Искра для угасающего мира - Софи Ирен

Каждый их вздох, каждый случайный взгляд, которым они обменивались, жгли мне спину, словно раскаленные иглы. Я был буфером, барьером между двумя стихиями, и каждая секунда в этом аду ожидания стоила мне титанических усилий. Мои собственные демоны, разбуженные этой проклятой связью, рвались наружу, требуя участия в этом диком танце, и лишь многовековая воля, закаленная в горниле страданий, позволяла мне сохранять маску холодного безразличия, скрывая бурю стыда, гнева и запретного любопытства, что разъедала меня изнутри, как кислота.

К полудню мы достигли цели. Сердце-Древо стояло в центре небольшой прогалины, и вид его был одновременно величественным и удручающим, как вид умершего короля на троне, скипетр и держава которого обратились в прах. Оно было огромным, его ствол, темный и потрескавшийся, словно кожа древнего великана, уходил в лиловое небо, пронзая его своей немой мукой. Но его крона была почти гола, лишь несколько иссохших, черных листьев шелестели на ветру, словно погребальные звоны, отсчитывающие последние секунды чего-то великого. От него исходила аура древней силы, но сила эта была едва жива, как слабый пульс умирающего, который вот-вот должен был остановиться, унося с собой последнюю надежду этого места.

Вокруг ствола, обнаженные и похожие на скрюченные пальцы гигантского призрака, лежали гигантские корни. Они образовывали нечто вроде чаши, в центре которой зияла темная, уходящая вглубь земли расщелина, бездонная и молчаливая, словно вход в чрево самого мира, готового нас поглотить. Искра замерла, глядя на Древо с благоговейным ужасом, ее глаза были широко раскрыты, отражая всю глубину нашего отчаяния и величие этой руины. Даже Бран притих, его ноздри раздувались, вдыхая запах древней магии и тлена, а в его глазах на мгновение мелькнуло нечто, похожее на понимание, на смутную память о чем-то, что было давно и безвозвратно утрачено.

—Что теперь? – тихо спросила Искра, и ее голос прозвучал хрупко, словно тонкое стекло, готовое треснуть от любого прикосновения.

—Теперь, – я повернулся к ним, и мое сердце сжалось от предстоящего, от тяжести того, что нам предстояло совершить, – Мы платим за вход. – Я указал на три самых крупных корня, расходившихся от центральной расщелины, словно лучи застывшей черной звезды. – Каждый должен прикоснуться к корню и отдать ему сокровенную память. Боль, которую вы носили в себе дольше всего. Только так Древо узнает нас и пропустит к своему Сердцу.

Они молчали. Бран нахмурился, не понимая, его сознание, простое и прямое, не было предназначено для таких тонких и болезненных манипуляций с душой. Искра побледнела, и я увидел, как по ее лицу пробежала тень страха – страха не перед физической болью, а перед необходимостью вывернуть свою душу наизнанку, обнажив самое уязвимое.

—Я…я не знаю, как это сделать, – призналась она, и в ее голосе послышалась мольба, обращенная ко мне, как к единственному, кто мог хоть что-то объяснить в этом кошмаре.

—Просто прикоснись, – сказал я, и мой голос прозвучал чуть мягче, чем я планировал, в нем прорвалась та капля жалости, что я все еще был способен испытывать. – И подумай о том, что болит. Оно сделает все само.

Я подошел первым. Мой корень был холодным и шершавым, как надгробная плита. Я закрыл глаза, и память нахлынула сама, старая, как сам я, отточенная временем до остроты лезвия. Холод. Бесконечный, пронизывающий холод пещеры, где я нашел их. Моя семья. Мои родители, сестра. Они не были мертвы. Их глаза, когда-то полные света и мудрости, смотрели сквозь меня, не видя. Магия угасла в них, оставив лишь красивые, хрупкие оболочки. Они умирали не от ран, не от болезни. Они умирали от отсутствия мира. И я, самый молодой, самый слабый, не смог ничего сделать. Только смотреть. Только чувствовать, как лед страха и бессилия сковывает мое собственное сердце. Я бежал. Оставил их там. И с тех пор нес этот холод в себе.

Глава 9

Бран

Боль. Чужáя боль. Она впилась в меня, как острый шип, когда я коснулся корня. Чужие воспоминания, чужие слезы. Они жгли изнутри. Я рванул ладонь назад, зарычав от ненависти и стыда. Вывернуть душу перед ними… перед ней… это было хуже любой клетки. Но потом я увидел ее. Она стояла на коленях, вся трясясь, лицо мокрое от слез. Ее боль, острая и внезапная, еще висела в воздухе. И боль эльфа, холодная, как лед в груди. Мы были одинаковые. Все трое. Израненные. Преданные. Одинокие. Эта мысль ударила сильнее любого воспоминания.

Скрип камня заставил вздрогнуть. Дыра в земле разверзлась, темная и пахнущая сыростью. Эльф посмотрел туда, потом на нас. Его лицо было бледным, осунувшимся.

– Идем, – бросил он коротко и первым шагнул вниз по ступеням.

Я двинулся за ним, но не ради него. Чтобы быть между ним и ею. Чтобы видеть опасность первым.

Лестница вела глубоко под землю. Воздух становился густым, тяжелым. Пахло старой листвой, влажной землей и чем-то еще… горьким, лекарственным. Света почти не было, лишь тусклое свечение, исходившее от самых стен, проросших тонкими, пульсирующими корнями. Сердцевина. Мы пришли.

Пещера была огромной. В центре ее, уходя вверх и вниз, в темноту, стояло то же Древо, только здесь оно было живым. Его корни светились мягким зеленым светом, они оплетали все вокруг, пульсируя в такт медленному, тяжелому биению, что исходило из самой глубины. Воздух дрожал от этой вибрации. Это был стук сердца мира. Слабый, едва слышный, но еще живой.

Но вместе с жизненной силой от корней исходило и что-то другое. Волны густого, дурманящего жара. Он плыл по пещере, окутывал нас, проникал в легкие, в кожу. Магия Древа. Древняя, сильная. Она требовала платы за вход. Я почувствовал это первым. Легкое головокружение. Пульсация в висках. Потом жар. Он разлился по жилам, как раскаленный металл. Рядом со мной Искра пошатнулась и прислонилась к стене, тяжело дыша.

– Лихорадка, – сквозь зубы произнес эльф. Он тоже был бледен, на его лбу выступил пот. – Защитная реакция. Наша магия… она чужда для Древа. Оно пытается выжечь ее.

Он попытался сделать шаг, чтобы поддержать ее, но его ноги подкосились. Он рухнул на одно колено, с трудом упираясь руками в землю. Его собственная магия, всегда такая холодная и контролируемая, бурлила вокруг него видимым вихрем, пытаясь противостоять жгучим волнам. Он был слаб. Беспомощен. А жар нарастал. Искра сползла по стене на пол, ее тело сотрясала мелкая дрожь. Она стонала, закидывая голову. Ее кожа покраснела.

– Холодно… – прошептала она, хотя по ней было видно, что она горит. – Так холодно…

Эльф попытался что-то сказать, поднять руку, но очередная волна жара заставила его согнуться от боли. Я смотрел на нее, на ее беспомощное тело, на ее страдание, и моя собственная боль, моя лихорадка отступили на второй план. Инстинкт. Чистый и ясный. Он не поможет. Его магия – это стены, порядок, контроль. А здесь нужна была дикость. Нужно было не бороться, а принять. Пропустить через себя. И согреть.

Я отшвырнул его в сторону. Не сильно, но достаточно, чтобы он отлетел к стене и замер, ошеломленный. Он что-то крикнул мне, но я уже не слушал. Я подошел к ней, опустился на колени. Она смотрела на меня расширенными, невидящими глазами.

– Уйди… – прошептала она. – Больно…

Я не ушел. Я прикоснулся к ее щеке. Ее кожа была обжигающе горячей. Она вздрогнула от моего прикосновения, но не оттолкнула. Моя магия не была похожа на его. Она не строила барьеров. Она была частью меня. Грубой, животной, телесной. Я собрал ее, не чтобы дать отпор жгучим волнам Древа, а чтобы… обнять ее. Окружить ее собой. Своим теплом. Своей силой. Я притянул ее к себе, и ее тело прижалось ко мне, обжигая через одежду. Она слабо попыталась отстраниться, но ее движения были вялыми, лишенными силы.

– Держись, – прохрипел я, и мои губы прикоснулись к ее виску. Она вздрогнула, и по ее коже побежали мурашки.

Мои пальцы нашли застежки ее одежды. Они дрожали, но не от слабости, а от яростного, всепоглощающего желания. Я должен был снять это. Должен был чувствовать ее кожу, ее жар. Должен был забрать ее боль себе. Ткань поддалась, и вот она передо мной – обнаженная, сияющая в зеленоватом свете пещеры. Ее грудь высоко вздымалась, соски были твердыми, темно-розовыми бутонами. Я склонился и взял один в рот, жадно, как голодный зверь. Она вскрикнула, и ее тело выгнулось. Но это был не крик боли. Нет. В нем прозвучало облегчение. Ее пальцы впились в мои волосы, не отталкивая, а притягивая.