— Я не знала… — честно призналась она. — Не ожидала. Мне казалось, все должно быть… по-иному.
Было жарко и стыдно. И еще думалось — хорошо, что Артиго не видит, не слышит.
Бьярн шумно вздохнул, поправил здоровенный меч на поясе.
— Бывает, — неожиданно сказал он.
— Что? — глупо спросила Елена с пылающими ушами.
— Бывает, — повторил разбойник-искупитель. — Добрые дела обычно так и вершатся. Через жопу. Это злодействовать легко.
— Се разумный глас знатока и мастера, — буркнула Гамилла. Бьярн, конечно же, услышал и вместо едкого ответа лишь криво хмыкнул.
— Так или иначе, — рассудила арбалетчица. — Сильно больше нам уже не успеть. Потому укрепимся духом и положимся на Господа нашего.
Бьярн молча хлопнул ладонью по сердцу и поднял вверх указательный палец. женщины повторили жест, соглашаясь, что Бог един и сила Его безгранична. Изувеченный рыцарь проворчал «пойду, гляну, как толстопузый блевунчик» и спрыгнул на землю.
Елена и Гамилла помолчали немного. Меж домами поплыл запах варева, но вместо желания зарядиться калориями женщина чувствовала… страх. Вернее сказать — приближение мерзкого, слишком хорошо знакомого чувства, когда в животе вместо кишок извиваются скользкие угри, а у горла стоит желчная горечь.
— Возьмешь арбалет с моста? — Елена не стала уточнять, о каком оружии идет речь, Гамилла и так поняла, что Хель имеет в виду один из трофейных. Второй, к сожалению, затонул вместе с хозяином…
— Самострел, — поправила «госпожа стрел». — Да, возьму.
Ну, хоть что-то хорошее, подумала Елена. Гамилла питала к трофейному арбалету-самострелу все ту же необъяснимую ненависть, которая заставила поломать отличный баллестр. А лупить по забронированным кавалерам из пращи — занятие малополезное.
— Можно как-нибудь застрелить их предводителя насмерть? — спросила Елена, главным образом, чтобы отвлечься от зловещих симптомов грядущей паники. — Было бы проще. Раз — и наповал. А прочие разбегутся в ужасе…
Она умолкла, поняв, что несет чушь.
Арбалетчица помолчала, синяя татуировка на челюсти двинулась, будто зажив собственной жизнью. Елена вздохнула, готовясь к сокрушительному падению авторитета в глазах по крайней мере отдельно взятой спутницы.
— Ты ведь не знаешь, как действует волшебство стрелометания? — неожиданно спросила Гамилла.
— Нет, не знаю, — ответила Елена и тут же ахнула, не сдержавшись. Лекарке по умолчанию казалось, что магия такого рода — «личная», происходящая от носителя. Елене и в голову не приходило, что колдунство может быть еще и привязано к инструменту. Теперь, после наводящего вопроса, внезапно все встало на свои места.
— Вот именно, — вздохнула Гамилла, понурившись. Было видно, что тема ей неприятна и навевает тяжелую грусть, однако женщина через «не хочу» цедила сквозь зубы тяжкие слова.
— Мой зачарованный арбалет… забрали.
Елена сжала губы, стараясь «удержать лицо», не выразить всю гамму чувств, что рвались наружу. Она-то помнила обстоятельства, при которых арбалетчица по ее же рассказу лишилась оружия. Неудивительно, что Гамилла с такой болью вспоминает потерю. Однако… зуд любопытства и вполне искреннее желание помочь все же толкнули Елену к новым расспросам.
— А если купить или сделать новый арбалет и…Зачаровать его?
Гамилла вновь покосилась на собеседницу, поджав губы и неестественно выпрямившись. Казалось, она сейчас жестко прервет беседу, однако госпожа стрел все же ответила:
— Это возможно. Надо или обратиться к семье… или собрать несколько наших. И провести над оружием ритуал. Тогда сработает… может быть. Иногда не получается.
На языке у Елены вертелся следующий вполне естественный вопрос «так почему бы не сделать?», однако женщина вновь решила помолчать, и опять молчание оказалось к добру. Гамилла ответила сама, хоть и с прежним нежеланием:
— И конечно нужно будет подробно пояснить, что с утраченным оружием. Почему случилась утрата.
Елена уже и сама была не рада, что подняла тему, и самооправдания «я же не знала» помогали слабовато. Наверняка для Гамиллы каждое использование нормального оружия становилось мучением, напоминая, чего лишилась госпожа стрел. Терпеть можно долго, и все-таки боль утраты оказалась невыносимой.
Сколько же денег растоптала Гамилла?.. С куплей-продажей стрелкового оружия Елена дела не имела, однако слышала, что стоимость годного арбалета вполне могла сравняться с хорошим клинком, а то и превзойти. Сложность (соответственно, цена) заключалась в дуге, которая требовала и качественный металл, и правильную закалку. Плюс механизм взведения.
— Мне кажется… — Елена опять запнулась, терзаясь сомнениями, нужно ли здесь что-то говорить. Не лучше бы вспомнить старую мудрость «язык мой — враг мой»? И все же решилась. — Кажется, что первична тут сила посвященного. И если подумать… постараться…
Она умолкла, поняв, как глупо это звучит с точки зрения Гамиллы. Стало немного стыдно, а затем и много.
— Эх, — вздохнула Елена и решила, что в сложившихся обстоятельствах честность с откровенностью будут лучше всего. — Извини. Глупо вышло. Я… не хотела бередить душу.
«Не хотела, но получилось на отлично. Поздравляю саму себя»
— Ничего, — Гамилла пожала плечами. — Это все же правда. А правда не может унижать.
— Как солнце…
— Что?
Елена с трудом воздержалась от того, чтобы врезать со всей силы по твердому колу. Надо же было так эпично не сохранить язык за зубами! А теперь уж поздно, отвечать придется.
— Один мудрец, не помню имя, — она и в самом деле не помнила, в памяти осталась лишь фраза из какого-то фильма про вампиров, неплохого, кстати. — Правда, как солнце. От нее можно закрыться. Но солнце от этого не исчезнет.
На глаза сами собой навернулись не прошеные слезы. Она ведь уже вспоминала эту цитату — в разговоре с покойным Буазо. И он ответил, причем Елена помнила каждое слово искупителя, будто вчера их слышала:
«Мудро сказано. Совершенное зло остается, его уже не изменить, не вычеркнуть из прошлого, как ни прикрывайся ладошкой»
Буазо мертв. Погиб, спасая то ли подопечных, то ли товарищей, а может и тех, и других. И, вполне возможно, через день-два смертная тень раскаявшегося грешника встретит бывших спутников на том свете. Стараниями Елены!
— Хорошо сказано, — кивнула «госпожа стрел». — Мне нравится.
Елена опустила голову, пробормотала «надо посмотреть, как там другие…». Гамилла резко повернулась к спутнице, решительно взяла руку Хель в свои. Первым и естественным порывом Елены было освободиться, но женщина невероятным усилием сдержалась, замерла.
— Ты никого не заставляла.
Елена посмотрела на Гамиллу и вдруг поняла, что никогда не всматривалась как следует в лицо спутницы, хотя женщины провели бок о бок много месяцев. Это казалось… нескромным, что ли… А с учетом спесивости людей чести вполне могло быть воспринято как вызов. Конечно «госпожа» — не распальцованный индюк в шелках, но все-таки дворянка, и Елена в общении уже привычно делала поправку на этот нюанс. Но какого цвета глаза у арбалетчицы? Или, например, ее татуировка на лице. Елена привыкла думать, что это некий абстрактный орнамент, а ведь если присмотреться, бледно-синие чернила изображают что-то змееподобное.
Лекарка прерывисто вздохнула, не зная, что можно сказать и стоит ли вообще говорить. Гамилла едва заметно улыбнулась и добавила:
— Мы все сделали этот выбор сами. Потому хватит себя грызть и корить. Господь отмерит нам лишь то, что сочтет нужным.
Елена попробовала улыбнуться в ответ, получилось кривенько, кивнула и так же молча спрыгнула с помоста. На душе стало немного легче. Увы, лишь «немного», поскольку лекарка в Пантократора не очень верила. Да и насчет «сами выбрали» тоже сомнительно — достаточно вспомнить выразительную мину бретера, когда он осознал, что сын вслед за фамильяром готов поучаствовать в поножовщине за безвестную деревню.
И все-таки беспросветный сумрак в голове отчасти развеялся, уступил немного места благотворным соображениям в стиле «а вдруг все закончится благополучно?»
