Былые - Кэтлинг Брайан

Мерин разжег котел и смазал раскаленные от пара мускулы, пока измученные жаждой поршни рвались в ход. Уйдет еще час на то, чтобы накопить энергии. Морось превратилась в стержни жалящей воды, лужи зашипели и разрослись. Измаил забрал бутылку и в последний раз обошел станцию в поисках следов Флейшера и остальных. Их не было, зато он нашел в кустах перевернутый пулемет Гочкисса — без признаков того, что из него стреляли. Взвалил орудие на плечи и вернулся осмотреть раненого и свой странный груз из пустых людей.

Теперь, когда он остался единственным старшим офицером, нужно было взглянуть на Вирта и оценить его состояние. Не то чтобы он очень заботил Измаила. Он тащил за собой сержанта только потому, что его знания еще могли пригодиться. Но то до появления лимбоя и полного переосмысления экспедиции. Если залатать Вирта и вернуть живым, из него выйдет свидетель героического подвига. Еще было интересно испытать на деле кое-какие хирургические навыки, которые ему преподал Небсуил. Это помогало коротать часы ожидания. Но прежде хотелось получше ознакомиться со своим трофеем. Он еще никогда не бывал вблизи с таким количеством лимбоя.

Он прогулялся между промокшими рядами, выглядывая промеж всех отсутствующих лиц одно отсутствующее лицо вестника. Часто при его приближении кто-нибудь из пропащего племени изображал жест. Отводил глаза и показывал на сердце.

Однажды из праздного любопытства он передразнил жест в ответ. Умалишенное создание упало на землю, как однажды они все упали на поляне в лесу. Заползло под рабский вагон и, казалось, мгновенно там уснуло. Измаил растерялся. Затем уголком глаза заметил, что издали за ним наблюдает вестник. Помахал ему.

— Подойди сюда. Подойди.

Вестник нехотя поплелся, не спуская глаз с земли и закрывая лицо ладонью.

— Что с ним? — Измаил показал под вагон. — С ним, внизу.

Вестник низко наклонился, посмотрел несколько секунд и сказал:

— Закончился.

— Что это значит? — спросил Измаил.

— Закончился, израсходован.

— Что?

— Смерть.

Измаил не мог поверить ушам, но глаза говорили, что простертая фигура не пошевельнула и мускулом с тех пор, как спряталась. Он оглянулся на вестника.

— Я же всего лишь сделал так, — он поднял указательный палец, и вестник отшатнулся и задрожал, лепеча:

— Нет, хозяин, нет…

Измаил остановился. Что происходит? Он стал Богом, раз может сразить человека простым мановением руки? Обязательно надо попробовать еще, но не с этим. Этот ценен — он единственный, кто разговаривает.

— Оставайся здесь, — рявкнул Измаил вестнику и быстро зашагал, разбрызгивая лужи по пути к другой стороне второго вагона. Оттуда нельзя было видеть произошедшее. Он вошел в вагон и показал на первую же сидящую фигуру.

— Выходи.

Тот медленно поднялся и спустился по металлическим ступенькам на пути. Измаил оглядел замызганную фигуру полуголого зомби. Не верилось, что весь город и его собственное будущее зиждутся на этом племени бестолковых развалин.

— Смотри на меня, — приказал он.

Оно подняло бледные отсутствующие глаза, и Измаил содрогнулся. Не в страхе или отвращении, а в узнавании. На миг он увидел свое отражение внутри матового зеркального интерьера человека без собственных образов. Существо это заметило и улыбнулось. Отражение поглотилось, и хуже того — отправилось куда-то к своему естественному ареалу обитания. Измаил бешено ткнул себе в сердце — и эти глаза потухли. Человек упал плашмя, даже не дернувшись. Упал, словно мертв уже много часов. Плюхнулся в глубокую лужу вдоль путей. Из воды торчали только мыски его рабочих башмаков, рука и лицо, вперившееся в ливень все с той же улыбкой. Измаил оторвал глаза от мерзкого видения и вернулся к вестнику, который не сдвинулся с назначенного места.

— За мной.

Измаил привел его в убежище третьего вагона, в закрытое отделение, где спал Вирт.

— Сидеть, — сказал он, будто псу. — Мне нужны от тебя ответы, — при этом он не отводил от него указательного пальца. Целился пальцем, как взведенным оружием, поводя перед лицом вестника. Чьи глаза ни разу не покинули прицела.

После первых десяти минут Измаил сел и закурил. Понимать вестника было тяжко, и он знал, что без угрозы тот вовсе ничего не скажет. Начинал Измаил с простых вопросов. Уже это давалось трудно. Но теперь ответы вообще не имели смысла.

— Расскажи еще раз о флейбере.

— Флейбер дан нам делать лучше, лучшая работа — лучше холостит Орм. Флейбер сносился, нужен новый. Ты дашь флейбера, мы работаем лучше.

— Ранее ты сказал, флейбера вам дал «хозяин». Ты имел в виду Маклиша, начальника с рыжими волосами?

Вестник долго думал, двигая челюстью, словно пережевывал каждое слово с десяток раз.

— Он и другой.

— Что за другой?

— Другой, кто приносил нам больше флейберов говорить Орму холостить хозяина.

— Кто этот другой? — повторил Измаил с растущим в голосе нетерпением.

— Он говорит о Хоффмане, — сказал надтреснутый голос с другого конца деревянной комнаты. Измаил уже совершенно позабыл о спящем Вирте. Поднялся и подошел к койке. Выглядел Вирт ужасно, но был в здравом уме. Повязки на глазах снова почернели, а остальные раны продолжали сочиться и гноиться. От него разило смертью и разложением. Измаил глубоко затянулся сигарой.

— Мы ждем, когда разогреют котел, это уже скоро.

Вирт попытался привстать, но сил не хватило. Измаил принес еще одно одеяло, свернул в комок и подложил ему под шею и плечо, приподнимая на койке повыше.

— Сколько выжило?

— Кого?

— Наших.

— Только ты и я, все остальные мертвы.

— Черт, — сказал Вирт. — А эти сволочи?

— Больше сотни.

— Значит, цель достигнута, бвана.

— Рад видеть, что ты сохранил чувство юмора, сержант Вирт.

— Больше ничего я и не сохранил, и думаю, оно мне еще чертовски пригодится, если доживу.

Измаил видел, что Вирту больно и каждое слово стоит ему дорогого.

— Я принесу еще морфина, — сказал он. — Скоро вернусь. Ты не против остаться с нашим приятелем?

— Какой у меня выбор. Хотя бы не придется видеть долбаного скота. Не принесешь чего-нибудь запить морфин?

— У койки стоит вода.

— Да я о джине.

Измаил согласился, улыбнулся и вышел.

— Эй, клоун, зачем вы подстроили для нас западню?

Вестник ничего не ответил, не обращая внимания на раненого.

— Зачем покрасили гуано не ту тропинку?

Ни слова.

— Уж лучше ответь, а то не дождешься никакого флейбера.

После долгой паузы вестник снова заговорил.

— Не я, другой. Одинокий он.

— Говоришь, там с нами была еще какая-то мразь?

Вестник кивнул и пожал плечами. Вирт услышал это через повязки.

Прошло несколько минут, затем Вирт спросил:

— Расскажи об Орме — это он убил Маклиша?

— Мы делаем Орма холостить. Другой хотел холостить хозяина. Мы дали и ушли.

— Другой — то бишь Хоффман?

— Тот, кто принес последнего флейбера. Мы взяли и пошли.

Вирт извернулся в кровати и всхлипнул, закусывая губу перед тем, как снова заговорить.

— Так этот старый козел расправился с Маклишем! — прохрипел он. — Что ж это за Орм такой и как он холостит?

— Мы вместе выжимаем Орма, Орм — голодный червь, выедает человека, выхолащивает. Ничего не остается внутри.

— Орм сейчас здесь?

— Орм всегда рядом, когда мы хотим.

— Это он помогал вам так долго выжить в Ворре?

— Флейбер и Орм берегут. Много еды.

— И какого хрена вы там жрали?

— Деревья и я.

Вирт проклокотал в смехе, который стоил боли.

— Жрали гребаные деревья?

— С собой.

Вирт сдвинулся, наклонив мумифицированную голову в направлении голоса.

— С собой?

— С каждым, — сказал вестник.

— Длинная свинья, [11] — хохотнул Вирт, соскальзывая обратно в боль и веселье. — Вы, черт возьми, жрали друг друга.