Стратегия. Дипкурьер (СИ) - Денисов Вадим Владимирович

— Если он вообще жив и прорвался к нашим…

— Если жив, именно так, Екатерина Матвеевна, — поддакнул я, проводя пальцем по краю деревянного столика прекрасной ручной работы.

— То есть, ждём курьера?

В очередной раз кивнув, я замолчал, а Селезнёва приняла совершенно неочевидное решение.

— Раз так, возьму себе пирожное! Или даже два! Они ведь у них маленькие, да?

— Крошечные. Ноль калорий, — помог я начальнице. Нет, женскую логику понять невозможно.

Вернувшись с тарелкой в руках, Екатерина начала было снова заводить разговор про уже опостылевшее мне ущелье и его тайны, но я, показывая на столик, за которым мы устроились, тут же перевёл разговор в другой русло:

— Смотри, какая работа! Качество на десять баллов, а ведь это всего лишь выносная мебель временного летнего кафе. Основательно подходят к делу американцы, добротно. Вот ведь что интересно: Новый Стамбул и Додж-Сити — два соседствующих города на одном побережье с почти одинаковыми бухтами — а разница чувствуется во всём. Помнишь, какая у них мебель и интерьер вообще в забегаловках? Всё примитивно, даже грубо. Интерьер там на втором плане, на первом еда, точнее, сам процесс готовки. Запахи, дым, всё шкворчит, персонал шумно суетится, и никому нет дела до того, какой у клиента столик, главное — какой кебаб и сколько его к оплате. Совершенно разное отношение к аспектам рабочего процесса.

Екатерина сделала глоток латте, глядя на залив, затем повернулась ко мне с легкой задумчивой улыбкой.

— Знаешь, Макс, за годы работы и просто жизни в разных уголках Азии, что на Земле, что здесь, на Платформе, я всё больше замечаю одну любопытную вещь. То, что для нас, русских, — абсолютно обыденная часть жизни, труда и отдыха, там порой воспринимается, чуть ли не как нечто… не очень приличное. Ну, знаешь, то-то «низкое» или даже «грязное». И наоборот, конечно, случается. Просто у всех народов разное понимание нормы, что иногда вызывает удивление, а то и полное недоумение с обеих сторон. Это мои личные наблюдения, накопленные за разговорами, в ходе работы и прогулок по местным улочкам.

Она медленно отделила ложечкой кусок пирожного.

— Вот, например, уборка. У нас дома взять тряпку, пылесос, помыть пол или посуду — ну что в этом такого? Ничего, само собой разумеющееся. Никто и бровью не поведет. А в Южной Азии, особенно в Таиланде, Индии, Индонезии… Там это часто считается делом для тех, кто застыл ниже по социальной лестнице. Есть деньги на уборщицу — она непременно появляется. Помню, жила я в симпатичном отельчике в нашем Дели… Ты же был в Дели?

— Как-то не довелось, — честно признался я с некоторым смущением. — Остановка автобуса международки как раз напротив ворот крепости, там пассажиры и меняются.

— Напрасно, коллега, там интере-есно… Так вот. Хозяйка, очень милая женщина, чуть в обморок не упала, обнаружив, что я сама мою после ужина тарелку! Запричитала: «Оставьте это уборщице!». Для неё это была просто «чёрная работа» для людей из бедных семей или мигрантов. В Индии, кстати, уборка вообще исторически связана с кастами… Для них это не просто обязанность, а судьба, пожизненный приговор. У нас же — любой, хоть директор крупной фирмы, вечером в охоточку может спокойно повозюкать шваброй или оперативно убрать с пола мусор, и никого это не шокирует.

Она сделала паузу, поправляя солнцезащитные очки и немного повернув стул, чтобы закатное солнце не било прямо в глаза.

— Или работа руками, мастеровая, изготовление чего-либо. Вот такого столика, раз уж о нём зашла речь. У нас умелый плотник или столяр, — профессии весьма уважаемые. Не гламурные, конечно, но вполне нормальные! Ты и сам мне пару раз благожелал: «Дай бог тебе мужа-электрика»!

— Было дело, — хмыкнул я.

— Люди учатся, повышают квалификацию, повышают разряды, хорошо зарабатывают. А в некоторых азиатских странах, особенно с жёсткой кастовой, да и родовой клановой системой, ручной труд — это метка, клеймо чего-то недостойного… этого нужно избегать, стараться уйти от такой работы. Там же в Дели разговорилась как-то с пареньком из тамошнего техникума. Так его отец, инженер по системам связи, настрого запретил ему даже думать о работе руками: «Это для неудачников, не сумевших выучиться!». А у нас? Дядя Ваня-сантехник со второго этажа — царь и бог, всем нужен и зарабатывает больше иного менеджера. И никто не заикнётся о том, что он выбрал не ту карьеру. А вот в Японии или Корее совсем другое дело — там мастерство, ремесла высокого уровня с огромным количеством кропотливого ручного труда, будь то металлообработка или кулинария, в большом почёте, до легендарности. Так же как у немцев или англосаксов.

Она перевела взгляд на меня, жестом приглашая разделить её наблюдение

— Так не зря же их SONY, TOYOTA и SAMSUNG в своё время так преуспели… — пожал я плечами. — Между прочим, вспомни, что Японию всегда причисляли к странам западного мира.

— Вот! А еда? Для русских, татар или кавказцев домашняя кухня — это почти священнодейство! Борщ, пельмени всей семьёй, пироги — всё это про уют, про семью, про любовь к ней и к родному дому. А в крупных азиатских городах, типа Бангкока или Манилы, домашняя готовка для многих — странность. Зачем возиться на кухне, если на каждом углу вкуснейшая в их понимании еда за грощи? Елена Стогова, ну, жена нашего консула в Шанхае.

— Я помню.

— Рассказывала мне, как в самом начале работы, знакомясь с местной обстановкой и встраиваясь в общину, она как-то спросила у соседки-вьетнамки, что она обычно готовит дома. Соседка посмотрела на неё, словно та с луны свалилась: «Готовить? Я? Зачем это нужно, если на каждом углу фо в любом виде можно взять за одну монетку!». В Шанхае такая практика порой воспринимается как признак крайней бедности. Полная противоположность нашим обычаям и ценностям… Или вот, сфера обслуживания. У нас продавец, официант, а уж тем более бармен, — обычные профессии. Не всегда высокооплачиваемые, но точно не «грязные». В странах же с сильной иерархией, вроде той же Индии или Таиланда, работа в ресторане уборщиком или официантом часто считается унизительной. У нас молодой человек может идти туда ради общения, ритма, чаевых, для студенческой подработки, и не важно, что он учится в МГУ.

— Ну, у нас в отношении таких работ, порой, тоже проскальзывает снобизм, — напомнил я.

Катя лишь легко вздохнула.

— Даже водители…

— Стоп! Вот тут уж давай я расскажу!

— Расскажи, — милостиво предложила Екатерина свет Матвеевна.

— У нас таксист или курьер — работа как работа, а водитель автобуса вообще элита. В Юго-Восточной Азии… Да бог с ней, потерянной в дальнем космосе, здесь, в Аддис-Абебе работа водителем тук-тука или мототакси, особенно найм, считается не престижной, а уж пахота велорикшей воспринимается как «днище», занятие для неудачников, кому не повезло найти что-то получше. А у нас? Таксист может оказаться экспертом в любой области, новостным агентством, краеведом, единичным философом, болтающим с пассажирами о смыслах бытия, а курьер на велосипеде — зарабатывать очень и очень неплохо. Хотя на трассе я их всех ненавижу, одни беды. Да, иногда туда идут по нужде…

— По нужде?

— По необходимости, но статус «изгоя» к таким профессиям не прилипает.

Селезнёва улыбнулась, подметив контраст в моём отношении к теме, и продолжила:

— Конечно, есть и обратные примеры. В Азии офисная работа, даже механистическая, самая рутинная, например, в бездушном колл-центре, — это престиж. Мечта! У нас же работа в поддержке — скорее неафишируемая подработка, чем карьерная цель.

Она допила кофе, а пирожные словно испарились сами собой, я и заметить не успел, как они исчезли.

— Всё это мешает развитию. В Египте чеканщик, жестянщик высокого класса или мастер по металлообработке на старость не может передать секреты ремесла талантливому подмастерью, если тот не состоит в клане! Такое должно оставаться в клане, иного никто не поймёт. А если в своём клане в данный момент нет талантливого юноши, готового подхватить или развить?