Заложник (СИ) - Француз Михаил

Вот так вот, ни «здрасте», ни «с пробуждением», ни «как спалось, сынок?», а сразу вопрос ребром.

— Слышал где-то, — решил не торопиться с ответом и конкретикой я.

— Где слышал? — продолжил допытываться отец. — Ты, вообще, знаешь, чья это фраза? Кто любил ей пользоваться?

— Просвети меня, — решил ещё на пару минут отодвинуть свой ответ я. Пару минут, за которые можно будет подумать.

— Это присказка Екатерины Первой. Первой и единственной Императрицы Российской Империи. Екатерины Великой. Екатерины Шальной. Императрицы Апокалипсиса…

Я хотел на это присвистнуть, но волевым усилием удержался — суеверие одержало верх, вспомнилось: «не свисти в доме — денег не будет». Глупость, конечно, но глупость приставучая.

— Та, что после Грозного правила? — уточнил я и тут же выдвинул вопрос-предположение. — Она ведь мертва?

— Была бы она мертва, твоя давешняя оговорка не являлась бы проблемой, сынок, — мрачно посмотрел на меня, сидящего на кровати отец. — Так от кого ты её слышал?

— От своего Учителя.

— Истории?

— Дара.

— У тебя… есть… Учитель?

— А ты думал, я сам по себе, взял и вдруг стал настолько сильным, чтобы Баталодора на поединке, как комара, прихлопнуть? Естественно, у меня есть Учитель.

— Кто?

— Медик из Лицея. Водница высокого Ранга, — не торопился я делиться своим знанием о настоящей личности Катерины. Если отец в курсе дела, то и так поймёт. А, если нет — то не я буду тем, кто разболтал её тайну. Тем более, если составить себе труд подумать, то, кроме тех её собственных слов, никаких других доказательств того, что Катерина, которую я знаю, действительно, та самая, Шальная — у меня и нет. Ну Водница, ну Ранг явно на Богатырский тянет, ну сморозила она что-то там, ну пытала, чуть было совсем не угробив — и что? Конкретные прямые доказательства где? Мало ли, что и зачем она про себя придумать могла и мне, лопуху развесистому, на эти самые лопухи навешать? Может, у неё самой — «синдром восьмиклассника», и ей захотелось выглядеть передо мной значимее, чем на самом деле есть?

Может ведь такое быть? Может. Вот и дело-то, что — может! Так что, за языком своим следить надо! Дабы не спиздануть лишнего. Итак, вон уже… успел отметиться перед «безопасником».

Но вдруг пришла мне в голову интересная мысль. И я даже толком её обдумать не успел, как она уже сама собой с языка сорвалась.

— А что ты о Кощее знаешь? — спросил я отца и имел удовольствие тут же пронаблюдать за резким изменением выражения его лица. И не только.

Пётр Андреевич зло зыркнул и вмазал кулаком по стенке, рядом с которой стоял. Да так вмазал, что от места удара по ней трещины разбегаться начали. Ударил, а после эмоционально выругался.

— Я уже жалею, что тогда настоял и всё-таки отправил тебя в этот Питер! — была первая относительно цензурная его фраза. А потом, не став больше допытываться (но и сам, зараза, на вопрос не ответил), объяснил мне текущую ситуацию, что сложилась по итогам моей беседы с «безопасником». После чего, я уже и сам о Кощее думать забыл — и без этих пыльных тайн свеженьких проблем с головой хватило!

Правда, «беседа» наша на том не закончилась. Ведь был ещё один закономерный вопрос, который Пётр Андреевич не мог не задать. А я — не мог не ответить. Никак не мог.

— Так откуда ты знаешь, что Осирио мёртв? И… кто его убил?

— Я его убил, — с неохотой и вздохом пришлось признаться мне.

— Как? — хмурясь, спросил отец. Что интересно, недоверия в его тоне не прозвучало.

— Екатерина Васильевна научила. Ты же знаешь, что Водники и Воздушники — самые лучшие убийцы Одарённых… всех Рангов?

— Знаю, — медленно и с видимой неохотой сказал он. — Научила, значит…

— Ну так я же не просто так её своим Учителем назвал.

— А она тебе?

— Что, она меня?

— Она тебя своим Учеником назвала? — серьёзно спросил отец. А я задумался… И правда, называла ли?

— Учёбу предлагала. Сложностями и болью пугала. Я согласился… А вот назвала ли… не помню. А это важно?

— Важно, — ответил Пётр Андреевич. — Ещё важнее было бы, если бы она это при свидетелях сделала.

— Значит, зря я тебе сказал? — напрягся я.

— Мне можно. А при чужих, лишний раз не тяни свой язык. Пока не назовёт сама, не след тебе так называться.

— Понял, — серьёзно кивнул я. — Запомню.

— Научила Грандов убивать, — переключившись с поучений на прежнюю тему, спросил он. — А ещё чему?

— Выживать. Руки-ноги отрезанные на места приращивать…

Пётр Андреевич снова выругался. Правда, стену колошматить больше не стал. Да и причину своей ругани объяснять тоже. Чуть позже, когда успокоился… Сахар! Что вообще происходит? Я отца таким эмоциональным и… открытым с самого детства своего раннего не видел! Он всегда для меня молчаливой непоколебимой глыбой мощи и уверенности был! Слова лишнего от него не услышишь. А уж, что б он так матерился… хм? Неужто я для него… равным восприниматься начинаю?

— Ладно, сделанного не воротишь. Что дальше планируешь? Что делать будешь? — обратился ко мне отец.

— Что уж тут планировать? — вздохнул я. — Завтра днём я должен быть в Пулково. Наша группа «студентов по обмену» в Германию улетает.

— И ты полетишь? — удивился Пётр Андреевич.

— А почему нет? — пожал плечами я. — Берлин теперь ничуть не опаснее для меня, чем Москва. Или ты думаешь, здесь они пытаться меня достать не будут? Стены Кремлёвские высоки и надёжны, да от какого-нибудь Витязя или Пестуна Воздуха не защитят.

— Я обороню, — нахмурился отец.

— Ты? — подумал я. — Ты, может и оборонишь, — решил не пытаться спорить. В конце концов, мало ли, какие у Богатыря Земли возможности по выявлению чужаков имеются. Тем более, на своей территории. — Да только, не вечность же ты тут сидеть будешь? Стоит тебе отлучиться… Кстати, все прошлые покушения как-раз и происходили, когда ты из города куда-нибудь уезжал. В общем, день-два, и за мной и в Москву придут. Если ещё похуже чего не случится…

— Например?

— Войска на тебя, как на мятежника, двинуть, — пожал плечами я. — Чай, врагов у Долгоруких хватает, коалицию собрать вполне реальное дело.

— Думаешь, до усобицы дойдёт? — нахмурился Князь.

— Не знаю, — снова пожал плечами я. — Ты лучше в текущей политической ситуации разбираешься… А в Берлине я, в числе других, почётным политическим заложником буду. Что значит: меня охранять будут. Германцам же политический скандал и разморозка конфликта в Польше совсем не к месту будет.

— Думаешь, они лучше охранить, нежели я, смогут? — недовольно спросил Князь.

— Думаю: там я защищаться могу свободней. Бить в ответ изо всех сил своих, не опасаясь обвинений в государственной измене. А прибежавшие на шум местные службы на мою сторону встанут, а не на сторону убийц.

Отец после моих слов задумался. И молчал минут пять, пока не вздохнул тяжело.

— Что ж, правда твоя в этом есть, — сказал он. — Но это значит, что тебя в порту ждать будут.

— Значит, — не стал спорить и согласился я.

Отец повернулся уходить. А потом в дверях остановился и повернулся ко мне.

— Да, — начал он, словно вспомнил что-то то ли важное, то ли не очень, но то, что сказать-таки следует. — Алинку свою здесь оставишь. Я её из Москвы не выпущу.

— Почему? — искренне удивился я.

— Её наш Разумник допрашивать пытался, пока ты спал.

— Разумник? — нахмурился я. Потом до меня дошло, и я нахмурился сильней. — «Пытался»?

— Именно, — кивнул отец, показывая, что я понял его правильно. — Она устойчива к их воздействиям.

— Оу… — даже растерялся я.

— Дар ещё не проявился, но сомнений в его наличии уже нет. Так что, я её под свою опеку забираю. Не обессудь. Не могу я потенциального Одарённого на сторону отпустить. Всё причитающееся ей, у неё будет — не беспокойся. И в жёны ты её безо всяких проблем возьмёшь… когда вернёшься.

— Вернусь, — хмыкнул я. — Куда ж я денусь?

И действительно: страха не было. Я не боялся. Я уже никого не боялся…