Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

— Где Леонида? — желчно спросила я у поваренка, негодующе осматривая кухню. — В зале женщины, пусть идет подавать.

Я сунула ему чашку, и надо было встать, но немощь была безумная. Хотелось шлепнуться на кровать и зарыдать, выплакать все, что пережито и Ольгой Кузнецовой, и Липочкой Мазуровой — все потери, утраты и достижения, отпустить все, переболеть всем и набело начать новый день. Позволить себе полчаса слабости, пожалеть себя, похвалить, поругать, собой восхититься. Но поваренок пожал плечами, я, как ни тяжко было, поднялась и пошла к Евграфу.

— Где Леонида? Выгоню эту дрянь, — пригрозила я, и щека у меня дернулась. Пользоваться моей милостью, как Прасковья, — одно, заслуженно получать снисхождение, хотя давно пора надавать вредной старухе по щам за то, что она при каждом удобном случае напоминает Леониде о нападении. Пользоваться мной как вещью — простите, нет, всему есть предел, моему терпению тоже.

— Здесь была, матушка, — оглядываясь, растерялся Евграф, и я снова подумала, что ему не доверяла. Верила, но не доверяла. — Бледная, как утопленница. Спросила, когда письмо отправлено было.

— Ей-то что? — меня опять передернуло. Паршиво, что я теряю контроль, но усталость и непроходящее напряжение извиняют. — Ее какое дело, не ей писано. А когда?

Николай обещал наперво приехать ко мне, так когда это время наступит? А Евграф, как назло, жевал долго, будто резину, хотя, пользуясь отсутствием Мирона, стащил самый лакомый кусок отбивной.

— Так кто бы его отправлял, матушка? — с явным сожалением проглотив мясо, Евграф сунул листок в мою требовательно протянутую руку. — Посыльного-то спросить невдомек с перепугу было, но почитай дня три он с северу ехал. Ждать барина, а когда? Теперь уж недолго.

Руку мою с зажатым письмом пронзила боль, и я сообразила, что впилась зубами в костяшки пальцев.

Я искала ответ в посланиях Ларисы, вызубрила их наизусть, и какая же я дура, Парашка права, гвозди о мою туполобую голову править, неважно, что Лариса сообщила Николаю или скрыла. Важно, что она не отправила ни одно письмо.

Господи, почему я такая непробиваемая тупица? Почему же Лариса не отсылала письма?

— Что… — прошептала я и вытерла рукавом выступивший на лбу пот, а затем выдернула из руки обалдевшего Евграфа вилку и швырнула ее на стол.

Глава тридцатая

На площади текла обычная вечерняя жизнь. Люди слонялись, болтали, никуда не спешили и огрызались в ответ на мои пинки. Останавливались извозчики, высаживали пассажиров, я, до боли в ладони сжимая прихваченную из кассы мелочь, металась от телеги к телеге. Меня опережали — конкуренция за ванек намного выше, чем за богатых невест и завидных женихов.

Чертова головоломка сложилась, детальки щелкали, вставая в нужном порядке.

Мазуровы жили в бедности — утром хлеб, вечером вода. Матвею удалось поправить дела, он даже замахнулся на предсказуемое — на мезальянс, и слабой стороной была Олимпиада. Брак был выгоден всем, кто Липу любил, здесь поставить кавычки. Матвей получал юную дворяночку, родители Липы — деньги на выкуп имения из долгов.

Вместе с Липой в семью Мазуровых вошла беда по имени Николай Куприянов. Один удавшийся неравный брак будоражил сердца трех неприкаянных девиц и обещал им неземное блаженство.

Неотправленные письма… я вообразила, насколько смогла, кручину, стыд и растерянность старой девы, — влюбленной, измученной этой любовью. Ни приданого, ни доброго имени, ни надежды снискать расположение чуть больше сухой родственной любезности. Соперницы шипели, не осмеливаясь ужалить. Лариса была в привилегированном положении, я понимала ее ревность и то, что Леониде, дразнившей ее своей состоявшейся близостью с моим братом, она при первой возможности указала на дверь — не без причастности Клавдии. Будь я влюблена, поступила бы так же.

Леонида уловила, что отношение Ларисы к Николаю от сестринского далеко, женское сердце — оно такое, это разуму требуется сто раз ткнуть очевидным в глаза.

Леонида подверглась бесчестию, дела Матвея пошли наперекосяк, Николай пропал без вести.

Я пробежала площадь насквозь, отпихнула от телеги дебелую бабу с раскормленным гусем и, игнорируя визг, приказала гнать на Зареченские склады. Баба призывала кары на мою голову, гусь орал и хлопал крыльями, я карабкалась на высокую телегу, задирая юбку выше дозволенных границ, ванька краснел и не мог отвести взгляд от моих голых лодыжек.

Скончался в муках разорившийся Матвей, спустя пару дней Лариса пожертвовала собой ради спасения Липочки, веря, что Николай где-то там, в местном загробном мире, оценит ее великодушие.

О том, что погибла Лариса, а не Клавдия, никто не узнал.

Липа помнила, кто из золовок утешал ее по пути с похорон, но, забившись в угол стылого подземелья, молчала. Клавдию окликнули именем сестры, достали из воды тело в траурном платье, оплакали безвременно почившую и сняли с ее шеи ключ от уже пустого сундука. Клавдия знала о письмах, зло подшучивала над сестрой, а после ее смерти ждала Николая — как только я напророчила его возвращение. Что двигало ей, когда она приняла чужое имя, я не представляла до сегодняшнего дня.

Клавдия не справлялась с новой ролью, но причитания слуг были меньшей проблемой. Липа воспылала страстью к Макару Ермолину, Клавдия от имени благочестивой Ларисы устроила сговор, Липа кисла в подвале, считала дни до кончины Авдотьи Ермолиной и без переживаний готовилась расстаться с детьми. Женечка и Наташа должны были остаться у Мазуровых в случае брака их матери, но судьбами малышей распорядились, не нарушив последней воли их отца.

Клавдия поддерживала Липочку во всех ее начинаниях не из солидарности.

Выпасать молодую вдову еще несколько лет она не желала, детей не любила, ей не нужны были ни чистая перед усопшим братом совесть, ни полагающиеся за пригляд гроши — ей нужна была свобода. Клавдия собиралась стать полноправной хозяйкой собственной жизни и не хотела тащить ничего в эту новую жизнь.

Телега плелась по узкой улице, лошадь фыркала и задирала короткий хвост. Я скрипела зубами и слышала лишь стук копыт, весь город превратился в бесконечное цок-цок-цок. Леонида опередила меня на четверть часа, если я не буду мешкать, ничего не произойдет. Я проверила купюру — на месте, за пазухой, за двадцать целковых ванька отправится к черту на рога, лучше иметь какой-никакой, но тыл.

За Женечкой приехали от Обрыдлова, и Липочка умерла. Не потому, что Матвей зарыл где-то сокровища, конечно нет.

От родителей Липа унаследовала ничтожную часть имения, но получала все после смерти брата, только дождаться, когда официально признают Николая погибшим. Матвей алкал — ему не повезло, вдова горевала недолго и широким жестом вверила бы свое наследство новому мужу. Агафья имела в арсенале секретное оружие — ссаные тряпки, от разорения она бы имение уберегла, но Мазуровы в случае второго брака Липы капали слюной. Липа должна была умереть до того, как Макар отгорюет по первой супруге.

После смерти Липы имение переходило к ее сыну.

До момента, когда Женечка попадет в заботливые — без иронии — руки Пахома Провича, оставались считанные секунды. Обрыдлов не выпустит то, что принесет ему баснословный доход: вырубить вишни, настроить дач — рецепт-то давно проверен классиками. Нельзя было допустить, чтобы отдали драгоценного мальчика, и Липа получила по голове.

Домна пошла на крайние меры, чтобы вытащить из нищеты себя и свою дочь. Домна знала наверняка, что вот-вот появится на пороге скорбный вестник, и нужно быть готовой, приручить осиротевших малышей, ни у кого не вызывать никаких сомнений.

Липа была не намерена разлучаться с детьми, и Домна пошла на второй заход, к тому же небезосновательно опасаясь, что Липа проговорится про ее хлопающие туфли, и тогда Лариса — Клавдия, но это неважно — не пряча радость, сдаст ненавистную родственницу в острог.

Леонида врала, не то что не зная правду — всю правду не знала Липочка, ей легко было заливать.