Мушкетер поневоле – 2 - Найтов Комбат

– Велий князь Андрей, ты же помнишь, что я был готов дать тебе роту и принять твое верховенство. Я и сейчас готов это сделать, да вижу, что остальным ты поперек горла. Надобности устраивать свару пока нет. Тихо-мирно все порешаем, я ведь ушел из воевод в разбойный приказ, но после проигрыша битвы у переправ, они сами приползли и молили взять под длань разбежавшееся войско. Призвали и Романа. И сына посадили на трон. Жадные они, считают, что мы сами все потратим и от трона откажемся. Ничего подобного! Тем, кто присягал Владиславу, я не верю! И сын мой тоже им не верит.

Глава 3. По дороге и в Москве

Так как переговоры завершились, и прошли вполне успешно, если не считать не слишком необходимого похода на Польшу, то выделив 400 000 талеров на снабжение и поставку боеприпасов, мы двинулись в Москву. Увы, на гребных судах, из той флотилии, что доставила сюда Патриарха. В отличие от Пожарских, которые добирались верхом и в походных условиях, Никодим не поскупился и большую часть пути мы проделаем не пешком, имея нормальные спальные места, приличное питание, тем более, что «наши» армейские пайки заменили провиант Патриарха на части ладей. Шкипера на ладьях сплошь «пскопские», у Никодима служат давно. Ну и теперь поход стал гораздо более удобен: Нарва – полностью наша. Но, тем не менее, «путь далёк у нас с тобою!». Только до Пскова – более 400 километров, затем немного по Черехе, до Межника, там пересаживается на лошадей, и двое суток добираемся до Шелони. Затем – Новгород, и длиннейший путь по Мсте до самого Вышнего Волочка. Там, через небольшой канал, в Тверцу, которая выведет нас в Волгу. Из Волги в Ламу, а там «рукой подать до Москвы». Со всеми отворотами и поворотами около 1800 километров. А так – рядом, недалеко от Хельсинки. Но это – ровно половина пути до Печенги, и погода здесь лучше. Особо не торопясь, гребцы – не «двигатели», а люди, им поесть и отдохнуть надо, хоть их и было две смены, за восемнадцать дней добрались до Вышнего Волочка, на Тверце пошли чуточку быстрее, так как здесь ладью тянули лошади. Но двое суток отдыхали в местном монастыре, в котором Никодим выдал идею, что именно монастыри соединяют всю страну в единый кулак.

– Святой отец, это они с тебя и твоих гостей мзду не берут. Остальные, в том числе, и государь должны с ними расплатиться и за ночевку, и за проход. Сам же видел, что государь Питириму кошелек передал. Я не против того, чтобы с путников собирали деньги, но монастыри освобождены от налогов, государству от этого никакой прибыли. Вот и стоят золотые купола по всей стране, а на что деревушки рядом похожи – ты и сам насмотрелся. Ты же у меня был? Где дороги лучше?

– Да у тебя, у тебя, но у тебя лесов меньше.

– Так ведь все равно дрова в печку уходят, у меня, правда, для этих целей уголь есть, а лес уходит в иные места. Вот решим вопрос с финансами на Руси, первое, что сделаем, так это дороги. Причем – железные дороги.

– Ты это о чем?

– На карьере у меня был?

– Да.

– Видел, чем руду на завод возят?

– Видел.

– А еще есть вагончики, которые смены в карьер доставляют. А от карьера до завода две линии путей проложены. На заводе их становится уже шестнадцать. Или уже больше. Вот так и здесь: проложим из Печенги до Невы, и от Невы до Москвы, а там, глядишь, до Астрахани и Азова, и из Москвы до Киева, и до Стамбула.

– Константинополя! – поправил меня Патриарх. Точно, зря я эту больную тему при нем поднял. Но Патриарх загорелся, даже предложил налогом дополнительно обложить всех.

– Начинать надо с малого: завод еще один построить, ближе к Москве. В Туле, например.

Это предложение заинтересовало молодого Петра, Патриарх с собой хорошего художника взял, который привез много рисунков, сделанных в Никеле и Печенге. Но того не пустили в Девкину заводь, дабы информация не ушла неприятелю. Через седмицу мы прибыли в Москву. Да не одни, с нами был батальон моих гвардейцев-норманнов и довольно большой обоз, в котором находились и скорострельные орудия. Я это подготовил на всякий пожарный случай, да и не хотелось мне оставлять нового царя без охраны. А местом базирования будет казарма, ушедшего в поход с Романом Пожарским, княжьего стрелецкого полка, у Чертольских ворот. Сам патриарх летом проживал не в Кремле, а в патриаршей Бережковской слободе. Там в наше время находится Киевский вокзал.

Первые сутки в Москве прошли нормально: по приезду царь привлек меня к передаче раритетов в руки патриарха, и Никодим назначил время коронации. Восторженные крики огласили «стены древнего Кремля». Мне даже простили то обстоятельство, что я был не в охабени или легкой шубе такой-же конструкции, и не в шапке из медведя или соболей, а в мундире королевского мушкетера и плаще голубого цвета, скрывавшего кое-какие предметы на поясе. Боярской думе я не доверял, памятуя осень 1612 года, когда меня обвинили в попытке узурпировать власть и влезть на трон. Тем не менее, шпагу я не снимал, дворцовый этикет этому не препятствовал, просто остальные бояре носили ножи за поясом под охабенью. Что-то вроде кавказских кинжалов. Затем был пир горой, но меня посадил рядом с собой старший из Пожарских, а стольники у него были исключительно свои. Марго я с собой не взял, она отдыхала после дороги в доме командира стрелецкого полка. Пир закончился, последствий не было. День начался с литургий, народных гуляний, царь несколько раз прошелся по стенам Кремля, демонстрируя себя народу, бросал мелочь из тазика вниз. Толпа ликовала, больше всех – нищие, которых было очень много. Кстати, у нас их не было. Пытались появиться, но быстренько решили вернуться обратно в Архангельск. Место только одно, и народу с гулькин нос. Да и не понимают прихожане, что им говорят по-русски. А драные носы и уши, да рубленные пальцы однозначно показывали криминальное прошлое их владельцев. У норманнов такие персонажи долго не жили.

Днем состоялся крестный ход в собор Московского Кремля, я в церковь не входил, «таинство» не слушал и не смотрел. Внутри присутствовала Марго. Её, после царицы Александры, молоденькой девицы лет 15-16, допустили к Петру Первому, и она поцеловала ему руку, и подол его парадного платья. На выходе из собора царь подал сигнал подойти и мне. Я, по французскому этикету, откланялся, припал на колено и мне позволили поцеловать мизинец. Все строго по этикету!!! Никаких излишеств. Дальше был пир горой, закончившийся неожиданным приглашением царя и его отца членам боярской думы оставить гостей пира, а самим перейти в тронный зал. Когда двери распахнулись, то стал виден сидящий на троне царь во всех атрибутах, с державой и скипетром в руках. Но возле скамей, на которых обычно сидели бояре, стояли мои гвардейцы. Правда, во фрунт и отдавая честь правой рукой. А я-то думал, что последние три дня перед отъездом Петр выпытывал из Анри! В Версале именно так и поступают: вначале все собираются перед троном, затем рассаживаются или занимают место у стены, там не всем разрешено сидеть рядом с королем.

Первым заговорил не Пётр, у которого голос был высокий, почти детский, еще не сломался, ему всего 16 лет, бороду он ещё не бреет, только усы темнеют под носом, а Дмитрий Михайлович.

– В первую голову Вам, господа бояре, предлагаю выслушать отчет боярина и воеводы Карело-Кольской волости, коего шесть лет назад в этом зале обязали мы, от лица боярской думы, навести порядок в северных владениях России, на границе с двумя датскими колониями: Адер и Свеалэнд. Которые нарушили Ореховский договор, о границах, воспользовавшись смутой в России, и продвинулись на 250 верст в восточном направлении, начав переносить старые пограны на новые места. В результате Московское царство лишилось свободного выхода в Балтийское и Студёное моря. Князь Белозерский, доложите государю и боярской думе о тех делах, которые удалось решить за это время.

Я вышел вперед, поклонился, опять-таки, по французскому этикету, царю, и, уже менее церемонно, боярам, стоящим перед троном.