Изменяя прошлое (СИ) - Журавлев Игорь

Итак, любовница…, к чему это я? — А! Любовница — это же не только ценный мех, тьфу ты, блин, это не только время, украденное у семьи, это еще и нехилый такой развод на бабки, без этого никак. Короче!

Деньги такие высокопоставленные коррупционеры берут только налом. А раз это так, то у общества[1] такой нал должен быть всегда под рукой. Поэтому, несмотря на всеобщую цифровизацию всей страны, всегда будут общаки с реальными деньгами. И один такой хранится сейчас в славном городе Сергиевом Посаде, в небольшом домике, в узеньком переулке, практически прямо напротив знаменитой Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Очень удобное место, вроде и в центре, но в то же время, достаточное укромное. Кто жил в этом городке, тот, наверное, понял, что я имею в виду. Но не будем открывать всех секретов.

Собственно, ехал я сейчас туда с целью бомбануть общак. Век воли не видать, никогда в жизни такая крамольная мысль мне даже в голову не приходила, а если иногда и приходила, то гнал я ее поганой метлой. Но, знаете, когда у вас в руках машина времени, еще и не такие идеи в голову приходят, гнездятся там, постоянно капая на мозги, и однажды ты идешь у них на поводу.

Смотрящим за общаком в то время там был Калина, тот самый мой подельничек хренов, который в девяносто первом разрушил мою новую судьбу своим привлекательным, как мне тогда показалось, предложением пойти с ним на делюгу и срубить прилично так бабла. Из-за этого я его не любил, хотя ему не показывал, да и вообще ни с кем не делился, но зуб на него у меня рос и вырос уже довольно большой, крепкий и острый. Мало того что его информаторы его (а заодно и меня) подставили, так это, как выяснилось на следствии, вообще изначально была ментовская прокладка. Я, как узнал, сгоряча хотел даже предъявить Калине, но все же сдержался, понимая, что он и сам был не в курсах. Короче, взяли нас с поличным, и — прости, прощай богемная жизнь поэта, — здравствуй, родная зона с кентами и ментами!

Ладно, дело прошлое, но связь с Калиной я поддерживал, а он походу вообще меня за кента держал. Откинулся он с полгода назад и, как заслуженного сидельца поставила его братва за общаком смотреть, а это, я вам скажу, означает большое доверие со стороны общества, люди абы кого на такое дело не поставят. Так-то, конечно, несмотря на мой на него зуб, Калина — бродяга[2] уважаемый. А при нем, по идее, еще должна быть пара человечков со стволами, но когда я в прошлый раз к нему заходил, их не было. Они появились только через час или что-то около этого, Калина сказал, что послал их за бухлом и продуктами. А это значит, что если сегодня я приду в это же время, все будет так же. Тогда я зашел к нему спонтанно, никто вообще об этом не знал, да я и сам не собирался. Никто даже не знал, что в это время я был в Сергиевом Посаде, я тогда рванул туда по просьбе матери, навестить мою приболевшую двоюродную сестру. У нее как раз муж умер, и мама очень беспокоилась. Я если честно, особых родственных чувств не испытывал, Таня была на восемь лет старше меня, и близких отношений у нас с ней никогда не было. Особенно, учитывая, что она училка, завуч в школе, а я…, ну, вы в курсе. Из разных слоев общества мы с ней, и общий язык находить было трудно. Но родня есть родня, я ей денежек немного вез в поддержку на первое время, мне не жалко, чего-чего, а денег я не жалел никогда. А жила сеструха не очень далеко от тихого домика в известном переулке, вот я перед отъездом (я тогда в столице кантовался) и решил заглянуть на огонек. Поэтому как там все сейчас устроено, знал заранее.

Конечно, решив ломануть общак, рисковал я очень сильно, если хоть как-то когда-то вскроется это дело, я, считай, покойник. Причем, гарантированно, думаю, и в Мексике найдут, если что. Понятно, если найдут, а-ха!

Но в прошлый раз, кроме самого Калины, меня никто не видел. Может, потом он кому и говорил об этом, но это потом. Если все пройдет нормально, никакого «потом» для него не будет. Гарантией тому служил лежавший сейчас в рюкзаке ПБ 6П9[3], уже несколько лет дожидавшийся своего часа в укромном месте. Еще в девяностые мне подарил его один из бригадиров, с которым мы вместе когда-то чалились на малолетке. Никто о нем не знал, да я и сам никогда им не пользовался, и до этого дня не собирался, так — на всякий пожарный. А вот, гляди ты, вспомнил, думая о том, что бы такого мне еще учудить в прошлом. Додумался, блин, сам в ахере, но кровь забурлила, адреналин попер, это ж такое, на что далеко не каждый решится. Да и я никогда мокрушником не был, если, конечно, не считать Лялю, но ведь это было не в первом прошлом, да и кто такой тот Ляля? — Так, прыщ мелкий. Тут же мне предстояло завалить уважаемого бродягу, пойти против всех понятий, поставить себя не только против закона государства, но и против закона воровского. И это, ох, как будоражило кровь!

Если кто-то подумает, что я, типа пошел против каких-то своих идеалов, то херню подумает. Никаких идеалов (кроме идеала своей выгоды) у уголовника нет и быть не может по определению, а вся эта муть про воровское братство, блатную романтику и прочая хрень — это для засирания мозгов у малолеток и мужиков, чтобы в общак охотнее отделяли. Не, мы, конечно, придерживаемся понятий, но исключительно потому, что нам это выгодно. Если бы это было невыгодно, поверьте, все блатные срать бы на эти понятия хотели. Я уже говорил об этом, повторю еще раз: понятия нужны для того, чтобы держать мужиков в узде, а самим жить относительно неплохо там, по ту сторону колючей проволоки. Бандит всегда только сам за себя, одинокий волк, в стаю сбивается исключительно на время, чтобы ловчее было делюгу провернуть, если одному никак. И кто этого быстро не понял, тот самый последний мудак, которого вслух хвалят, а про себя над ним смеются.

А вот и Сергиев Посад! Выйдя на станции, я, не торопясь, купил в ларьке большую шаверму (или шаурму, не обратил внимания, как она здесь называлась). Таня, конечно, покормит, вот только, помня прошлый раз, мне есть у нее не хотелось. Там будет что-то такое, совсем невкусное, сеструха, честно говоря, не умеет вкусно готовить, а шаверму я люблю с тех пор, когда она только в наших краях впервые появилась, то ли в девяностые, то ли еще в конце восьмидесятых, когда самые первые ушлые кавказские и среднеазиатские коммерсы стали повсеместно ей торговать. Сел на лавочку и не торопясь ее схавал, запивая «Байкалом» из стеклянной бутылки (никакого спиртного перед делом!), и разглядывая текущую мимо пеструю толпу отъезжающих, приезжающих и встречающих. Потом достал пачку «Честера», обнаружившуюся в кармане, и так же неторопливо выкурил сигарету. И только после этого пошел к сеструхе.

***

У Тани, впрочем, долго я не задержался, передал деньги, попил чаю, посочувствовал, да и пошел, сказав, что дел по горло. Она меня и не держала, говорю же, близки мы с ней не были никогда. Сходив на дорожку в туалет, достал пистолет из рюкзака и засунул его за ремень сзади, глушитель же отдельно положил в карман. С глушителем он был длинноват, чтобы носить его за ремнем. Стрелок из меня тот еще, но тогда, в девяностые, под руководством того бригадира, что мне ствол презентовал, научился его разбирать—собирать, да по бутылкам в лесополосе за городом пострелял от души. Так что помнил, куда и как нажимать, а большего и не требовалось, стрелять я собирался в упор. Обойма была полная, все восемь патронов, так что должно хватить с запасом, даже если с первого раза не получится убить. Еще раз прокрутил в голове, не забыл ли я чего-то, что может указать на меня? Вроде бы нет, тот, кто мне волыну подарил, давно уже сгнил на кладбище под дорогущим памятником с подписью «от Братвы». Видел ли кто еще из его бригады? Может, и видел, вот только прошло с тех пор уже пятнадцать лет, и почти все они давно мертвые. Буквально через несколько дней после той нашей встречи они полегли в неравной перестрелке то ли с омоновцами, то ли с рубоповцами. Они вообще были динозаврами, поскольку это был уже конец девяностых, и время бандитского беспредела практически закончилось, а те, кто не сумел переквалифицироваться в почти законопослушного барыгу или охранное агентство, либо вымерли, как и полагается динозаврам, либо еще отбывали длиннющие срока, только сейчас потихоньку начиная выходить в уже совсем другой мир. Они были последними, и Карабас (точно, его же так заковыристо звали!) хорошо понимал это, вот только переделать себя и зажить по-другому уже не мог. Так и сказал он мне тогда на прощанье, добавив, что вряд ли больше увидимся, — в тюрьму он не хотел, слишком был свободолюбивым, сам он не из наших, а из спортсменов, поэтому живым сдаваться не собирался. Так и вышло, выходит, даже под занавес жизни он все равно сделал по-своему, уважаю. Сейчас таких больше нет, их время ушло, и знаете, что я вам скажу? — Слава Богу! В общем, не думаю я, что если даже кто-то из свидетелей подарка остался в живых, он сейчас об этом вспомнит, им всем тогда быстро стало не до этого. А если и вспомнит, то решится ли вякнуть? А вякнув, сможет ли ответить за свой базар? Нет, это я точно уже перестраховываюсь, мало ли стволов по рукам ходит!