте огромные треугольники бермудских парусов, и с сильным креном прошла мимо террасы плавучего ресторана. Оттуда взлетели одна за другой три сигнальные ракеты, раздались, заглушая оркестр, восторженные крики, и к верхушке стоящей на крыше сигнальной мачты взвился вымпел Таможенной службы — устроители регаты в лице чиновников этого почтенного ведомства приветствовали удачливых яхтсменов. Я усмехнулся, подумав, что Роману с Дзиртой тоже следовало бы сидеть там, за столиками. Он — на правах таможенного маршала (ну не могу я без иронии вспоминать этот пышный титул!), она же — как капитан таможенного крейсера, отмеченный недавно наградой за успехи на этом поприще.

Яхты тем временем закончили поворот оверштаг и легли на курс к финишным воротам на другой стороне гавани. Я успел подумать, что яхтсменам кроме поворотных буёв, расставленных по замкнутому маршруту гонки, приходится обходить и многочисленные парусники, пароходы, лодки и лодчонки, которыми забита вся акватория — и в этот самый момент над гаванью, где-то за брекватером, за чернеющей возле прохода на внутренний рейд тушей броненосца «Хассавер» гулко раскатился пушечный выстрел.

VI

— Судно в зоне прибытия! — крикнул сигнальщик. Роман поднёс к глазам бинокль. Он знал, что в иные дни в Зурбаган по Фарватерам приходило до полусотни судов. Кто и как регулировал порядок прибытия, он выяснить не смог, хотя и пытался. Похоже, таинственная магия источника, которую неё в себе свет Главного маяка, влияла каким-то образом на время пребывания на Фарватерах, придерживая «гостей» в случае чрезмерно плотного «трафика». И это, судя по всему, работало — о случаях одновременного возникновения или, паче того, столкновений в «зоне прибытия» никто никогда не слышал. Минимальный интервал составлял около десяти минут, и любой лоцман или капитан знали: первое, что следует сделать, вынырнув с Фарватера — это как можно скорее покинуть зону прибытия. Нарушителей этого непреложного правила ждал крупный штраф, а при повторении — временный или даже постоянные запрет на пользование Фарватерами. Впрочем, такое случалось крайне редко — Лоцманы строго следили за тем, чтобы их подопечные как можно скорее покидали, составленный из бакенов круг, чтобы не стать помехой для идущих следом.