Резкий поворот (СИ) - Мясоедов Владимир Михайлович

Миг, что решит судьбу ее и жертв, один миг, одно мгновение вечности… и сапог. Высокий сапог с костяными пластинками и шипами, а также декоративным демоническим копытом, тоже костяным. Метко брошенный прямо под опорную ногу демоницы рукой полукровки, какая сумела пересилить боль и собственные раны. Это не было опасным, это ее даже не заставило споткнуться, только потерять кратчайшую долю мгновения. Ровно настолько краткую, чтобы опоздать с атакой, чтобы ставший на миг даже быстрее, чем уже был целитель сблизился с нею, снова ударяя пустой ладонью по уже распотрошенной груди. Она видит, как с его ладони осыпается прахом кожа, как в ауре переплетаются смертельный некрос и совсем крохотная нотка пустоты, какой хватило для пробития костяного мешка, что прикрывал ее сияющее от скверны демоническое сердце.

Пробивая, но не убивая, лишь очень сильно раня, лишая сил и контроля над магией, заставляя отпустить так и не замкнутый акустический контур, отлетев всей массой в кирпичную стену, почти проломив ту собой, чуть отскочив и падая на пол кулем с мясом. Цветок в волосах неслышно гудит, тратит силу, сильнее и сильнее сковывая жертв, но проклятый сопляк все равно стоит. Вернее, пошатнулся и упал на одно колено — столь стремительный рывок, да еще и через поле чудесной скверны, не дался ему даром. Он все равно успевал, она уже не могла сопротивляться, пусть и с упрямством звериного отчаяния старалась восстановить контроль, встать на ноги, уже не пленить, а просто добить, растерзать, уничтожить.

Он бы успел.

Но ему не пришлось — новый рывок мелкой дряни уже куда медленнее, в нем нет прежней грации и смертоносности, ее терзает растворенная плевком хаоса кожа и рана на боку, но цель сейчас и вовсе в плачевном состоянии. И жалкая, презренная, мерзкая полукровка, мясо кричащее, хнычущая закуска, какая в иной ситуации и оцарапать бы ее не сумела, ударяет сложенным в щепоть пальцами прямо во вскрытую грудную клетку демоницы. Пальцы на миг окутываются знакомым маревом магии хаоса, совмещенной с силовым кинетическим проявлением, формируя ударные когти столь похожие на ее собственные и при этом такие разные. Зыбкий и поставленный на рефлекторной связке барьер не смог бы остановить и обычную свинцовую пулю, не то что этот выпад.

Хруст, влажный и омерзительный, укол даже не боли, она ее сейчас запретила себе ощущать, лишь сухая реакция пропитанного и сформированного магией тела, какое сигнализирует о полученном повреждении. И еще пустота, словно из-под ног выдернули опору, словно опять зависла в полуматериальном состоянии между материальным миром смертных тварей и родным измерением. Но теперь нет источника волшебства, нет собственного сердца, что станет путеводной нитью между там и здесь. Тело падает аки подрубленное бревно, словно мешок с мукой или обрезками мяса, энергетика приходит в дисбаланс, а давно заготовленные страхующие и резервные каналы берут нагрузку на себя. Аура принимает вид распадающейся при гибели, во многом такой и являясь, а сущность ее переваривает сама себя, пытаясь гибнущей притворится, чтобы не добили.

Бесполезно — приходит к ней столь же сухое и лаконичное понимание. К неспособной даже испугаться, даже отчаяться, ибо на страх нужно потратить часть своих сил, нужно потратить концентрацию, какую она не может тратить. Рана смертельна, она просто не сможет восстановить энергетику, какая расползается клубком гнилых ниток прямо сейчас, какая еще дает ей быть лишь за счет наполняющих плоть запасах чужих жизней и резервов. Все же она не отказывала себе в самых изысканных блюдах в последние месяцы, потому и может растянуть агонию чуть дольше. Достаточно долго, чтобы испытать некое удовлетворение, пробивающее даже пелену отчаянного нежелания гибели, прекращения бытия, ведь с такими травмами энергетического тела ей не возродиться. Не соткать заново саму себя из чистого хаоса и тьмы, вернувшись в обитель ее вида… да и не помогло бы это, не после пережитого провала, где она сделала ставку всем, проиграв и нарушив волю Владыки, фактически предав его в своих интересах.

Она гибнет, но знает, что участь ее убийц предрешена — их бой, буйство энергий и скверны, сокрыто лишь все еще активным Цветом Любви, оскверненным и покорным лишь ей. Стоит ее бытию перестать, как прекратится и поддержка поля. Пусть не было масштабных чар, пусть даже не рухнула крыша и стены занимаемого ее убийцами здания, но скрыть свои следы они не смогут. Не хватит опыта, не хватит знаний и мастерства. Сигнальные чары центрального небоскреба их заметят и они, еще не отошедшие от давления реликвии или, в случае непробиваемого выблядка, от нанесенных ею ран, попадут в лапы защитникам Канберры или даже марионеткам Леотхт-Хоона, какой, так или иначе, закончит изначальный план, имеет на то все шансы даже в одиночку. Их план и создавался Владыками для того, чтобы шансы были у обоих, на случай если один не справится, предаст или будет переигран вторым.

Она не проживет достаточно долго, чтобы это увидеть, зато она будет знать об этом, умирая.

Но ей, искусно притворяющейся дохлым мясом, удалось прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как эта мразь, дрянь, мерзость, гниль, пустое и никчемное порождение людского семени вцепилось зубами в вырванное сердце своей матери, — какую она посмела предать, посмела убить собственную родительницу! — впитывая его силу, буквально поедая оную. Слишком много в теле демоницы было той силы, какую она вобрала из плоти и душ бесполезных дочерей своих, пожранных за время плена. Это стало мостом, обратной связью, благодаря какой мелкая дрянь повторяла сейчас то, что раз за разом делала ее мать. И ладно бы просто жрала силу, забирая те крохи, какие урвало бы ее мастерство и контроль! Она это тоже делала, но больше инстинктивно и даже не намеренно! Хуже иное — через сжатое в зубах сердце, истекающее черной кровью и отдающее накопленное могущество, она потянулась к тому, что было привязано к демонице, что было ей подарено и сделано неотъемлемой ее собственностью!

Цвет Любви, оскверненный, усиленный, потративший за эту краткую половину минуты их боя не меньше трети, а то и половины собственного запаса чуда, взлетел в воздух, выпутываясь из остатков шевелюры, неспешно опускаясь в дрожащую ладонь полукровки. И слышен ее хрипящий, дрожащий от боли и напряжения голос:

— Д-держу, merde, держу, г-господин! — Она поворачивается к уже куда ровнее стоящему ублюдку, на теле и верхних слоях ауры какого почти пропали следы оставленных ею ран, в тело какого втекает обратно каждая капля пролитой им крови, скрываясь внутри затягивающихся на глазах ран, улыбкой встречая направленный на нее серьезный и спокойный взгляд. — П-пока эта дрянь поет, нас никто не видит… никто не заметил схватку… нужно только… только убрать песнь, чтобы ее н-не слышали м-мы… есть!

Со стоном садится из лежачего положения повелитель ветров, едва не взлетая вверх и одуревшим взглядом осматривая случившуюся бойню, непроизвольно превращая свое тело в энергетическую форму частичного элементаля. Со стоном выходит из страстных видений полукровка-медуза, пытаясь встать на дрожащие ноги. Последняя из ничтожеств дергается всем телом, ощетиниваясь метательными иглами и осоловело осматривая собственную одежду, разбросанную по полу, какую сама же успела стащить в порыве наведенного внушением порока. Даже все еще пребывающая в зацикленном состоянии многоликая, казалось, немного пришла в себя, пусть и не перестала выполнять вложенную в нее цепь командных внушений.

— Мне нет прощения, господин… — Одна из них, та, что с иглами, казалось, сейчас убьет себя от стыда, уткнувшись лицом в пол и выражая полное стыда раскаяние, но не успевает закончить фразу, как ее перебивает уже полностью исцелившийся ублюдок.

— Тихо. Всем тихо, вашу ж матерь! — Все затихли, даже архимагистр вернулся в материальную форму, а к предательской дряни от магистра потянулся канал прановой подкачки, отчего ее раны начали заживать, а резерв перестал опустошаться на контроль Цвета. — Камила — ты молодец. Как бы ни закончилась эта заварушка, но ты сполна отплатила мне за то, что когда-то я спас тебя и сестру, заслужив за это отдельную награду… кармический бумеранг, опять, блин. Кейко — я не приму твоей смерти в наказание хотя бы потому, что эта мерзость и мне мозги почти скрутила в бублик. А еще именно ты обучила Камилу, так что ее успех часть успеха твоего. И хватит тут валяться, чтоб вас всех! Быстро проверьте контур маскировки, уберите все следы боя, убедитесь, что наружу ничего не просочилось и нас прямо сейчас за задницы не станут брать коллеги этой твари! Камила, я вижу, как тебе тяжело, но подержи маскировку еще немного. И, ради богов, демонов и мировых идей гуманизма — растормошите Доброславу, я уже вывожу из нее ту дрянь, какой ее накачали!